семидесятых годов в Индии я познакомился со знаменитым тантрийским гуру, которому я обязан проникновением во многие тайны тантрического буддизма. После нескольких недель, проведенных в одном ладахском монастыре, мы еще раз встретились в Дели. Какая разница в сравнении с ладахским уединением в горах!
Следуя своим мыслям, мы молча шли рядом по улицам города.
Вдруг мой спутник тихо, так что я едва расслышал, сказал: «Человечество лежит в глубоком сне».
Я прислушался. Мы были окружены пешеходами, машины, сигналя, пытались протиснуться дальше, велосипедисты, громко крича, с трудом прокладывали себе дорогу. «В глубоком сне?» — переспросил я удивленно, так как подумал, что ослышался в городском шуме. «В глубоком сне», — повторил он, кивая головой, хотя в глазах у него светился лукавый огонек. «Для этого оно слишком быстро движется», — сказал я, указывая на людей вокруг нас. «Взгляд обманывает, как все, что мы видим и считаем действительным», — возразил он.
Не говоря ни слова, мы медленно двинулись дальше по улице. Я попытался мысленно установить связь между окружающим нас оживлением и представлением, что все они спят. «Может быть, лунатики?» — неожиданно спросил я. «Скорее, впавшие в сон», — поправил он. «Они еще не проснулись».
На одном из оживленных перекрестков Дели мы распрощались — он, чтобы найти себе жилье, я, чтобы пойти в книжный магазин.
Вечером у моих друзей я вспомнил о коротком разговоре. Так часто бывало в Азии: в нескольких словах, почти между прочим, затрагивается большая тема.
Спят ли они действительно, спешащие люди нашего времени? Слепы ли большинство из них, без чувств и без цели? Если рассматривать это бурное оживление с критической предвзятостью, то на вопрос следует ответить положительно. Но что должно из этого следовать: разочарование, равнодушие, отчаяние?
Разве мало таких, которые ищут выход, пробуждение? А как обстоит дело с пробуждением у моих друзей, у меня самого? Вопросы, ничего, кроме вопросов. И окружающий мир, который препятствует пониманию ответов, которые Будда дал на все вопросы существования.
Когда я попытался в этой книге сообщить что-то о смысле ответов и их значении для человека сегодня, то импульс не в последнюю очередь исходил из только что описанного разговора, запись которого я нашел в своей рабочей тетради, когда начал писать эту книгу.
С этой незабываемой встречи с тантрийским гуру я постоянно занимался буддизмом как учением и как вопросом для себя самого. При этом мне стало ясно, что именно сегодня для меня существует, вопреки превосходящей силе сансары, ряд возможностей сближения с буддийским учением, хотя азиатский взгляд на мир и его формы выражения затрудняют понимание для западного человека.
Но слово и образ открывают доступы, которые частично, благодаря их отчужденности, не только интересны, но и могут быть полезны для действительно ищущего.
Важным при этом является правильная оценка формы и вида, в которых нам встречается буддийское учение как литература и мир изображений. Буддийская литература выполняет свою учебную задачу иначе, чем библия или коран, также и живопись и скульптура в буддизме имеют совершенно другое значение, чем в христианстве.
Буддийские труды являются, как мы видели, сочинениями по обучению и медитации, в которых суть текстов составляет малоизвестная нам техника постоянного повторения. Читающий, а в Азии это в большинстве случаев декламирующий, должен слиться с содержанием текста. Написанное или напечатанное слово является не только помощью в жизни, но и указанием поведения. По духу своему, так хочет этого Будда, изменяется человек, не только в познании, но и во всем своем существе. Поэтому при чтении он воспринимает не постоянно новое, а уже знакомое ему. Главным в текстах является не только информация, не только стиль, но и влияние, изменение духа и сердца. Это длительный процесс. Образы оказывают то же воздействие, что и язык. Как мы уже видели, изображения для тантрийских буддистов не являются произведениями искусства в нашем понимании, не являются иллюстрациями прошедшей действительности или будущей возможности. Они есть отражения аспектов нашего сознания. В зависимости от их духовного или иконографического значения простой народ их либо боится, либо почитает. Такое понимание изображений резко отличается от понимания у нас, в Западной Европе. И текстам придается совсем другой смысл, другое значение, чем то, которое мы придаем нашей литературе. Они являются сопровождением в пути и могут даже стать, наконец, руководством в пути.
В этой связи я хочу еще раз вернуться к тем двум книгам, которые, как я думаю, могут различным образом стать сегодня ищущему спутником в пути. Я имею в виду
Авторами являются немец и тибетец. Это книги нашего времени для людей нашего времени: важные книги, как я думаю.
Дебес показывает ищущему путь из сансары. В своей книге он ссылается на названные Буддой «четыре условия для достижения входа в поток», выполнение которых позволяет вступить на путь Будды. К ним относятся:
«
При этом вопрос о «правильных» людях является решающим. Для Дебеса здесь на первом месте стоит Будда. Он для него — пример и образец основателя учения. После кончины Будды из его учения исходит все. Оно — путь. Так видит его Дебес и так представляет его со всей решимостью, но и исключительностью.
У ринпоче Калу по-другому. Согласно взглядам тибетских буддистов, он сам является одним из длинного ряда будд и бодхисатв, которые помогали людям в течение многих жизней. Он открывает доступ к космической системе, к всеобщей взаимосвязи, которая открывается человеку в слове, символе и изображении как тантрическое учение. Для ринпоче Калу к просветлению ведет путь истины.
Однажды Будда сравнил путь к просветлению со строительством дома. Ринпоче следует Пробужденному в этом размышлении и приводит в своей книге строительные материалы, которые необходимы для осуществления духовной практики, сопровождающей этот путь. К ним относятся предметы, визуализации и умственная активность, которые ведут к «усилению позитивного».
Предпосылкой для вступления и продвижения по пути Будды для ринпоче Калу является встреча с подходящим для этого гуру. Личное общение и доверие к нему являются решающими для процесса собственного созревания. Он должен вести к духовному опыту и, наконец, к клятве бодхисатвы. В этом ринпоче Калу видит цель для того, кто сегодня приближается к буддизму.
Для него важно, чтобы ученик представил мысль как пустое по существу, а не связанное с
«Если мы все более отчетливо понимаем пустоту мысли, то приходим к выводу, что мы продолжаем страдать только в силу недостатка прямого опыта и пребываем в путанице. Теперь мы видим, что все живые существа, как и мы, живут в заблуждении, что будто бы существуют реальные вещи и реальное
В точно интерпретируемой им клятве бодхисатвы и ее осуществлении ринпоче Калу видит лучшее решение, которое может человек принять сегодня. Отсюда следующий шаг ведет к тантрическому пониманию — к Самайе ваджраяны и самоосвобождению посредством благоразумия и стремления избежать «четырнадцати коренных проступков». Эти проступки касаются нашего отношения к гуру, к пашей духовности и к ближним, причем неуважение к гуру ваджры, даже недостаточное доверие к тантрийскому учителю рассматривается как тяжелейшее преступление, которое невозможно искупить.
