трапезничает в ресторане, толстая тетрадка-дневник – вот благодарный собеседник. Он никогда не спорит с тобой, не перебивает и не навязывает свои правила игры.
Вот уже несколько десятков страниц дневника были посвящены Славе – мальчику из параллельного класса, который первого сентября пришел учиться в их школу. Он быстро вжился в новую обстановку, потому что менял место учебы не в первый раз. Сын военного, он привык к частым сменам места жительства и необходимости вписываться в новую среду. Общительный, веселый, он сразу стал любимцем класса, учителя постоянно ставили его в пример – Слава Коршунов отлично учился, ему все давалось легко. Он не любил единственный предмет – черчение, и никак не мог преодолеть в себе этой неприязни.
Однажды Марина, которая познакомилась с ним на одном из школьных вечеров, предложила ему свою помощь. Она говорила сбивчиво, опустив глаза. К тому времени девочка поняла, что влюбилась в Славу, осторожно наблюдала за ним со стороны, ища повод для более дружеских отношений. Времени оставалось все меньше – выпускной класс. Марина боялась, что никогда не сможет приблизиться к нему. Нужно было думать, думать и вот, кажется, она нашла выход. С черчением у нее был полный порядок. Марина решила, что повод найден.
Коршуновы поселились неподалеку от Маринкиного дома, поэтому после занятий Слава и Марина часто возвращались вместе.
– Слушай, а хочешь, я буду делать чертежи за тебя? – спросила Марина.
– Нет, не нужно. Чертежник – классный мужик, мы с ним заключили договор, – похвастался Слава. – Я сказал ему, что буду поступать в театральный, и черчение мне совершенно не пригодится, а аттестат может испортить. Так что у меня будет индивидуальная программа по этому предмету.
– Как интересно, а какая? – Марина восторженно смотрела на красивое, с правильными чертами лицо своего собеседника. Она ловила каждый мимолетный взгляд его серо-голубых глаз, окаймленных невероятно длинными черными ресницами. Даже завидно становилось – Марине не приходилось раньше видеть мальчишек с такими длиннющими ресницами.
– Я буду рисовать задания, понимаешь? – Коршунов победоносно взглянул на Марину. – Я ведь хорошо рисую, ты знала?
– Нет.
– Могу нарисовать твой портрет, хочешь?
– Хочу.
Слава не забыл своего обещания и в один из выходных пригласил Марину в гости. После первого сеанса позирования у нее болела шея и спина, потому что поза, в которой пришлось сидеть, была крайне неудобной. Слава попросил ее распустить волосы, медленно уложил пряди по плечам, потом принес из другой комнаты цветок искусственного мака и закрепил его ей за ухом. Долго присматривался, просил повернуть голову, наклонить ее, наконец – замереть. Марина была на седьмом небе от счастья. Она согласилась бы часами вот так сидеть и молча наблюдать за движениями его рук, следить за быстрыми взглядами, после которых раздавался едва уловимый звук касания карандаша о бумагу. Когда Слава произнес: «Готово!», Марина едва могла шевелиться. Но результат того стоил. Улыбаясь, Слава показал ей то, что у него получилось. Марина на мгновение потерялась во времени и пространстве: сходство было поразительным. Но главное – портрет жил собственной жизнью, на нее смотрели ее глаза, пытливо всматриваясь и усмехаясь. Именно такой ей всегда хотелось быть: смелой, ироничной, ни на кого не оглядывающейся. Этакая юная Кармен, которой только предстоит пережить роковые страсти. Марина почувствовала, как в ее душе укрепилось невероятно нежное, благодарное отношение к Славе, сумевшему понять ее внутренний мир.
– Здорово получилось, – наконец произнесла она, прижимая портрет к груди. – Можно я заберу его домой?
– Конечно, – улыбнулся Слава. Он видел, как понравилась Марине его работа. – Мы сможем продолжить. Ты молодец, не крутилась, не задавала вопросов, не торопила меня, хвалю. Не то что Светка Кириллова. Я от ее словоблудия устал, даже рисовать под конец расхотелось.
– А ты и ее рисовал? – дрогнувшим голосом спросила Марина. Речь шла о ее однокласснице – девочке, которая давно и безоговорочно считалась лидером в их классе и откровенно посмеивалась над Мариной.
– Конечно. А какая разница, кого рисовать? Мне это дается без труда. К тому же интересно наблюдать за реакцией после того, как портрет оказывается в руках натурщицы.
– Натурщицы? – Марина положила рисунок на стол. – Пожалуй, я пойду. Спасибо.
Марина на ватных ногах направилась в коридор, быстро сунула ноги в туфли, сняла с вешалки плащ. Ей стало очень обидно, что она так просчиталась. Показалось, что все происходящее особенное, исключительное, касающееся только ее и Славы, а оказывается.
– Ты что, Столярова? – Слава остановился в проеме двери, недоуменно глядя на нее.
– Ничего.
– Ты забыла рисунок.
– Нет, я не забыла. Я оставила его тебе на память. Совершенствуйся дальше. До скорого.
Марина громко захлопнула за собой дверь, быстро спустилась по ступенькам, а выйдя из подъезда, вдруг остановилась. Что это на нее нашло? Ведь ей хотелось быть с ним рядом, даже зная, что она не настолько ему нравится, как он ей. Детские обиды какие-то. Марина с досадой поморщилась – выставила себя обиженной дурой. Растрезвонит на всю школу, как она приревновала его к Светке! А ведь действительно приревновала.
Почувствовала себя музой художника, который должен рисовать только ее. Марина покачала головой и медленно направилась домой. Она не прошла и нескольких метров, как сзади раздались чьи-то шаги, а еще через мгновенье ее обогнал Слава. Он тяжело дышал и не сразу заговорил, налаживая сбившееся дыхание.
– Маринка, ты извини меня. Я не так хотел сказать, а получилось. Короче, извини и возьми рисунок, пожалуйста, – он протянул ей белый лист бумаги, с которого на Марину смотрели задорные, выжидающие черные глаза. – Я хочу, чтобы ты еще пришла. Мы придумаем другой образ.
– Я ведь не актриса и никогда ею не стану, – опустив руки по швам, неестественно вытянувшись, ответила Марина.
– Это не важно. У тебя внутри столько огня, что его хватит на десятки образов. И все их я хочу нарисовать. Я больше ни к кому не обращусь с такой просьбой, ни к кому! Ты позволишь мне это сделать?
– Да, – тихо ответила она, осторожно забирая рисунок.
С этого памятного вечера каждые субботу и воскресенье она приходила к Славе в гости. Она познакомилась с его родителями и сестрой. Бывало, что домой Марина возвращалась только под вечер, проведя у Коршуновых целый день. Мать устраивала ей сцены, что она устала, как собака, а никому нет до этого дела.
– Шляешься целыми днями непонятно где! Хоть бы по дому помогла, уроки с братьями сделала, бессовестная! Что ты смотришь на меня своими черными глазищами?! Сколько тебе лет и чем забита твоя голова? Чувствую, что бабушкой ты меня сделаешь гораздо раньше, чем я предполагаю.
– Мама, о чем ты? Я ведь говорила, что была у Славы.
– Зачастила.
– Но ведь к нам его ты не разрешила приводить.
– Не хватало мне этих женихов в шестнадцать лет! Только принеси хоть одну тройку в четверти – получишь крепко, обещаю!
Татьяна каждый раз долго и обидно осыпала Марину упреками и предсказаниями непутевой жизни. Всякий раз спасал ее от этого отец – Петр уводил девочку в ее комнату, виновато улыбался. Марина садилась в кресло, поджав колени к подбородку, и слышала, как, закрывшись на кухне, родители ссорятся: Петр заступался за дочь. Он как всегда не кричал, а только долго, монотонно говорил, а Татьяна еще больше выходила из себя. Слова разобрать было трудно, но по натянутым интонациям было ясно, что к общему мнению спорщики так и не пришли.
Марина устала от постоянной напряженной атмосферы в доме. Она винила во всем себя, решив, что без нее здесь будет царить тишь да гладь. Девочка торопила время, надеясь поскорее оказаться вдали от отчего дома. Она поставила цель выскочить сразу после школы замуж – это тоже был вариант оказаться подальше от постоянных недовольств матери. И кандидатура будущего мужа вырисовывалась очень четко – Слава оставался первой и единственной любовью Марины. Они были не разлей вода, проводили много времени за подготовкой к выпускным экзаменам. Год пролетел быстро, и совсем скоро предстояла проверка полученных знаний – эта атмосфера полностью подчинила старшеклассников и их педагогов. Только и разговоров что о билетах, вопросах, шпаргалках.
Слава выглядел спокойным и свое состояние пытался передать Марине. Она очень переживала. Наступил критический момент, когда самая пустяковая проблема вдруг казалась девочке неразрешимой. Однажды, занимаясь у Славы, Марина вдруг отодвинула от себя тетрадь, учебники и сжала голову руками.
– Ты что? – удивленно спросил Слава, дописывая что-то.
– Ничего в голову не лезет, – дрогнувшим голосом ответила Марина.
– Перестань, Мариша. Осталось совсем чутьчуть.
– Не могу, я пойду домой, надоело, устала. Марина начала собирать учебники, записи, резко бросила в карман сумки ручки, карандаш. Слава молча наблюдал за ее нервозностью, грозившей перерасти в срыв. Сумка собрана, Марина подняла глаза на Славу. Поднявшись, он подошел и взял девушку за руку, слегка сжал холодные пальцы. Марина не отвела взгляд, покусывая губы.
– Положи сумку, – тихо сказал Слава, пристально глядя на нее.
– Что дальше?
– Ты же решила отдохнуть от зубрежки.
– Что дальше? – упрямо повторила Марина.
– Я хочу поцеловать тебя, – голос Славы показался Марине далеким. Словно заложило уши, и теперь все звуки удалились на расстояние. Поцелуй получился долгим, сумка выскользнула из рук девушки, тут же обвивших шею Славы.
Все произошло быстро, и не было окутано той романтикой, о которой мечтала Марина. Казалось, что все происходит не с нею. Ее одежда оказалась разбросанной по полу, стульям. Она не испытывала чувства стыда, когда Слава блестящими от возбуждения глазами рассматривал ее обнаженное тело. Она, в свою очередь, продолжая отвечать на влажные, торопливые поцелуи, расстегнула пуговицы на рубашке Славы. Оказавшись на диване, Марина резко сняла заколку с волос, отчего они рассыпались по подушке блестящим черным шелком.
Почему ей неприятны прикосновения его дрожащих рук? Как будто он боится, но отступать назад еще страшнее. Марина закрыла глаза, потому что в какойто момент поняла, что не хочет видеть его напряженное лицо. К тому же все тело ее вдруг пронзила такая боль, что девушка невольно вскрикнула и попыталась оттолкнуть Славу. Он был словно в другом измерении, не обращал внимания на ее реакцию, полностью отдавшись собственным ощущениям. Марина отчаянно впилась пальцами в плечи Славы. Когда же это закончится? Она не ощущала ничего из того, о чем сотни раз читала в любовных романах и смотрела в фильмах. Где же это чувство полета? Почему ей так противно тяжелое сопение над самым ухом? Время остановилось в самый ненужный момент. Когда же это закончится? Марина открыла глаза в ту самую минуту, когда Слава со стоном получил удовлетворение от этого быстрого, неумелого обладания. Его раскрасневшееся лицо пылало, на лбу выступили мелкие капельки пота. Серо-голубые глаза смотрели на Марину, но казалось, они ничего не видят. Слава еще в полете, в плену
