Ремонт
Катю разбудил визг пилы. Та прерывисто и коротко выла за окнами, потом раздавался треск, и вновь завывала пила. Ветви клена, занимавшие половину комнаты, вздрагивали, потом их потянули наружу. Часть листьев и мелких веток осталась на полу, оконная рама была разбита вдребезги, пол усыпан осколками стекла.
Катя быстро умылась и оделась «по-походному», решив, что в комнате приберется потом, а сейчас надо помогать Николаю. Она выбралась через боковое окно, обошла дом. Весь двор был завален листьями, но со стороны дома уже просматривалось освобожденное от упавшего дерева пространство. За стеной из веток и листвы проглядывали Николай и еще двое молодых крепких парней. Они оттаскивали отпиленные сучья в сторону.
— Доброе утро! — крикнула им Катя.
— А, разбудили вас? — Николай пытался разглядеть ее сквозь завал. — Ну, мы быстро растащим тут. Вы не стойте, а то промокнете, дождь всю ночь лил страшный.
— Нет, буду помогать, — упрямо ответила Катя. — Я сейчас дождевик надену.
Она вернулась в дом, на вешалке нашла старый дедов прорезиненный плащ, негнущийся от старости, отхватила длинные полы и рукава ножницами, подпоясалась, взяла рабочие рукавицы и снова вылезла.
Николай только хмыкнул, увидев ее в диком наряде. Но она стала оттаскивать мелкие ветки и складывать их в кучу за воротами, не обращая внимания на работников.
Пилой и топорами мужчины работали почти до полудня. За воротами росла куча мокрых веток, а во дворе — пирамида из распиленного на чурбаки клена.
Катя в очередной раз вышла за калитку. На другой стороне улицы стоял Коля-Хохол, муж тети Гали- Хохлушки. Он по-старомодному приподнял засаленную кепку.
— Эк тебя завалило-то! — со странной завистью сказал он. — Дров теперь на целую зиму хватит.
— Доброе утро! — отозвалась Катя. — Да на что они мне? Если нужно, забирайте.
— Забирать? — недоверчиво переспросил Хохол. — А почем возьмешь?
— Да вы что, дядя Коля! — удивилась Катя. — Берите так, я же этот клен не покупала, сам вырос.
— Так, говоришь, забирать? — засуетился дядя Коля. — Так я пойду за тележкой?
— Конечно, возите потихоньку, я вам только спасибо скажу.
Хохол потрусил к своему дому и вскоре притащил самодельную телегу, смастеренную из детской коляски и старого корыта. Спеша, и в спешке даже слегка подпрыгивая, он грузил на нее тяжеленные кленовые чурбаки и ходко возил их к своему участку, сваливая в кучу.
— Смотри-смотри, — Николай толкнул напарника Витю, — боится, что Катя передумает…
Витя хрипло засмеялся.
— Все, не могу больше! — взмолилась Катя. — Давайте перерыв, хоть чаю попьем.
— Чаю, эт можно, — откликнулся третий работник, Сергей. — Эт очень даже кстати.
Обрадованная Катя побежала ставить чайник.
Жук, вымокнув за ночь даже в своей добротной будке — так сильно забивали в дырку косые струи, — с утра размялся, подсох. Кормежки ждать не приходилось, он видел, что Катя работает, разбирая завал. И решил еще раз сбегать к соседу.
Гром тоже слонялся по мокрому двору, не находя места, где можно было бы устроиться. Ночь он перенес тяжело, раскаты в небе, вспышки молний были так похожи на войну, что ветеран разнервничался, не мог заснуть. Время от времени глухо взлаивая на небо, он все прислушивался, не слыхать ли дробных автоматных очередей, не чуется ли особый резкий запах дерущихся мужчин… Хотя умом понимал, что ничего этого быть не может — здесь не война, стрелять и сходиться в рукопашной некому. К тому же разнылась раненая лапа.
— Доброго утречка, Гром Рамзесович! — негромко протявкал Жук, протрусив к открытому вольеру.
— А, это ты, парень? Здорово! Что у вас там, дерево упало, что ли? Хозяйку-то не задело?
— Нет, в порядке она. Работает, — вильнул хвостом Жук. — И ваш Хозяин тама.
— Знаю, — мотнул тяжелой башкой Гром. — Командир с пяти утра на ногах и до этого не спал — все курил, переживал.
— За нашу, что ли?
— Ну да, — кивнул Гром. — Так что дело ваше на мази, похоже. Она-то как к нему?
— Да мне докладывают, что ли? — пригорюнился Жук. — Это Мариванна все слышит, все видит, а мне не говорит, злыдня. Ну вроде она так, вежливо, чаю им предложила попить.
— Ну как же, обедать бы пора, так хоть чаю выпить — и то дело. — Гром тяжело плюхнулся на мокрые доски вольера. — Ты вот что… Я тут кое-что придумал насчет наших. Ты давай поближе ко мне, а то тут кошка одна бестолковая лазит, может растрепать раньше времени.
— Кошку-то я мигом отсюда! — встрепенулся Жук. — Где она?
— Да черт ее знает, лазит везде, — недовольно проворчал Гром. — Голодная, видать. Тощая, как забор.
— А, это Дуська, инвалида Барыбина, что ли? — Жук захихикал. — Она ж тупая совсем, не обращайте значения!
Жук подполз ближе к Грому и оттопырил висячее ухо. Таким доверием заслуженный ветеран одарил его впервые, и дворовый пес был страшно горд поучаствовать в военном совете.
Николай с помощниками работали до самого вечера. Катя отвлеклась ненадолго, чтобы приготовить обед. Наскоро собрала окрошку, похвалив себя за то, что запасла квасу, нарезала толстыми ломтями ветчины, хлеба. Работники с удовольствием молча пообедали, потом вышли на крыльцо покурить.
Двор был завален кленовыми листьями и мелким веточным хламом, но два мощных ствола уже были распилены и свезены хозяйственным Хохлом ко двору. Вид растерзанного дома расстроил Катю снова, как будто до сих пор она не понимала размера разрушений. Два окна были выбиты и выломаны, на крыше зияла огромная дыра.
Николай, заметив, как погрустнело ее лицо, поднялся первым:
— Ладно, Серега, ты поезжай за рамами и стеклом, а мы с Витьком крышей займемся.
Со своего двора он вдвоем с Виктором принес пару листов звонкого оцинкованного железа, их подняли на крышу. Катя занялась уборкой двора. Смела листья, выкопала на клумбах поломанные цветы. Без густой кленовой тени двор выглядел каким-то голым.
Николай сверху поглядывал, как она с растерянным видом бродит по двору, то наклоняясь над клумбой, то пытаясь собрать расплющенные упавшим деревом кусты сирени и жасмина. Двигалась она легко, не делая лишних жестов или шагов. Николай внезапно вспомнил Наталью, у которой каждое движение было выверено и просчитано — она прекрасно знала, в какой позе выглядит эффектнее, какой ее жест будет выразительнее и соблазнительней, как выгнуть шею и запрокинуть голову, чтобы показать горло, как наклонить голову, чтобы волосы красиво упали на щеку… Катя же двигалась так, словно вообще не замечала возможных наблюдателей, в ее движениях не было ничего нарочитого, специально рассчитанного на зрителей. И в этом было что-то простое и трогательное. Как деревенская девочка, почему-то пришло ему на ум сравнение…
— Что? — Катя внезапно подняла голову, словно он окликнул ее, и посмотрела ему прямо в глаза.
— Нет, ничего, — напрягся Николай, которого явно застукали за подглядыванием.
— Мне показалось, вы что-то сказали? — неуверенно спросила она.
— Нет, это я Виктору, — окончательно смутился Николай.
Виктор, размеренно тюкавший киянкой по сгибу железного листа, озадаченно посмотрел на
