было легко делать то, что она считала правильным. Это помогало не расстраиваться, не заниматься самобичеванием, безысходным и болезненным. Но иногда Нине казалось, что у нее слишком много поводов для огорчений и не замечать их, по меньшей мере, глупо. Кроме изменившихся отношений с мамой были причины впадать в хандру. К примеру, Нина ловила на себе долгие, полные нескрываемого интереса взгляды соседей, никогда не пытавшихся даже заговорить с ней. Они просто проходили мимо, не замечая ее, словно мимо пустого места, не отвечая на ее приветствия. Таким образом выказывалось осуждение того свободного образа жизни, который вела она с Геннадием. Поначалу Нине было неприятна такая реакция окружающих, а потом ей стало все равно. Она сама перестала удостаивать их своего внимания. Правда, закрывая за собой входную дверь, частенько сползала по стене на слабеющих ногах – тяжело играть пренебрежение под пронизывающими осуждающими взглядами. Теперь она более стойко реагирует на окружающих, особенно после того как решилась признаться в этом Геннадию. Она не могла больше носить в себе накопленную обиду. Высказавшись, она удивилась реакции Геннадия. Он засмеялся, сказав, что она не знает до конца глубины человеческого любопытства и коварства. Оказалось, что соседи даже участковому написали о том, что в его квартире проживает некая особа, и попросили проверить ее документы, прописку. Нина была шокирована, а Геннадий успокоил ее: небольшая денежная сумма помогла участковому закрыть глаза на то, что происходит у него на участке.
– Послушай, ты не из-за участкового и того письма предлагаешь мне выйти за тебя замуж? – вдруг осенило Нину, и она твердо взяла в свои тонкие пальчики его подбородок. – Чтобы неприятностей не было, да?
– Нина! – Геннадий смеялся так, как никто другой. Глядя на него, всегда было трудно удержаться, чтобы не составить ему компанию. – Хочу дать тебе столичную прописку, чтобы участкового не прикармливать. Ну, насмешила. Какой ты еще ребенок.
– Я не ребенок! – Нина недовольно сложила губы, резко поднялась, отмахиваясь от протянутых рук. Села в кресло напротив. – Ты помог мне повзрослеть быстрее, чем это было в моих планах.
– Перестань, Нина. Не нужно вспоминать первые дни нашего знакомства… Что было, то прошло, а сейчас я предлагаю тебе выйти за меня замуж, потому что люблю тебя, – уже серьезно сказал Геннадий. – Это достаточно серьезная причина, по-твоему?
– Слушай, а ведь я даже фамилии твоей не знаю, – тихо произнесла Нина, словно совершила грандиозное открытие.
– Я твоей тоже. Мы ведь не в паспортном бюро. Почему-то я сразу стал доверять тебе, и такие мелочи меня не интересовали. Я был уверен, что ты не станешь рыскать по ящикам и вынашивать планы ограбления, мошенничества.
– Ты смелый и доверчивый. И все-таки расскажи что-нибудь с автобиографическими данными.
– Ну, если хочешь – Геннадий Иванович Соболев. Мне скоро пятьдесят. Все, связанное с работой, опускаю. Расскажу когда-нибудь, по случаю. А пока совсем немногое, чтобы тебе не было скучно, – он закинул ногу за ногу, скрестил руки на груди. – Иногда кажется, что я еще не жил, что все еще вот-вот начнется, но это – иллюзия. Реальность более прозаична – я совершил столько ошибок, что, наверное, никогда не смогу искупить их. Слишком многое в прошлом, а будущее кажется таким неопределенным… От этого можно сойти с ума, поэтому я стараюсь жить сегодняшним днем. У меня есть высшее образование, которое мне практически не пригодилось, у меня где-то есть сын, которому не нужен я.
– Ты был женат?
– Очень давно. Мы расписались на первом курсе института – любовь с первого взгляда.
– И что случилось потом? – Нина с интересом смотрела на сидящего напротив мужчину, словно впервые видя его перед собой. Всегда респектабельный, уверенный в себе, он вдруг показался ей бесконечно одиноким человеком, долгие годы влачившим за собой груз собственных ошибок. И глаза его не смеются, как всегда – в них застыла тоска по безвозвратно ушедшей молодости, всему, что связано с ней.
– А потом оказалось, что я совершенно не готов к семейной жизни. Я стал изменять жене направо и налево. Я не мог остановиться, словно боялся упустить что-то особенное. Даже появление ребенка ничего не изменило. Стало еще хуже. В конце концов жена не выдержала, забрала сына и переехала к родителям.
– Ты не пробовал наладить отношения?
– Нет. Я был рад, что она оставила меня в покое. Через три месяца я был снова холостым и почувствовал какое-то бесовское возбуждение от того, что свободен. Это было самым важным для меня.
– Зачем же теперь ты хочешь расстаться со своей свободой, ради которой ты отказался от двух близких тебе людей? – Нина понимала, что Геннадий говорил кратко, не желая вдаваться в подробности, но сказано было и так достаточно. – Ты разлюбил жену. Хорошо, но неужели тебе никогда не хотелось узнать, как живет твой сын?
– Они уехали куда-то, а я не стал наводить справки. Тогда я не нуждался в этом. Тогда…
– А сейчас ты жалеешь?
– Что толку? Я стараюсь не думать об этом. Конечно, вернуть бы все назад – многое было бы подругому. С высоты прожитых лет легко быть мудрым. Ты забываешь, что прошло почти тридцать лет. Ценности изменились. Все изменилось. То, что я испытываю к тебе, – впервые со времен моей давно ушедшей молодости. Я не думал, что способен на такие чувства, – признался Геннадий, наконец усмехнувшись. – Начиналось все, как обычное приключение, которое скоро закончится.
– Да-а, классную роль ты мне отвел, Геннадий Иванович, – Нина поднялась, подошла к бару, открыла его и достала мартини. Она не так давно попробовала этот напиток и сказала себе, что ничего лучше нет. Жестом предложив Геннадию выпить с нею, получила отказ – это был не его напиток. Посмотрев на Геннадия осуждающе, Нина отвернулась к окну.
– Но ведь твое отношение ко мне тоже изменилось? Из коварного соблазнителя я превратился в другого человека, близкого тебе. Надеюсь, что так.
– Да, ты прав. Но мой ответ остается прежним: я не выйду за тебя замуж. Если для тебя это принципиально – я могу уйти.
– Ты жестока со мной, – тихо произнес Геннадий и, поднявшись с кресла, собрался выйти из комнаты. Он посмотрел на часы – половина двенадцатого, за окном давно стемнело. Все возвращаются домой, а ему вдруг захотелось убежать из этой квартиры. Он не мог находиться сейчас рядом с ней. Она стояла такая чужая, спокойно отпивая из бокала мартини, ожидая его дальнейших слов. Он не станет больше говорить ни о чем, что ей не нравится. Он не собирается искать повод для разрыва. Ему нужен кулак, прочный союз, не важно на какой срок. А ей, кажется, не нужно ничего. Ничего и никого. И даже если он сейчас уйдет, закроет за собой дверь и больше не вернется, это не станет для нее непоправимой бедой. Она выстоит, потому что тут же найдет ему замену. Словно лиана, она обовьет новую жертву и будет пользоваться ею. Наверное, она уже была такой к моменту их знакомства, а он только немного отшлифовал этот достаточно красивый, ослепительно блестящий, но холодный камень.
Нина обернулась, вопросительно посмотрела на него. Ей не понравилось выражение его лица: разочарование, боль, отрешенность.
– Ты жестока со мной, – повторил Геннадий и добавил: – Быть может, ты права, и я всего этого заслуживаю.
Под ее удивленным взглядом он направился в прихожую. Оделся и крикнул:
– Ложись спать, не жди меня. Я немного проедусь.
– Ты же выпил…
Услышав, как за Геннадием захлопнулась входная дверь, Нина вздрогнула, подошла к окну и отодвинула тяжелую портьеру. Вскоре в тишину засыпающего двора ворвался звук работающего двигателя. Машина Геннадия быстро исчезла за углом, а Нина, прижав лоб к холодному стеклу, все стояла и смотрела в черноту ночи.
Она знала, что он часто успокаивается, выжимая из машины самые высокие скорости. Это никогда ее не беспокоило, потому что она знала – Геннадий прекрасный водитель и чувствует машину. Но сегодня после шампанского ему не следовало садиться за руль. Сердце Нины болезненно сжалось. Она все еще чувствовала на себе взгляд Геннадия – он не сулил ничего хорошего. Вздохнув, она отошла от окна и принялась убирать со стола. Оставила только две горящие свечи в подсвечниках на белоснежной скатерти и букет алых роз в хрустальной вазе. Села в кресло и смотрела на мерцание язычков пламени и застывшую красоту букета. Время от времени Нина поглядывала на часы. Она старалась не настраиваться на плохое – все будет хорошо. Он приедет, и она отругает его за мальчишество, непозволительную ветреность. Разве можно играть с жизнью? Нина вдруг почувствовала, что разозлилась: как он может быть таким легкомысленным, зная, что она не может без него. Как он смеет так обращаться с ней?
А потом она посмотрела на происшедшее с другой стороны: он обидится на нее и в конце концов расценит ее отказ как предпосылку к разрыву. Начнет смотреть на сторону. Он – мужчина видный, обеспеченный, такого быстро подхватят. И с чем останется она? Клубок лжи, который она наматывала больше года, стал неподъемным и может в любой момент обрушиться на нее, как снежная лавина, сметающая все на своем пути. Это даже хуже, чем остаться у разбитого корыта, как в известной сказке: старуха, по крайней мере, получила обратно свое. А у Нины нет и этого корыта, образно говоря. Только утраченные иллюзии и ничем не подкрепленные амбиции. Поджав колени к подбородку, Нина с силой обхватила ноги руками: «Какая же я дура! Выставила напоказ все, о чем действительно думаю… Непростительная ошибка. Получается, что я унизила его своим отказом и еще больше – объяснением причин». Нина с замиранием сердца стала ожидать возвращения Геннадия. Она посмотрит ему в глаза и все поймет. Поймет, насколько она может быть спокойна относительно своего будущего с ним.
Хотя была уже глубокая ночь, Нина и не думала спать. Она только переоделась и сидела в длинном махровом халате на диване в гостиной. Она не хотела идти в спальню – широкая кровать оставалась пустой и холодной впервые за время пребывания Нины в этом доме. Наконец послышался звук осторожно открываемой двери. Нина мгновенно вскочила и выбежала в прихожую. В первое мгновение она растерялась, встретив вопросительно-недовольный взгляд Геннадия. Он не успел закрыть за собой дверь, как Нина бросилась ему на шею, причитая:
– Я так волновалась, я так волновалась! Ты ведь мог попасть в неприятность! Не смей так больше поступать, слышишь? – она заглядывала ему в глаза, но Геннадий стоял без движения. Он даже руки не поднял, чтобы обнять Нину в ответ. Он был настолько расстроен, что в этот момент был не в состоянии отвечать на любые проявления чувств – он утопал в собственных. К тому же он превозмогал очередной приступ боли, начавшийся неожиданно, как всегда. – Прости меня, Гена, прости ради бога. Я глупая девчонка, чего от меня можно ожидать? Прости, пожалуйста.
– Перестань, тебе не за что просить прощения, – наконец он осторожно отстранился от Нины, взяв ее за руки. – Проехали. Я тоже хорош – старый дурак, переоценил свои возможности. Я не стану больше давить на тебя, никогда. Обещаю.
– Речь не об этом…
– Проехали, сказал ведь, – перебил ее Геннадий. – Ты достойна большего, лучшего. Забудь.
– Гена, я просто не готова сейчас. Немного времени – и сама начну просить тебя взять меня в жены, – усмехнулась Нина сквозь слезы. Она не на шутку разволновалась, видя, каким чужим и неприступным вернулся Геннадий. – Скажи, что ты не разлюбил меня.
– Я не разлюбил тебя.
– Не так.
