8 октября
Выражение "рефлексивная интуиция", конечно, неудачное. Но вот что я хочу сказать. Мне кажется, я готов признать, что я — на определенном уровне моей личности — нахожусь перед лицом Бытия; в некотором смысле я его вижу; в другом смысле я не могу сказать этого, потому что я не постиг себя видящим его. Эта интуиция не поддается рефлексии, да и недоступна ей. Но она освещает, вращаясь вокруг себя самой, весь мир мыслей, будучи по отношению к нему трансцендентной. Говоря метафизически, я не вижу другого способа осознания веры. Это, мне кажется, очень близко к александрийцам, но нужно проверить. Я думаю, что в основе всякой верности лежит интуиция такого рода, но ее реальность всегда может быть подвергнута сомнению. Я всегда могу сказать: "Да, я думал, но я ошибался…"
Очень занят проблемой свидетельства. Не совпадает ли зона свидетельства с зоной опыта в широком смысле? Мы сегодня стремимся умалить свидетельство и видеть в нем лишь более или менее корректное выражение переживания (Erlebniss). Но если свидетельство сводится только к этому, оно превращается в ничто; оно становится невозможным; ибо абсолютное ничто может гарантировать лишь то, что переживание способно сохраняться и подтверждаться. Это следует объединить с тем, что я записал вчера о том, что мир связан с предательством (созидательным или нет) и что он все более и более сознается таковым.
9 октября
В природе всякого свидетельства заложена возможность быть подвергнутым сомнению. Стремление преодолеть это недоверие — во всяком возможном свидетельстве, в свидетельстве как таковом. Имеет ли эта процедура законное основание? Имеет, если мы в состоянии определить a priori условия, которым должно соответствовать свидетельство, чтобы его ценность была признана, и показать затем, что эти условия не реализованы. Но здесь, как в случае экзистенциального сомнения, речь может идти только о принципиальном обесценивании, о памяти и обо всех видах концептуального переноса невыразимого в себе переживания.
Возможно, в природе онтологического — существовать не иначе, как через свидетельство?
Но только свидетельство должно мыслиться само по себе; оно может быть обосновано только в глубине бытия и в связи с ним. В мире, где переживание есть все, в мире сиюминутностей оно подавляется. Но тогда как возможно его проявление?
10 октября
Свидетельство — персонально, оно вводит в игру личность, но в то же время оно обращено к бытию и его характеризует натяжение между личным и онтологическим.
Есть в этом, однако, что-то такое, что меня не устраивает, и я не могу это еще внутренне определить. Что мне ясно — так это то, что память есть существенный аспект подтверждения онтологического. В этом отношении я чувствую себя ближе к Бергсону, а также к св. Августину. Чем становится свидетельство у Бергсона? Несомненно, признанием. Но само понятие признания двусмысленно, и нужно остерегаться интерпретировать его в прагматическом смысле.
Отметить, что свидетельствовать означает не только доказывать, но и призываться в свидетели. Здесь фундаментальное триадическое отношение. Это в русле смысла "Метафизического дневника".
22 октября
Статус онтологической тайны; конкретные подходы к ней.
Так, я считаю, нужно озаглавить мое сообщение в философском обществе Марселя. Таинственная экспрессия бытия, онтологическая тайна в противоположность проблеме бытия, онтологической проблеме, открылась мне в эти дни. Она меня озарила.
Метафизическая мысль как рефлексия, направленная на тайну.
Но в природу тайны входят возможность быть познанной; метафизическая рефлексия предполагает это позна1 ние, но не является его средством.
Различие между таинственным и проблематичным. Проблема — это то, с чем мы сталкиваемся, что преграждает нам путь. Она вся передо мной. Напротив, тайна есть нечто, во что я вовлечен, сущность ее в том и состоит, чтобы не быть всецело передо мной. Это как если бы в этой зоне потеряло свое значение различие между "во мне" и "передо мной".
Природное: зона природного совпадает с зоной проблем. Попытка превратить тайну в проблему.
Совпадение таинственного и онтологического. Существует тайна познания, которая принадлежит онтологиче — скому порядку (это хорошо видел Маритэн), но эпистемолог не замечает ее, он должен ее игнорировать и трансформировать ее в проблему.
Типичный пример: "проблема зла"; я рассматриваю зло как несчастье, случившееся с неким механизмом, каким является Вселенная, но перед которым я предстаю. Поэтому я рассматриваю себя не только как неподверженного этой болезни, но как находящегося вне Вселенной, которую стремлюсь переделать, по крайней мере, идеально, во всей ее полноте.
Но каков мой подход к онтологии как таковой? Само понятие подхода, очевидно, здесь неприменимо. — Оно имеет смысл только по отношению к проблеме. Предварительно установлена некая цель. Как я могу к ней приблизиться? Невозможность рассматривать бытие подобным образом.
Присутствие и тайна: продумать.
Предназначение в связи с откровением. В мире проблем, кажется, откровению почти не отводится места.
Определяя метафизическое мышление как рефлексию, направленную на тайну, я подразумеваю, что прогресс в этой области мышления реально невозможен. Прогресс существует лишь в сфере проблем.
С другой стороны, сущность проблемного рассмотрения состоит в детализации. Тайна же, напротив, детализации не подлежит.
29 октября
Первый вопрос феноменологического плана: с чем связано почти непреодолимое сомнение, которое возбуждает в большинстве умов, даже наиболее склонных к метафизике, любое исследование, касающееся бытия. Я сомневаюсь, что нужно в ответе ссылаться на влияние на умы кантианства; оно минимально. Бергсонианство оказало здесь такое же воздействие. Но я думаю, что сюда примешаны чувства, которые обычно трудно выразить, но я постараюсь это сделать, сказав, что мы все более убеждаемся в несуществовании проблемы или проблематики бытия. И я думаю, что достаточно углубить само понятие проблемы, чтобы в этом убедиться. Что здесь очень смущает, так это тот факт, что мы привыкли рассматривать проблемы как таковые, абстрагируясь от путей, на которых мы с ними сталкиваемся в жизни. В этом отношении ученые имеют привилегию. Научная проблема обнаруживается в определенный момент исследования, это нечто, обо что разум спотыкается, как нога о камень. Нет такой проблемы, которая не
