Смертоносец-Повелитель глядел на него с гневливым презрением: ему с трудом верилось, что паук может предпочесть бесславие и позор честной смерти. Затем он вызвал на подмогу остальных: прикончить нечестивца. То есть он и его правящий совет стали действовать уже не порознь, а вместе дня выполнения общей задачи. Эту военную хитрость (слугам жуков известную как взаимоусиливающий резонанс) можно было сравнить с действиями солдат, сообща берущихся за таран, когда видно, что дверь не падает под разрозненными ударами.
Капитан смекнул, что сейчас произойдет, и его страх сделался таким неимоверным, что перебил даже едкий залах крови. Тем не менее даже в нем чувствовался элемент расчетливости. Так как вибрации передавались одновременно каждому пауку в городе, все становились свидетелями этой затянувшейся экзекуции. Капитан походил на человека, исходящего истошным криком в надежде смягчить наказание. А когда заработало взаимоусиление, заглох и ужас, уступив место угрюмой решимости выжить. Было тошно и в то же время любопытно наблюдать, как капитан изо всех сил тужится, стремясь продлить жизнь хотя бы на несколько секунд. Как и все пауки в городе, Найл чувствовал весь ужас насильственной смерти. Совокупная сила воли напоминала исполинские клещи; казалось невозможным, чтобы живое существо могло выдержать такую силищу. Даже те пятеро, уже бездыханные, угодили в ее эпицентр и теперь сжимались и трещали; кровь выдавливалась на пол, как вода из губки. Трещал под давлением и ум капитана, и Найл снова почувствовал ошеломляющий наплыв информации — тот самый любопытный поток образов, что, казалось бы, знаменует приближение смерти. Самым внятным из них был образ квадратного серого здания, окруженного пышной растительностью с крапинами желтых и красных тропических цветов. А внутри него пахло мясницкой, и под стропилами висели закутанные в саван паучьего шелка человечьи тела, слегка раскачиваясь.
Когда вокруг ног уже начала скапливаться кровавая лужа, он вдруг понял, почему эта совокупная сила еще не сокрушила капитана. Это потому, что своим присутствием в заде Найл определенно мешал Смертоносцу-Повелителю развернуться во всю свою грубую мощь и, стиснув, раздавить. Сама по себе сила была такая жуткая, что от нее могли потрескаться стены зала; погиб бы не только капитан, но и, несомненно, сам Найл. Был лишь один способ перестать мешать: сомкнуться своей волей с волей Смертоносца-Повелителя, в тенетах образовалось бы дополнительное звено. Но и при всей сложности момента Найл понял, что об этом не может быть и речи. Он, Найл, не паук, он — человек. Пусть капитан — трусливый злодей, наслаждавшийся истязанием братьев Найла, но он не был его личным врагом. Принять участие в расправе значило бы поплатиться собственной человечностью.
Противостояние, казалось, длилось довольно долго, наделе же это могли быть минуты или даже секунды. И тут — просверком — стало ясно, что капитан выиграл схватку за жизнь. Без участия Найла он не мог быть уничтожен. Смертоносец-Повелитель неожиданно снял хватку, в тот же миг ему последовали Дравиг и все остальные. Видимо, от такой резкой отдачи капитан крутнулся на спине по залу, едва не угодив Найлу по ногам, и торпедой врезался в стену, да так, что лишился чувств.
Смертоносец-Повелитель с презрением наблюдал, не думая пользоваться его беспомощностью. Прошло несколько минут, прежде чем распростертый паук шевельнулся, затем, словно сознавая, что опасность миновала, с трудом поднялся на ноги.
Когда Смертоносец-Повелитель заговорил, голос его был холоден и отрешен.
— Ты покинешь этот город немедленно и никогда не вернешься. Но не надейся возвратиться на родину морем: никакое судно не понесет на себе нечестивца, который смерти предпочел позор. Теперь ступай.
Паук поволокся к двери, каждое движение в нем выдавало смертельную усталость. В таком состоянии его мог свалить и ребенок.
— Отныне ты вне закона, — донеслось ему вслед, — и теперь с тобой может расправиться любой, я это разрешаю. Пробираться к себе ты будешь на свой страх и риск.
Дверь отворилась, с той стороны стояла Сидония. Дождавшись, когда изможденный паук проползет мимо, она снова ее закрыла.
Смертоносец-Повелитель обратился к Найлу:
— Ты решил не лишать его жизни. Это был твой выбор, и мне лишь остается его принять. Но долг теперь снимается со счета.
Намек был очевиден: Найл сам пощади.! капитана и теперь не вправе жаловаться, если люди снова начнут пропадать. Найл дал понять о своем согласии низким поклоном. Это как бы означало почтительное извинение, и Смертоносец-Повелитель его принял. Затем Найл направился к двери, ступая осторожно, чтобы не поскользнуться в крови; следом двинулся Дравиг.
Мелькнул почти неуловимый импульс команды, и Сидония, стоящая по ту сторону двери, открыла ее и, выпустив их двоих, закрыла снова. Найл с упоением втянул ноздрями воздух, от едкого запаха крови его бы стошнило прямо в зале.
Сидония стояла навытяжку с лицом неподвижным, как у куклы; светлые волосы, распущенные по плечам, и яркий румянец усиливали сходство. Но за этой неподвижностью разливалось беспокойство, охватившее женщину, когда он остановился напротив и стал бесцеремонно ее разглядывать.
— Сидония, мне надо с тобой поговорить.
Румянец зарделся еще ярче, но в целом она не подала виду, что слышит.
— Я бы хотел, чтобы ты отправилась со мной.
Женщина действительно пошла следом, но чувствовалось, что она растеряна: она не могла представить, что это будет за разговор, разве что этот парень соблазнился ее внешностью и на уме то же, что и у его братца. Озадачен был и Дравиг, но из учтивости не лез Найлу в мысли.
Яркий солнечный свет снаружи буквально ослеплял. На северной стороне площади можно было различить капитана, пробирающегося главным проспектом в сторону моста, ведущего в квартал рабов. Движения по-прежнему выдавали усталость, но было видно, что он явно спешит выбраться из города, прежде чем кто-нибудь воспользуется возможностью законно свести счеты.
Найл сел на согретую солнцем балюстраду, жестом велев Сидонии сесть возле. Та неловко опустилась, словно ей доставляло неудобство перестать стоять навытяжку. Дравиг бесстрастно ждал (все- таки странная у пауков манера — стоять будто окаменев).
— Ты хорошо знаешь этот город? — осведомился Найл.
— Пожалуй, даже очень.
Голос отрывистый, выдающий привычку командовать.
— Тебе известно о сером квадратном здании, чтобы вокруг — кусты с красными и желтыми цветами? — Вопрос он подкрепил телепатическим образом.
Сидония, закусив губу, посмотрела вниз на тротуар, покачала головой.
— Нет, господин.
Было видно, что она говорит правду, тем не менее в голосе чувствовалась неуверенность: может быть, образ показался знакомым.
— Ты уверена, точно?
Сидония покраснела, думая, что он сомневается в ее словах. Она давно уже привыкла к тому, что пауки то и дело вчитываются в ее мысли, поэтому не чувствовала, что и Найл сейчас делает то же самое.
— Да, господин.
— Но ты хотя бы примерно представляешь, где такое может находиться?
Она нахмурилась.
— Много цветов растет вон там, в той части.
Она подняла руку и указала на восток, вдоль проспекта, где дворец Найла.
— Далеко отсюда?
— Мили две или три.
Найл повернулся к Дравигу.
— Ты знаешь ту часть города?
— Нет. Дела никогда меня туда не заводили. Та часть совершенно нежилая.
— Я бы хотел туда наведаться. Составишь мне компанию?
Паук без особой охоты согласился. Найл снова повернулся к Сидонии:
