паука, эти двое друг друга понимали.
Найл отодвинулся от столика и сел на подушку, чуть на возвышении. Продолжать трапезу было бы невежливо. По какой-то причине вид людей, занятых едой или питьем, вызывал у пауков брезгливость, все равно что у человека вид паука, поглощающего муху или крысу.
Дравиг не стал тратить время на околичности.
— Тебе известно, что Скорбо убит?
— Да.
— У тебя есть кто-нибудь на подозрении?
— Нет.
Во время этого диалога Найл говорил вслух, в то время как Дравиг изъяснялся телепатией. Изъяснялся телепатией и Найл (пауки не способны воспринимать человеческую речь), но ему сподручнее было проговаривать слова вслух, это как бы придавало мысли дополнительную внятность.
— Смертоносец-Повелитель очень сердит?
Даром что повелевала самка, людям она была известна как Смертоносец-Повелитель.
— Разумеется. Но он не отступится от соглашения.
Дравиг сознавал то, что на уме у Найла, в этом и заключалось преимущество общения посредством телепатии. Пока люди жили в рабстве, убийство одного паука каралось с немыслимой жестокостью: мучительной смерти порой предавали сотни людей… Когда рабы обрели свободу, Смертоносец-Повелитель согласился, что умерщвлений больше не будет.
— Тем не менее, — сказал Найл, — убийцы, если будут найдены, должны понести наказание.
— Решение зависит от тебя. Мы от соглашения не отступим.
Диалог прервался, и наступила тишина, но это была тишина понимания. Разум навел перемычки между двумя разными сущностями, Найл и Дравиг как бы слились воедино.
Дравиг:
— Но я не могу понять, как людям удалось убить паука.
— Пойдем со мной, — Найл поднялся, — я тебе покажу.
На том месте, где искалеченный Скорбо рухнул окончательно, орудовала бригада рабов, лопатами кидая снег в тачки, а кровь смывая ведрами подогретой воды. Оставлять паучью кровь — пятнать землю — считалось кощунством. Когда Найл с Дравигом проходили мимо, надсмотрщик щелкнул бичом, велев рабам застыть навытяжку, Найл отвел взгляд: пустые глаза и отвислые челюсти рабов всегда вызывали у него неуютное чувство.
Дверь была приоткрыта точно так, как ее оставил Найл. Когда вошли в усеянную мусором переднюю, Дравиг приостановился и разомкнул челюсти-хелицеры; просто так он этого бы делать не стал — значит, что-то почуял. Но этим все и ограничилось, спустя секунду он следовал за Найлом по коридору и наружу в сад.
Найл указал на пальму с обтесанной верхушкой.
— Вот что убило Скорбо.
Дравиг не взял в толк решительно ничего. Пауки безнадежно далеки от понимания элементарных принципов механики. Найлу пришлось передать умозрительную картину, прежде чем Дравиг смог уяснить, как дерево можно использовать в качестве орудия убийства. Но и это, похоже, не убедило. Чтобы он удостоверился окончательно, пришлось указать на веревку, все еще болтающуюся возле верхушки дерева, и на стену в кровавых пятнах.
Указал Найл и на саму форму кровавых всплесков — эдакие султанчики-хвостики, — объяснив, что такие очертания у них от неимоверной силы удара.
— Человечий ум удивительно гибок и скрытен, — заметил Дравиг с некоторым замешательством.
Найл указал на осколок кости, лежащий в снегу.
— Удар пришелся чуть сбоку, поэтому убить его не убило, а только сломало ноги. Пока он лежал в бесчувствии, кто-то набросился с тяжелым оружием — вероятно, топором — и проломил череп. Вот почему он не смог послать сигнал о помощи.
— Кто бы это ни совершил, — проговорил Дравиг, — он за это поплатится.
Сила его гнева была так велика, что Найл качнулся как от удара, отступив на шаг. Открылось, насколько он недооценивал глубину переживаний Дравига. Человек к кончине паука отнесся бы с известным равнодушием. Для Дравига же это была гибель сородича, наполняющая его гневом и жаждой мести.
До Дравига тут же дошло, как его вспышка гнева отразилась на Найле, и он послал умоляющий, жалобный импульс; Найл ответил в том духе, что извиняться вовсе не обязательно. На языке людей этот мимолетный обмен можно было бы выразить так:
— Решение зависит от тебя. Мы от соглашения отступим.
«Ой, извини, пожалуйста. Я не хотел задеть (а может, „испугать“ или „шокировать“)».
«Не надо извинений, я все прекрасно понимаю».
В отличие от фраз импульсы переметнулись мгновенно, причем с точностью, превосходящей силу слов. Найл невольно осознал убогость и несовершенство человеческой речи.
Дравиг подступил к пальме и обхватил ее челюстями и четырьмя передними лапами. Найл наблюдал с растерянностью, перешедшей в замешательство. Неужели старику не ясно: чтобы выдрать дерево с корнем, понадобятся усилия не одного, а как минимум нескольких пауков? Замешательство сменилось изумлением, когда спустя некоторое время в ответ на паучьи потуги послышался треск: корни явно сдавали.
Дело тут было не в одной лишь физической силе, а еще и в силе воли, подкрепленной яростью. Когда земля вспучилась, паук на мгновение покачнулся, но тут же восстановил равновесие и опять поднатужился. Секунду спустя пальма была выкорчевана из земли. Дравиг с презрением ее отшвырнул, и она с треском рухнула в кусты.
Паук молчал, но, видимо, после физического усилия гневливое отчаяние в нем поутихло.
Найл, шагнув вперед, заглянул в яму с переплетенными обрывками узловатых корней, торчащих из взрыхленной бурой почвы. Два из них, самых толстых, лопнули (вот это силища!). А Дравиг вместе с тем не выказывал ни намека на усталость, даже дыхание не изменилось. Найл понял, что паук использовал свою колоссальную силу ноли — такую, что из человека вышибла бы дух, — напружинив мускулы в едином умопомрачительном усилии. И как уже нередко бывало при контактах со смертоносней, Найл исподволь почувствовал наличие грозной потаенной силы.
Что-то попалось на глаза во взрыхленном грунте. Нагнувшись, Найл подобрал лежащий меж корней предмет серого цвета. Диск, сантиметров десяти в диаметре, на удивление тяжелый. Найл прежде слышал о свинце, но ни разу его не видел; теперь он догадывался, что держит в руке именно его.
Смахнув с диска землю, он неожиданно увидел, что на одной его стороне высечен нехитрый узор, всего из четырех линий.
— Что это? — поинтересовался Дравиг.
Найл протянул диск, и паук уцепил его когтем.
— Лежал в яме, — сказал Найл. — Положили его туда, должно быть, когда сажали дерево.
— Тебе это о чем-то говорит?
— Нет.
Паук обронил диск, Найл подобрал.
— Захвачу с собой. Попробуем выяснить, что это такое.
Находка оттягивала карман балахона, и Найл на время оставил ее возле двери.
Дравиг взялся обыскивать кусты. Найл указал на веревку, обмотанную вокруг корневища низкорослого деревца:
— Вот другой конец веревки. Кто-то, должно быть, — ее обрезал, когда Скорбо выходил из двери.
Чем бы там ни резали веревку — топором, ножом ли, — лезвие было изумительно острым, концы оказались ровными, не измочаленными.
— Ты что-нибудь еще заметил? — осведомился Дравиг.
