Потому они, собственно, его сюда и доставили — так как сознавали, что их тяга к единению с природой совершенно не приходится в пику загрязнению озера.
У Найла сложился мысленный вопрос: откуда берется это загрязнение?
Ответ был дан. Из какого-то ручья, что впадает в озеро с той стороны. Только вот где тот ручей берет свое начало, никто из хамелеонов не знал.
Почему не знал, допытываться не было смысла. Ответ ясен и так. Земли этого племени лежат между водопадом, где река от города пауков выходит наружу, и священным озером. Что там дальше, их не заботило.
Понимая, что продолжать расспросы — значит испытывать на прочность благорасположенность спутников, Найл позволил себе еще раз погрузиться в безмолвие. И выяснил, почему хамелеоны никогда не спят. В этом просто нет необходимости: сон им заменяет их всегдашняя глубинная безмятежность.
Тут человеческая натура взяла свое (ох уж эти люди — не сидится им, пока всего не разузнают), и Найл полюбопытствовал, в самом ли деле он достиг предела релаксации. Сердце у него на данный момент фактически не билось, и кровь перестала течь в жилах. Получается, в физическом смысле он умер. Вместе с тем он ощущал себя живым как никогда. Что лежит за этим состоянием? И возможно ли вообще достичь более глубоких его уровней?
Словно в ответ на этот вопрос, он вновь почувствовал погружение — все равно что без усилий снижаться ко дну глубокого озера. Душа как будто оставила тело и изыскивала новый, иной способ бытия. Вокруг была кромешная тьма, но в этой тьме он полностью сохранял сознание.
Происходящее дальше несколько сбивало с толку. Темнота вокруг не была пустотой. Она, казалось, была полна энергии.
В Белой башне Найл узнал об электричестве: оно бывает положительным и отрицательным и течет от полюса к полюсу. Эту же энергию нельзя было назвать ни положительной, ни отрицательной, так как природа ее то и дело менялась. И хотя он плыл среди бескрайнего резервуара энергии, с таким же успехом можно было сказать, что это море тьмы.
Тут до него дошло: хотя эта энергия статична и пассивна, ему ничто не мешает поглощать ее в точности так, как рыба поглощает планктон. Едва Найл к этому приступил, природа энергии перестала быть нейтральной, а сделалась активной и положительной — что наполнило ею живительной силой, осложнив тем самым дальнейшую релаксацию. Через секунду-другую (силы были явно неравны) пришлось отмежеваться от источника энергии.
Сидя меж двумя спутниками (от полученной энергии буквально распирало, было даже немного неловко), Найл решился на эксперимент. Он спустился с холма и снял возле озера одежду — к тревожному изумлению хамелеонов, решивших, что их новый друг не в своем уме, коли он вот так, по доброй воле, желает войти в загрязненную воду.
Найл забредал осторожно, сознавая, что мелкие белые организмы реагируют на исходящую от него жизненную энергию как акулы на кровь. Вскоре тельца облепили его сплошным, жирным на ощупь слоем. Превозмогая отвращение, Найл терпеливо стоял, чувствуя, как паразиты норовят растворить плоть и, если ничего не предпринять, сожрут его заживо минут за пятнадцать, а то и быстрее. Мигом представив себе мириады крохотных, жадно чмокающих зевов, он повернул медальон и сосредоточил волю.
Слой «сала» вмиг обратился в мутное облако вроде мельтешащей стаи мошки, а скорее, ненасытных пираний. Из-за скученности шевелиться им самим было невмоготу. Не ослабляя концентрации, Найл чувствовал, как тельца, не выдерживая собственного лихорадочного возбуждения, массово погибают.
Вода вокруг приобрела белесый цвет и загустела на манер клея. Хотя озеро, несомненно, очистится по мере того, как погибшие организмы постепенно осядут на дно, Найл не прочь был дождаться этого момента. Тем временем паразиты все возрастающим числом бросались поедать своих мертвых сородичей. Найл чувствовал, что с такой энергией ему не составит труда разделаться со всеми паразитами в озере. Только смысла в этом нет, ведь они берутся из какого-то стороннего источника, так что на место одних просто придут другие.
Выбираясь на берег, Найл обратил внимание, что кожа у него запунцовела как от загара; след несметных полчищ паразитов, что пытались пожрать его плоть и высосать жизненную энергию.
Медальон он поспешил перевернуть, чувствуя, что у хамелеонов действие этой вещи вызывает неудобство.
При его приближении старший провожатый поднялся. «Мы должны возвращаться», — сказал он.
Прошло несколько секунд, прежде чем Найл смекнул, что к нему обращаются не словами. Значение поступало из ума в ум напрямую. Припомнив сложность первых своих попыток установить связь, Найл понял, что в каком-то смысле и сам стал хамелеоном.
Все то время, пока они были на озере (где-то с час), тролль стоял на вершине холма, причем явно без движения. Видимо, он обладал таким же терпением, как хамелеоны и пауки. Дождавшись путников, он с совершенно непроницаемым видом развернулся и повел процессию назад.
Найл спросил у старшего, что находится над ними. Изъясняясь людской речью, он бы указал пальцем вверх и сказал, что его интересует, какой там, на поверхности, пейзаж. В данном же случае значение передалось мгновенно и недвусмысленно. Подобная прямота общения сложилась за то время, что они пребывали в контакте возле священного озера.
В ответ Найл увидел зеленую гору, самую высокую в череде холмов, лежащих к северо-востоку от города пауков. Он ее однажды заметил, когда Асмак, начальник воздушного сообщения, давал умозрительное описание гор на севере. Но Найла тогда интересовали сведения о землях Мага, и эта картина любопытства не вызвала.
Понятно, расспрашивать о том, что лежит к северо-западу от горы — в направлении ручья, приносящего паразитов, — смысла не было. Хамелеоны ничего не знали о местах, которые не входили в пределы их обитания.
И дело здесь не в безразличии, а в разном восприятии родной планеты. Люди движутся по поверхности Земли и осознают ее географию, прокладывая линии дорог и рассыпая точки больших и малых населенных пунктов. У хамелеонов внутреннее видение устроено совсем по-другому. Они в каком-то смысле ближе к духам. Способность сливаться с окружающей средой означает, что им ведомы и скрытые силы окружающей среды. Например, люди сознают притяжение к центру Земли. А все хамелеоны, приближаясь к холму или горе, сознают и прочие силы, которые вступают с притяжением в спор — этакие природные магниты. Та же луна действует на них так же, как на моря-океаны. А Солнце на протяжении дня последовательно вызывает к жизни совершенно разные силы. Для хамелеона час рассветный отличается от часа полуденного так же разительно, как гора отличается от долины.
Силы земли под ногами хамелеоны сознают так же, как деревья и цветы воспринимают времена года. А поскольку эти силы опосредованно связаны и с планетами в космическом пространстве, то в целом, получается, хамелеоны живут в мире гораздо более насыщенном и разноплановом, нежели утлый мир людей.
Вот почему им так мало известно о мире, лежащем невдалеке за порогом. Это лишняя, а потому никчемная нагрузка для памяти. Мир у них и без того бесконечно богаче и реальней, чем у человека.
Все это Найл уяснил во время обратного пути по ковру серого бархатистого мха. Дальнейшие расспросы были бессмысленны; оставалось просто изучать совокупную память хамелеонов.
На подходе к мосту мысли невольно возвратились к тем омерзительным тварям. Догадка Найла была в принципе верна. Это духи-вампиры, в людской мифологии известные как вурдалаки. Они вселялись в тела умерших. Схоласты древности относили их к категории, именуемой «живой мертвечиной».
Последние несколько месяцев от этих монстров просто отбоя не было из-за того, что трупы перестали быть редкостью. До некоего события (Найл угадал в нем свой приход к власти) трупов не хватало, так как их сплошь поедали пауки. Теперь же раздобыть их стало несложно. Рабы из лености, вместо того чтобы предавать умерших земле, попросту бросали их в реку. Многих покойников выносило на топкие болотистые берега, где вурдалаки, ориентируясь на фай голодных птиц, наспех завладевали телами. Зачастую к моменту, когда мертвец «оживал», он уже был обсижен десятком клюющих его птиц, и те, возмущенно галдя, взмывали в воздух. Больше всего пернатым по вкусу приходились глаза, а потому найти труп хотя бы с одним уцелевшим глазом считалось у вампиров достижением.
