встретив никого на своем пути, они беспрепятственно добрались до моста и спустились в лодку. Антонио сразу же налег на весла, и лодка стремительно стала удаляться.
Лунный свет струился по волнам, весело переливаясь в темноте, и озарял им путь подобно вестнику любви. Они вышли в открытое море. Вдруг высоко-высоко в небе послышался какой-то странный шум — свист, — откуда ни возьмись наползли мрачные тени и черной пеленой затмили ясный лик луны. И струящийся свет, который еще недавно переливался на весело бегущих волнах, этот лучезарный вестник любви, канул в грозно вздымающуюся пучину. Поднялась буря, и закружились злобные вихри, сгоняя тяжелые черные тучи. Лодку швыряло с волны на волну.
— О, Боже милостивый! — закричала старуха.
Антонио, уже не в силах справиться с рулем, бросился к прекрасной Аннунциате и крепко сжал ее в своих объятиях. Она же, как будто очнувшись от его горячих поцелуев, со всею пылкостью юного сердца тесно прижалась к его груди.
— О, мой Антонио! — воскликнула она, а в ответ раздалось:
— Моя Аннунциата!
Влюбленные уже не обращали внимания на бурю, которая с неистовством обрушивала на их маленькую лодочку грохочущие потоки. Возмущенная стихия, ревнивая вдова казненного Фальери, взметнула пенные волны, будто вскинула гигантские руки, которые подхватили влюбленных и бросили их вместе со старухою в бездонную пропасть.
Так закончил свой рассказ незнакомец в плаще и, быстро вскочив, пошел решительным скорым шагом прочь. Друзья с молчаливым изумлением смотрели ему вслед, а потом вновь приблизились к картине. И снова старый дож с тщеславной ухмылкой глядел на них, упоенный собственным бахвальством, но когда они вгляделись в лицо догарессы, то явно ощутили, что тень грядущей неотвратимой беды легла на ее высокое чело; темные ресницы скрывали сияющий взор, исполненный томительной любовной тоски, и губы будто шептали нежные слова. И далекое море, и неясные очертания собора Святого Марка в призрачной дымке облаков — на всем лежала печать враждебной силы, сулящей смерть и разрушение. Глубокий смысл этой загадочной картины ясно предстал перед ними, и всякий раз, когда взгляд их возвращался к этому полотну, история несчастной любви Аннунциаты и Антонио с болью отзывалась в их сердцах, проникала в самые сокровенные глубины души, наполняя ее сладостным трепетом.
Выбор невесты[234]
В ночь под осеннее равноденствие правитель канцелярии Тусман возвращался домой на Шпандауэрштрассе из кофейни, где он каждый вечер неукоснительно просиживал часок-другой. Во всех своих действиях правитель канцелярии соблюдал педантическую точность. У него вошло в привычку снимать сюртук и сапоги за то время, пока часы на колокольнях церквей пресвятой Девы Марии и святого Николая[235] били одиннадцать, так чтобы с последним ударом успеть влезть в просторные туфли и натянуть на уши ночной колпак.
Время уже приближалось к урочному часу, и Тусман, дабы и на сей раз не изменить своим привычкам, поспешал быстрым шагом (можно даже сказать, почти бегом) свернуть с Кенигсштрассе на Шпандауэрштрассе, но вдруг остановился как вкопанный, услышав поблизости какой-то необычный стук.
При ярком свете фонарей он увидел под башней старой ратуши закутанного в темный плащ высокого сухощавого человека, который изо всех сил колотил в запертую на замок дверь лавки, принадлежащей купцу Варнацу, как известно, торгующему скобяным и прочим железным товаром. Не достучавшись, он отошел, тяжело вздохнул и посмотрел вверх на покосившиеся окна старой башни.
— Вы, государь мой, вероятно, ошиблись дверью, — учтиво обратился к нему Тусман. — Там, в башне, нет ни единой живой души и даже ни единого живого существа, ежели не считать крыс, мышей и нескольких сов. В случае если вам желательно приобрести что-нибудь из тех превосходных железных или скобяных товаров, коими торгует господин Варнац, то придется уж вам потрудиться и завтра опять наведаться сюда.
— Уважаемый господин Тусман…
— Правитель канцелярии, и уже не первый год, — невольно перебил незнакомца Тусман, хоть он и был несколько озадачен тем обстоятельством, что незнакомец его знает. Но тот не обратил на его слова ни малейшего внимания и снова сказал:
— Уважаемый господин Тусман, вы изволите ошибаться касательно моих намерений. Мне ни скобяных, ни прочих товаров не требуется, да и к господину Варнацу у меня никакого дела нет. Сегодня ночь под осеннее равноденствие, вот я и хочу увидеть невесту. Ее слуха уже коснулись мои томные вздохи и нетерпеливый стук, и сейчас она появится в окне.
Глухой голос, каким были сказаны эти слова, звучал торжественно, даже таинственно, и у правителя канцелярии побежали по спине мурашки. С колокольни церкви пресвятой девы Марии прозвучал первый удар, в то же мгновение что-то зазвенело и зашуршало и в окне на башне появилась женская фигура. Когда свет от фонарей упал на ее лицо, Тусман жалобно простонал: «Боже праведный, силы небесные, да что же это такое!»
С последним ударом, то есть в ту самую минуту, когда Тусману полагалось бы натягивать ночной колпак, видение исчезло.
Чудесное явление совсем вывело из равновесия правителя канцелярии. Он вздыхал, стонал и лепетал, не сводя глаз с окна: «Тусман, Тусман, правитель канцелярии, опомнись! Приди в себя, сердечный! Не дай дьяволу опутать тебя, душа моя!»
— Вы как будто потрясены тем, что увидели, любезный господин Тусман? — снова заговорил незнакомец. — Я просто хотел посмотреть на невесту, а вы как будто еще что-то увидели?
— Очень, очень вас прошу, — пролепетал Тусман, — дозвольте мне именоваться, как то приличествует моему скромному званию: я правитель канцелярии и к тому же в данную минуту весьма смущенный, можно сказать, совсем растерявшийся. Покорнейше об этом прошу, милостивый государь, хоть сам я и не величаю вас согласно вашему чину, но, поверьте, только потому, что пребываю в полнейшей неизвестности касательно вашей уважаемой особы; впрочем, я готов называть вас господином тайным советником, ибо в нашем добром городе Берлине их развелось такое множество, что, именуя кого угодно этим почтенным званием, не рискуешь попасть впросак. Прошу вас, господин тайный советник, не извольте дольше держать меня в неведении, какую это невесту вы намеревались лицезреть здесь в такой неурочный час!
— Странное у вас пристрастие к чинам и званиям, — сказал незнакомец, возвыся голос. — Ежели тайный советник тот, кто ведает разные тайны, да притом еще способен подать хороший совет, то я, пожалуй, могу с полным правом так называться. Мне очень удивительно, как это человек, столь начитанный в древних книгах и редких рукописях, как вы, господин правитель канцелярии, не знает, что ежели кто-нибудь сведущий — понимаете! — в одиннадцать часов в ночь под осеннее равноденствие постучит здесь внизу в дверь или хотя бы в стену башни, то наверху в окне появится девушка, которой еще до весеннего равноденствия суждено стать счастливейшей невестой во всем Берлине.
— Господин тайный советник! — воскликнул Тусман, словно чем-то неожиданно обрадованный и восхищенный. — Глубокоуважаемый господин тайный советник, неужели это правда?
— Ну конечно, — ответил незнакомец. — Но чего это мы стоим здесь, на улице? Вы уже пропустили привычный час отхода ко сну, так отправимся же прямехонько в новое питейное заведение на
