С полки лейтенант вытащил какой-то прибор и коробку с толстыми дискетами.
– Это ZIP, – радостно сообщил. – И целая коробка дискет к нему! Вот где должны храниться важные данные. То, что не нужно было Чанышеву держать на жестком диске, он должен был переписывать на дискеты для ZIPа.
Что такое ZIP, даже я знаю – устройство для записи данных на дискеты большого объема. Лоскутков страдал от боли в челюсти и лишнее спрашивать не старался. Он и саму челюсть придерживал рукой, чтобы на куски, наверное, не рассыпалась, но смотрел внимательно, чтобы мы ничего не упустили. Еще больше его мучили, видимо, запоздалые душевные страдания. С пистолетом, да еще вдвоем, ментовские офицеры против одного молодого вора выглядели, надо сознаться, неважно – упустили…
Что бы они вообще делали без отставного майора спецназа ГРУ? Хорошо хоть моя парочка уползти не успела. Задержанные сейчас молча сидели на полу, прислонившись к стене – их просто не стали пока поднимать. Так спокойнее для всех. «Бульдозер» тупо улыбался непонятно чему. Я даже грешным делом подумал, что он после моих ударов с собственным умом поссорился. Первый же из визитеров, которого я принял за охранника, смотрел зло и все пытался скованными наручниками руками потрогать затылок. Он прилично расшиб себе голову о косяк. Кровь стекала за шиворот и, похоже, щекотала. Парень криво ухмылялся. А я рассматривал сам косяк – не сдвинулся ли он с места, не треснул ли где: нехорошо все-таки портить чужой интерьер, тем более, если пришел без приглашения и вообще в отсутствие хозяев.
– Ты, что ли, мне накатил? – спросил парень, когда я убедился в целостности косяка, подошел к нему вплотную и стал в упор разглядывать.
– Не расстраивайся, на допросах тебе еще добавят…
– А тебе – так прямо на хате, – и он без запинки выдал мой домашний адрес.
Вот это он зря – чего не люблю, так это соседей по пустякам беспокоить. И так несколько месяцев назад сначала Лоскутков у меня обыск устроил, а соседей понятыми пригласил, потом его самого под моими окнами подстрелили. Теперь и этот – или сам надеется выпутаться, или обещает гостей подослать. А я вообще-то человек гостеприимный.
– Предупреди только, когда пожаловать изволишь. Я чайник заранее поставлю.
– Побалуемся чайком, побалуемся… – парень не унимается. Злопамятный, зараза, хуже Лоскуткова.
– Нет. Извини. Не чайком. Просто у меня дома всегда с горячей водой проблемы. А теплой кровь легче будет с твоего затылка смывать. Для того, понимаешь, и чайник…
– Поглядим.
– Если доживешь, – вступил в разговор Лоскутков. Он слова процеживает сквозь зубы, и оттого голос его кажется странно-смешным и одновременно змеино-злобным. – Я для тебя, сука ты последняя, специальную камеру подготовлю. Там ребята опытные сидят, проверенные. В первый же час тебя «опустят»…
Это подействовало лучше любого удара. Глаза парня затравленно скакнули – с майора на меня, потом обратно. Ответить он, чтобы не обострять отношения, не решился. И правильно.
У Лоскуткова в руках его документы.
– Знаю я этого сукиного кадра, – говорит мне. – Боевичок сраный… Бывший старший лейтенант ОМОНа. Надоела ему нищенская ментовская зарплата, решил однажды еще подработать и попался – погнали. Можно было бы и по статье оформить, да выкрутился. А надо было дело до конца доводить…
Парень молчит. Посматривает на мои руки и на руки майора. Ожидает – с какой стороны будут бить больше.
– Так что? – Лоскутков низко наклонился к его лицу. – Знаешь, что в камере с бывшим ментом сделают?
Молчание в ответ. Угрюмое и дремучее, как лес в сказках про Соловья-разбойника.
Знает.
– Что вам надо было в этой квартире?
А вот теперь все стало ясно. Парень бросил короткий взгляд на «бульдозера». При нем говорить не решается. Лоскутков, к сожалению, неправильно сориентировался. Дожимать не стал, хотя дожать можно бы было. Всегда надо продолжать атаку. И при напарнике все бы он выложил после обещания майора. Более того, сразу бы поставил себя в такое положение, что помощи от пославших сюда ему ждать бы уже не пришлось. Это тоже важно. Майор оплошал. Склонился над вторым.
– Что здесь надо было?
– В сортир сходить хотели. Понимаешь, на улицах все общественные туалеты в пивбары переоборудовали. Говорят, ваш мэр лично сортирами торговал и мелочь на сдачу недодавал. Непорядок. Куда человеку по нужде податься? Вот и вспомнили, что здесь хата пустует…
– Ничего, – успокоил его Лоскутков, – теперь параша рядом с твоей шконкой стоять будет. Это очень удобно.
«Бульдозер» широко улыбнулся и замурлыкал себе под нос мотивчик из популярной песни.
Вышел из второй комнаты Слава:
– Что еще забрать надо?
Майор ему ответил только злобным взглядом. Он сам не знал, что нужно забирать из этой квартиры. Не знал и не понимал, почему так настойчиво, с риском для свободы кто-то пытается сюда попасть.
А я решил исправить ментовскую ошибку – первого парня «дожать», пока не остыл. Все же в армейской разведке лучше учат проводить допросы, чем в ментовке. Оно и понятно, нам зачастую приходилось это делать в условиях боя. Для повторного допроса времени может и не быть.
– Мыло возьми, – посоветовал я Славе.
– Зачем? – не понял он ситуацию, и бровь на его «зрячем» глазу удивленно поднялась вверх – ходячая комедия ужасов, а не лейтенант.
– А вот этому другу задницу намылить… – кивнул я. – Он уже готовится к сеансу камерного секса.
Теперь и Лоскутков понял ситуацию. Снова склонился над бывшим омоновцем.
– Мне долго некогда болтать. Что здесь надо было?
– Деньги… – сказал вдруг «бульдозер». – Десять тысяч баксов здесь должно быть.
За деньгами, насколько я понимаю, на шестисотом «Мерседесе» не ездят. Даже если это и десять тысяч баксов. Откровенно врет и дает подсказку товарищу.
– Что здесь надо было? – я тоже склоняюсь над первым. – Что?
– Деньги… – говорит он, но уже так неуверенно, что даже менту заметно: клиент «созрел».
– Гальцев знает, что здесь был обыск. Значит, деньги забрали бы. В последний раз спрашиваю, – нажимает майор. – Что здесь надо было?
Молчание. И потом – почти шепот:
– Компьютер…
Камерный секс парню не по вкусу…
Еще в студенческие годы Леший, который тогда не был Лешим, а носил обыкновенное имя, любил гулять в позднее вечернее время. Где-то на грани вечера и ночи, часов в одиннадцать. Особенно в дождь. Когда прохожих очень мало. Когда редко-редко встретится на улице девушка, спешащая домой, и можно подойти к ней и предложить проводить. А если она и откажется, как, впрочем, всегда и бывало, так ведь вечер – никто не видит его позора, никто не будет смеяться над ним. Это очень унизительно, когда над тобой смеются.
И в тот, в
Эту одинокую фигуру в коротком плаще он увидел издали. Она вышла откуда-то из лабиринта дворов, окруженных серыми стандартными монстрами- девятиэтажками. Мрачными, как сами дворы, лишенные зелени. По фигуре, по походке Леший понял, что девушка очень молода. Он прибавил шагу и быстро догнал ее.
– Что-то поздно погулять решили… – ничего умнее в голову не пришло.
Она посмотрело коротко и совсем не испуганно. Не так, как смотрели на него в это время другие девушки. И улыбнулась.
Девушка была некрасива. Так же некрасива, как он сам. И это в чем-то давало надежду. Это позволяло думать, что она не шарахнется от него испуганно, когда он предложит проводить ее до дома.
– А я люблю вечером гулять. И дождь люблю…
– Я тоже… – больше он слов найти опять не смог.
Так, рядом, прошли они целый квартал.
– Вам в какую сторону? – спросил Леший.
– Пока – прямо. Потом – направо. Потом опять – прямо…
– Из гостей возвращаетесь?
– Да, к подруге ходила.
– Я не помешаю, если провожу вас?
– Нет. Не помешаете.
И опять улыбнулась.
Они остановились на перекрестке, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Появилась обляпанная грязью машина. Брызги должны были полететь в их сторону. Леший взял девушку за локоть и чуть отодвинул от дороги. И вовремя, иначе они стояли бы сейчас сами грязные, как эта машина. А Леший затрепетал. Показалось, что в животе у него все подтянулось, и почему-то именно там часто-часто застучало сердце.
Когда загорелся зеленый свет, он ладонь с ее руки не убрал, но она сама мягко высвободила локоть. Посмотрела на него чуть смущенно – и улыбнулась опять. У девушки было, похоже, отличное настроение.
Лешему стало легче. Его не гнали, он не был кому-то непонятно-неприятен – это главное, что он понял.
– А чем вы занимаетесь? Учитесь или работаете?
– В медицинском училище учусь.
– Медсестрой будете?
– Да.