— И кто выносит решение? — спросил Селган. — О, погодите, кажется догадываюсь. Это решает Бог, так ведь?
— Именно. По крайней мере, они в это верят.
— Но почему? Почему они верят в нечто настолько нелепое?
Понтер слегка пожал плечами.
— На основании исторических свидетельств, оставленных людьми, якобы общавшихся с Богом.
— Исторических свидетельств? — удивился Селган. — А сейчас кто-нибудь общается с этим Богом?
— Некоторые утверждают, что общаются. Но я так понял, что это ничем не подтверждается.
— И этот Бог, он что, является арбитром для каждого человека?
— Предполагается, что да.
— Но в мире 185 миллионов человек; многие тысячи умирают ежедневно.
— Это у нас. В их мире живёт больше шести миллиардов человек.
— Шести миллиардов! — Селган покачал головой. — И каждый каким-то образом будет после смерти помещён в одно из двух мест, которые вы упомянули?
— Да. После суда.
Понтер увидел, как Селган скривил лицо. Детали глексенских верований явно заинтриговали скульптора личности, но его основным интересом были мысли самого Понтера. — «После суда», — повторил он, словно это слово было мясом, вкусом которого стоило как следует насладиться.
— Именно, суда, — сказал Понтер. — Вы не понимаете? — У них нет имплантов- компаньонов. У них нет архивов алиби. Они не ведут всю жизнь подробную запись всех своих действий. У них ничего этого нет, потому что они верят, что им ничего этого не нужно. Они считают, что Бог смотрит на них и видит всё — и даже присматривает за ними, оберегает. И они верят, что никакое злое деяние в конечном итоге не может сойти никому с рук.
— Но вы сказали, что совершили нечто ужасное.
Понтер смотрел в окно на свой мир.
— Да.
— Там? В том, другом мире?
— Да.
— Но вы не разделяете их веру в этого их Бога.
Понтер фыркнул.
— Конечно, нет.
— И вы считаете, что вас никогда не будут судить за плохой поступок, который вы совершили?
— Именно. Не сказать, чтобы это было идеальное преступление. Но в том мире ни у кого нет никаких оснований подозревать меня, а здесь ни у кого не может быть причин потребовать просмотра именно этой части моего архива алиби.
— Вы назвали это преступлением. Было это деяние преступным по меркам того, другого мира, в котором вы находились?
— О, да.
— А мы посчитали бы это преступлением, соверши вы его здесь?
Понтер кивнул.
— Что вы сделали?
— Я… мне стыдно об этом рассказывать.
— Я ведь сказал, я не собираюсь вас судить.
Понтер неожиданно для себя вскочил на ноги.
— В этом-то всё и дело! — крикнул он. — Никто не будет меня судить — ни здесь, ни там. Я совершил преступление. Я получил удовольствие, совершая его. И да — завершим ваш мысленный эксперимент — да, я сделал бы это ещё раз, доведись мне пережить тот момент снова.
Какое-то время Селган молчал, по-видимому, ожидая, пока Понтер успокоится.
— Понтер, я могу помочь вам, если вы мне это позволите, — сказал он. — Но вы должны говорить со мной. Вы должны рассказать мне, что произошло. Почему вы совершили это преступление? Что к нему привело?
Понтер снова сел, перебросив ноги через седлокресло.
— Я начну с моего первого посещения другой Земли, — сказал он. — Тогда я познакомился с женщиной по имени Мэре Воган…
Это был последний вечер Мэри в Садбери, и она по этому поводу испытывала неоднозначные чувства.
Она не сомневалась, что отъезд из Торонто пошёл ей на пользу. После того, что там произошло — Боже мой, подумала она, неужели всего две недели назад? — покинуть город, вырваться из окружения, которое постоянно напоминало ей о том ужасном вечере, было, несомненно, правильным решением. И хотя завершилось всё на немного грустной ноте, она бы ни на что не променяла те дни, что провела с Понтером Боддетом.
Её воспоминания о тех днях были словно подёрнуты флером: уж слишком фантастичными они казались. Однако бесчисленные фотографии, телерепортажи и даже рентгеновские снимки убеждали — всё это случилось на самом деле. Современный неандерталец с параллельной версии Земли каким-то образом проскользнул в нашу вселенную. Теперь, когда он отправился обратно, Мэри уже и сама с трудом в это верила.
Но это было. Понтер на самом деле был здесь, и она действительно в него…
Не преувеличивает ли она? Не делает ли из мухи слона?
Нет. Нет, именно это и произошло.
Она влюбилась в Понтера, и, возможно, он тоже полюбил её.
Если б только она была цельной, полноценной, не надломленной психологической травмой личностью, всё могло бы пойти по-другому. О, она бы всё равно не устояла перед добродушным великаном — но тем вечером, когда они смотрели на звёзды, когда он потянулся и взял её за руку, она бы не замерла от его прикосновения.
Это было слишком рано, сказала она ему на следующий день. Слишком мало времени прошло после…
Она ненавидела это слово; ненавидела произносить его, даже в мыслях.
Слишком мало времени прошло после изнасилования.
А ещё через день она возвращалась домой, туда, где произошло изнасилование — в кампус Йоркского университета в Торонто, к её прежней жизни преподавателя генетики.
К её прежней одинокой жизни.
Она будет скучать по многому, что осталось в Садбери. Например, по отсутствию пробок. Она будет скучать по друзьям, с которыми познакомилась здесь — Рубену Монтего и Луизе Бенуа. Будет скучать по расслабленной атмосфере Лаврентийского университета, где она провела исследование митохондриальной ДНК, доказавшее, что Понтер Боддет на самом деле неандерталец.
