– Этого ты не наживала! Ты вообще ничего не наживала, кроме триппера!
– Я посмотрю, что ты в тюрьме наживешь! Не дашь?
– Не дам!
– Дашь!
– Не дам!
– Все. Кончилось мое терпение. Завтра сядешь. За махинации с валютой и драгоценностями. А ты что думал.
– Су-у-у-у-ка!!!
– Половина или ничего!
С ненавистью и ловко она брыкнула его туда, где теннисисты не носят бандаж, не хоккей, и схватка перешла в партер. Хрустело, хрипело, рычало и мяукало, и мартовский кот отозвался в унисон с соседней крыши.
Когда Лейус осознал, что кроме кота он никого не слышит, он встал. Он встал, посмотрел и сел. Голова жены была закинута набок, и по выражению лица, известному не только судмедэкспертам, было ясно, что все имущественные претензии сняты. Скверная была картина и жутковатая. И главное – неразрешимая.
Теннис – не шахматы. Бить было больше некого. Соображение отказало спортсмену. Судорожно пожимая плечами, он закрыл квартиру на два замка и побежал прятаться по друзьям, не посвящая их в подробности. Трое суток он пил и трясся. На четвертые сутки его взяли прямо у друзей же.
Дело было ясней колорадского жука, навредившего колхозной картошке. Признание и раскаяние последовали сразу. На лице и руках заживали царапины от женских ногтей. На женской шее отпечатались десять пальцев соответствующей длины. И бриллианты валялись по спальне.
Припахивало вышкой. Статьи отлично складывались. Валюта, драгоценности, и убийство на корыстной почве с последующей попыткой скрыться от закона. Заряжай.
Вот сейчас настало самое время рассказать историю Симона Левина. Но это уже может быть расценено как явное нарушение принципа национального равенства и справедливости. Почему в истории о том, как эстонский мужчина сгоряча задушил свою эстонскую же жену, должно рассказываться о сплошных евреях, которые вообще безусловно повинны во многом, но к данному преступлению как раз не имеют непосредственного отношения? Вы чувствуете, как они всюду лезут? Поэтому мы ограничимся теми сведениями, что Симон Левин входил в так называемую «золотую десятку» советских адвокатов, которые славились вытягиванием самых безнадежных дел; ну, и гонорары брали соответствующие. Он жил в Таллинне и даже в те времена любил отдыхать в Швейцарии, где имел родственников. Друзья и спортивные покровители Лейуса позаботились о хорошем адвокате.
Квартира стояла опечатанной после обыска. Левин выхлопотал официальное разрешение на осмотр в целях возможного обнаружения вещдоков защиты. И непосредственно из прикроватной тумбочки жены достал ее дневник. Следователя дневник, стало быть, не заинтересовал. Потому его зарплата и отличалась от Левинских гонораров.
Дневнику жена поверяла, как принято, события своей жизни. События состояли из покупок, ресторанных вечеров и любви. Покупки были недешевые, а любовь не платонической. Отнюдь. С подробностями и оценками. Как именно, сколько именно, и насколько хорошо.
Левин ознакомил подзащитного с дневником и провел инструктаж. Непосредственно вслед за чем озаботился дактилоскопической экспертизой, чтоб пальчики Лейуса на дневнике фигурировали.
Настал день суда.
Лейус встает и заявляет отказ от своих прежних показаний. Интерес зала возрастает.
Левин просит приобщить к делу вещественное доказательство защиты. И предъявляет дневник. Суд заинтригован. Интерес зала накаляется.
Прокурор выдвигает обвинение. И начинается спектакль высокой юридической пробы.
Левин берется за Лейуса:
– Почему вы отказались от своих прежних показаний?
– Открылись новые обстоятельства.
– Какие?
– Был найден дневник моей жены.
– Вы были знакомы с ним раньше?
– Я случайно прочитал его в тот роковой день.
– Почему вы ничего не сообщили о нем следствию?
– Я не мог порочить честь моей жены Что? У зала вкупе с судом начинают открываться рты.
А Левин с искусством стеклодува и железной силой кузнеца гнет ту линию, что чистый и порывистый Лейус безмерно любил свою жену и вообще жил ради нее. Зал смеется. Все всё знают, Таллинн город маленький.
– Да разве может нелюбящий муж так заботиться о жене и тратить на нее все свои деньги?! – И Левин цитирует расходную часть дневника.
Смех стихает. Всем любопытно. Возражать трудно: м-да, содержал дай Бог каждой.
Он мирился с ее кабацкими загулами, он ей доверял. Цитируется ресторанный раздел. Впечатляет.
Он мечтал о детях, а она говорила, что нездорова. А вот справки от гинекологов об абортах. Вы понимаете?! Ага, поди опровергни.
Да, но убил-то почему?..
И тут идет раздел любовный. Мертвая тишина.
– Безмерная боль вспыхнула в оскорбленной душе моего подзащитного!..
А последним номером в дневнике идет уехавший из Эстонии накануне убийства Шерлинг! Его белая «Волга», его французский коньяк, его укусы, и повествуется о нем в восторженных тонах и даже не совсем приличных выражениях.
Линия ведется чище, чем алмазом! Ревность, оскорбленное достоинство, аффект, тяжкое душевное помрачение. Были бы присяжные – вообще бы оправдали!
Прокурор теряет дар речи. К такому обороту обвинение не готово. Логически – безупречно. Приволакивать в суд любовничков Лейуса? Откажутся, не прижмешь, защита приплатит и проинструктирует; а лампу ему никто не держал: нет у обвинения свидетелей и не будет. Святой Лейус, святой, и все всё знают – но доказать абсолютно невозможно.
– Что же он дневник не уничтожил, если так пекся об ее чести?!
Да вот акт психиатрической экспертизы, лабильная психика, он в тот момент вообще не соображал, его на улице друг из-под машины выхватил и к себе привел, пытаясь понять, в чем дело, и привести в чувство. Друга попрошу в зал для перекрестного допроса!
На лицах начинает появляться восторг. Работа аса.
– А бриллианты!!! – вопит прокурор. Бриллианты откуда, и что они значат?!
И победоносный Левин достает пачку бумажек. Не далее как две недели назад гнусный Шерлинг при попытке задержания укусил милиционера. Милиционеры не любят, когда их кусают без любви, и раскрутили его на полную катушку. Там и контрабанда, и драгоценности, и валюта, и у нас есть все основания полагать, что это он, чуя стягивающуюся петлю, решил использовать любовницу, жену Лейуса, для временного хранения своих нетрудовых доходов, и нет никаких оснований полагать здесь вину Лейуса – после того, как он отказался от прежних показаний, и дело теперь абсолютно ясно.
Овация!
Восемь лет общего режима. По нижнему пределу.
А то, что на книжной полке у Шерлинга обнаружили среди прочего «Записки разведчика» Трепера с дарственной надписью, сделанной во время парижских гастролей театра, – к делу уже не относится.
ЛЕГЕНДА О ЛАЗАРЕ
I. Вундеркинд
Его папа был довольно известный и даже процветающий пианист. Он не унаследовал от папы музыкальный слух; то есть слух у него был, тонкий и даже изощренный, но являл себя он только на звон денег, безошибочно различая и выделяя это сладкозвучие среди самой шумной какофонии социалистического строительства. Зато унаследовал Лазарь от папы то комбинаторское устройство всех
