— Э-э, — Гарри был близок к полной ментальной перегрузке, — мне кажется, вам Балрога не хватает.
Да и розовая пижама со шляпой-мухомором тоже не вписывались в образ.
— Понятно, — вздохнул Дамблдор и угрюмо заткнул палочку за ремень. — Увы, в последнее время в моей жизни крайний дефицит Балрогов. Нынче приходится всё время проводить на скучных совещаниях Визенгамота, где я всеми правдами и неправдами препятствую его работе, и на званых обедах, где зарубежные политики соревнуются за звание самого непроходимого глупца. А ещё я притворяюсь таинственным, знаю то, что узнать никак не мог, делаю загадочные заявления, которые можно понять только много позже, задним умом — в общем, развлекаюсь так, как это принято среди могущественных волшебников, когда они перестают быть героями. Кстати о героях. Гарри, я хочу передать тебе кое-что, принадлежавшее твоему отцу.
— Правда? — захлопал глазами Гарри. — Кто бы мог предположить?
— Да, это и впрямь немного предсказуемо, не так ли? — сказал Дамблдор, а потом посерьёзнел. — И тем не менее...
Вернувшись за стол, Дамблдор вытянул один из выдвижных ящиков, залез в него обеими руками и, крякнув, достал большой и тяжёлый на вид объект, который затем с гулким стуком опустил на дубовую столешницу.
— Это, — объявил Дамблдор, — камень твоего отца.
Гарри с удивлением его рассмотрел. Светло-серый, выгоревший, с неровными острыми краями камень — словом, булыжник как булыжник. Дамблдор положил его самой широкой стороной вниз, но камень всё равно встал неровно и закачался.
Гарри поднял взгляд.
— Это что, шутка?
— Нет, — с серьёзнейшим видом директор покачал головой. — Я забрал его из развалин дома Джеймса и Лили в Годриковой лощине, когда нашёл там тебя, и с тех пор хранил, чтобы однажды вернуть.
В совокупности гипотез, из которых Гарри формировал модель мира, гипотеза сумасшествия Дамблдора стремительно набирала вес. Но вероятность альтернативных гипотез была всё ещё довольно высока...
— Это, кхм, волшебный камень?
— Если и так, то мне об этом неизвестно, — сказал Дамблдор. — Но я прошу тебя со всей возможной строгостью отнестись к моему совету: всегда держи его при себе.
Ладно. Скорее всего, Дамблдор сумасшедший, но если нет... будет весьма стыдно попасть в переплёт из-за того, что пропустил мимо ушей малопонятное наставление загадочного старого волшебника. Это наверняка где-то на четвёртом месте в рейтинге самых очевидных просчётов.
Гарри приблизился к камню и начал ощупывать его руками в поисках места, за которое можно схватиться, не поранившись.
— Ну, спрячу его тогда в кошель.
— Возможно, это слишком далеко, — нахмурился Дамблдор. — Что, если твой кошель-скрытень потеряется или его украдут?
— Мне что же, везде с собой таскать этот булыжник?
— Это может оказаться мудрым решением, — с серьёзным лицом сказал Дамблдор.
— Э-э, — протянул Гарри. Камень выглядел неподъёмным. — Мне кажется, другие ученики меня не поймут.
— Скажи им, что это я приказал, — великодушно разрешил Дамблдор. — Никто не удивится. Видишь ли, все думают, что я сумасшедший. — Лицо у Дамблдора было всё таким же серьёзным.
— Честно говоря, если вы приказываете ученикам носить повсюду большие камни, я могу их понять.
— Ах, Гарри, — Дамблдор обвёл рукой все загадочные устройства в комнате, — в молодости кажется, что знаешь всё на свете, и когда чему-то не видишь объяснения, думаешь, что его просто нет. Но с возрастом приходит понимание, что вся вселенная действует согласно некоему ритму, некоторым закономерностям, даже если мы их не знаем. То, что кажется безумием мира — суть наше невежество.
— Реальность подчинена законам, — согласился Гарри, — даже если законы эти нам не известны.
— Именно, Гарри, — просиял Дамблдор. — Понимание этого — а я вижу, что ты в самом деле понимаешь — и есть источник мудрости.
— Тогда...
— Вообще-то я не вижу для этого причин, — сказал Дамблдор.
— ...Не видите.
Дамблдор кивнул:
— Но только то, что я этих причин не вижу, не означает, что их нет.
Некоторое время был слышен только тихий перестук механизмов.
— Ладно, — сказал Гарри, — не уверен, что мне стоит об этом говорить, но это просто-напросто неверный способ противостоять тому обстоятельству, что мы не знаем, как устроена вселенная.
— Неверный? — переспросил старый волшебник с удивлением и разочарованием.
Гарри чувствовал, что его доводы не убедят чокнутого старика, но всё равно продолжил:
— Да, неверный. Не знаю, как называется эта ошибка — даже не уверен, что у неё есть официальное название, — но если бы поименовать её довелось мне, я бы назвал её «ошибкой приоритизации гипотез». Как бы подоступнее объяснить?.. Ну... представьте себе, что у вас миллион коробков, и только в одном из них алмаз. И у вас целый ящик детекторов алмазов, каждый из которых всегда срабатывает в присутствии алмаза, но к тому же срабатывает и на половине пустых коробков. Если использовать двадцать детекторов, то в конце концов останется, в среднем, один истинный и один ложный кандидат. И после этого достаточно использовать один-два последних детектора, чтобы определить настоящее местоположение алмаза. Смысл этой метафоры в том, что, когда перед вами множество гипотез, большая часть времени уходит на поиск самых правдоподобных. А уж выбрать из них одну намного проще. Так что сразу начать рассматривать некую гипотезу, не имея в её пользу никаких свидетельств, значит пропустить основной этап работы. Как если живёшь в городе с миллионом человек, в котором произошло убийство, и детектив говорит: «У нас нет никаких улик, так что давайте рассмотрим вероятность того, что убийца Мортимер Снодграс».
— А это он? — спросил Дамблдор.
— Нет, — сказал Гарри. — Но позже обнаружится, что у убийцы тёмные волосы, а поскольку у Мортимера тоже тёмные волосы, все начнут говорить: «Ах, похоже, это и впрямь Мортимер». Будет нечестно по отношению к Мортимеру, если полиция станет его подозревать безо всяких оснований. Когда вероятностей много, большинство сил уходит на уменьшение их количества, на
— Хм, — задумчиво постукивая пальцем по щеке, сказал Дамблдор. — Аргумент, бесспорно, интересный, но разве твоя метафора не начинает хромать, когда ты принимаешься сравнивать поиск единственного убийцы среди миллиона подозреваемых с выбором одной линии поведения, когда разумных среди них может оказаться предостаточно? Я не говорю, что носить с собой камень твоего отца — самая лучшая линия поведения. Я только говорю, что носить камень лучше, чем не носить.
Дамблдор снова засунул руки в выдвижной ящик и принялся в нём копаться.
— Должен заметить, — продолжил Дамблдор, пока Гарри размышлял над его неожиданным возражением, — что среди когтевранцев популярно заблуждение, что все умные дети поступают только к ним, никого не оставляя для других факультетов. Это не так: если ты распределился в Когтевран — это лишь значит, что твои решения определяются жгучим желанием всё знать, что не обязательно указывает на высокий уровень интеллекта. — Дамблдор улыбался, согнувшись над ящиком. — Хотя ты мне кажешься довольно умным мальчиком. Ты больше похож на загадочного древнего волшебника в молодости, чем на обычного молодого героя. Возможно, я выбрал неправильный подход при общении с тобой, Гарри, и ты способен постичь то, что немногим дано. Так что я рискну передать тебе другую фамильную ценность.
— Не может быть, — охнул Гарри. — Неужели у моего отца...
— Прошу простить, — сказал Дамблдор, — но я пока что старше и загадочнее тебя, так что все откровения в этой комнате будут принадлежать мне, покорно благодарю... ох, ну
Интересно, мимолётно задумался Гарри, сколько там внутри вещей и как выглядит полный инвентарный список?
Наконец Дамблдор вылез из ящика, держа в руке искомый предмет, который он положил на стол рядом с камнем.
Им оказался потёртый и потрёпанный учебник «Зельеварение: промежуточная ступень» за авторством Либатиуса Бораджа. На обложке была нарисована дымящаяся колба.
— Это, — возвестил Дамблдор, — учебник по зельеварению твоей матери за пятый курс.
— Который мне следует всегда держать при себе, — догадался Гарри.
—
