напоминая Вирсавию, с той разницей, что навряд ли юная возлюбленная иудейского царя возлежала с болеутоляющей свечкой в попе.
Северус, в распахнутом шелковом халате на голое тело, блаженствовал рядом, пристроив себе на грудь стакан ледяного сока.
— Мистер Поттер, вы плохо штудировали Библию, — сказал он. — Давид и Ионафан — более подходящее сравнение. Какая нежная дружба, — поцокал языком Северус. Он выбрал самый крупный персик и протянул Гарри.
— Я читал, — возмутился Гарри, впиваясь зубами в сочную мякоть. — Давид и Ионафан были просто друзьями.
Северус вытер пальцем потекший по его подбородку сок.
— Если мне не изменяет память, то позволю себе процитировать: «Ионафан заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу», и отец, проклиная его, кричал, что подружился он с сыном Иессеевым на срам себе и матери. А когда Ионафан погиб в сражении, Давид плакал: «О, Ионафан, Ионафан! Дороже брата, ближе жены был ты мне!»
Гарри уронил персик на свежую простыню.
— Плохое сравнение, — буркнул он. — В Библии одни войны и кары божьи. Северус, а чем Армагеддон от Апокалипсиса отличается?
Северус придвинулся ближе и поцеловал его торчащее из-под одеяла плечо.
— Апокалипсис — конец света, а Армагеддон — последняя битва добра и зла. А что, понемногу готовитесь, мистер Поттер?
— Да я просто спросил, — вздохнул Гарри, вспомнив, что так и не поговорил с Сириусом про субботние планы. Впрочем, сейчас об этом размышлять не хотелось.
«Так бы и лежал всю жизнь», — счастливо думал он, разглядывая дорогого друга и пытаясь понять, что за перемены с ним произошли за ночь. Северус даже смотрел на него по-другому, с таким благоговейным восторгом, будто он и в самом деле не глупый мальчишка из деревни, а принц крови неземной красоты, с которым надо носиться, как с редкой драгоценностью. Гарри потянулся, высунув ногу из-под одеяла. Северус проворно перевернулся на постели, поймал опрометчиво выглянувшую ногу и покрыл стопу мелкими бесшумными поцелуями.
Гарри хихикнул.
— С ума сошел, да?
В свою очередь, добравшись до ноги Северуса, он отщипнул виноградинку, пристроил ее между пальцами и сунул всю композицию в рот.
— И кто тут с ума сошел, мистер Поттер? — Северус прижал к своему лицу узкую розовую ступню нахального шутника.
— М-м… — отозвался Гарри, катая языком виноградину под пальцами ноги драгоценного друга. Проглотив, наконец, многострадальный фрукт, он прикусил зубами большой палец на ноге и блаженно вздохнул: это было его давним тайным маленьким желанием. Северус с не меньшим энтузиазмом припал губами к его пальцам: ножное безумство оказалось обоюдным.
— Мой маленький мистер Поттер… Вы мое божество, знаете об этом? — прошептал Северус, прижимаясь губами к тонким щиколоткам и щекоча шелком волос.
Гарри покраснел от удовольствия и смущения.
— Мистер Снейп, вы говорили, что вы агностик, а вы попросту э-э…
— Идолопоклонник, — подсказал Северус. — Буду приносить жертвы, плясать вокруг вас ритуальные танцы и делать все возможное, чтобы завоевать ваше расположение, мой юный и прекрасный бог.
«Сдурел», — едва не сказал Гарри и рассмеялся, на мгновение представив себе пляшущего Северуса в набедренной повязке.
— Вы же хотели сделать меня верующим, мистер Поттер, — Северус перецеловал все пальцы на его ногах и прибавил: — Вам это удалось. А Бог у каждого свой. Интересно, что из себя сейчас представляет твой, Кит.
Он перелег лицом к своему юному божеству, подпер щеку локтем и теперь разглядывал Гарри с непонятной блуждающей улыбкой.
— Мой? — растерянно переспросил Гарри. — Ну… Э-э… Я верю в Творца. Кто-то ведь все создал, — задумчиво сказал он. — Столько красоты на свете, все такое сложное. Не могло же оно взяться просто так?
— Вы не можете этого доказать, мой дорогой мистер Поттер, — ухмыльнулся Северус. — Случайность это или нет. И кто тогда, по-вашему, создал самого Творца?
Гарри вгрызся в персик.
— Ыэ эаэм… Мы этого не знаем, — глубокомысленно изрек он, наконец. — Но должно же быть какое-то начало всему.
— Ты так уверен? — хмыкнул Северус. — Мы не знаем, где что-либо точно начинается и где заканчивается, все наши «начала» и «концы» существуют лишь в нашем разуме, в границах нашего скудного понимания сути вещей и явлений… К примеру, что считать началом человеческой жизни — мысленное желание зачать ребенка, момент оплодотворения или момент родов? А если перевести это на язык молекул и атомов, то и вовсе ни начала ни конца не видно, мистер Поттер.
— Вот и Бог такой, — обрадовался Гарри. — Ни начала, ни конца не видно.
— Так на кой хрен он сдался, раз уж ничего не видно, — буркнул Северус, закинул руки за голову и уставился в потолок. — Творец есть очередной мираж нашего разума, не способного постичь необъятное. К идее разумного творческого замысла я отношусь с большим подозрением. Но вы вольны думать иначе, драгоценный мой мистер Поттер. Уж лучше верить в Творца, чем в сексуально озабоченного ветхозаветного Бога, любителя нюхнуть жженой плоти.
— Северус, а если ученые докажут, что что-то такое есть? — Гарри положил виноградину в пупок дорогому другу и довольно улыбнулся.
— Вот когда докажут, тогда и поговорим. Я стараюсь апеллировать к логике и обращаться к фактам. На сегодняшний день все выглядит неутешительно, вероятность существования бога настолько мала, что я живу, полагая, что его скорее нет, чем он есть. Некоторые любят порассуждать, что бог есть Высший Разум, непостижимый и сложный. Люди привыкли свой схематичный опыт накладывать повсюду, как кальку, как трафарет, и строить домыслы. Творец всем видится сильным и могущественным, а как же, думает большинство, разве может автомобиль быть умнее конструктора? Может ли книга быть умнее автора? Разум привычно делает вывод: из сложного происходит простое. Но если присмотреться к процессу естественного отбора, становится очевидным, как усложняются организмы, как все движется с точностью наоборот, от простого к сложному, совершенно обратный механизм, мистер Поттер!
— Тебя послушать, так вместо Творца вначале какая-то амеба была! — возмутился Гарри. — Может, теория эволюции — это замысел Бога и есть.
Он наклонился и принялся увлеченно выковыривать языком виноградину.
— Значит, этот любитель замыслов не всемогущ, столько миллионов лет занимался ерундой, фактически лентяйничал, а потом притворился, что вложился в шесть дней, — насмешливо сказал Северус. — Кстати, вера — это тоже леность ума. Лишь недоверие и любопытство стимулируют узнать, проверить, докопаться до сути, мистер По… Что ты творишь, Кит! — он запустил руку в волосы юного божества и ерошил растрепанные вихры, пока Гарри увлеченно вылавливал виноградину из пупка, очевидно, вдохновленный воззванием докопаться до сути.
Северус вздохнул и продолжил:
— Непонятное и тайное — это поле деятельности для мозга, а не очередной фунт в копилку «Непознанный и Великий Бог, Творец, Сущий и Вечный». Как удобно всё, что мы не понимаем, назвать Богом! Бог — это провальная попытка объяснить то, что еще не открылось нашему разуму. Сказать, что нечто непознанное есть дело рук божьих — не что иное, как завуалированное «понятия не имею», прикрытое ритуальными одеждами и мистическими покровами!
— Вы самый ужасный агностик, мистер Снейп, — Гарри поцеловал его в живот липкими губами. — Почти атеист!
— Это лучше, чем почти верующий, живущий под уютным покровом невежества, — пробормотал Северус.
— Это ты про меня? — огорчился Гарри.
— Да нет, так, вообще… Я ни к чему тебя не призываю, милый мой, разве что к одному: пытайся осмыслить все сам.
— Я и хочу осмыслить… Просто… я так счастлив сейчас, — прошептал Гарри, обнимая драгоценного друга и тая от нежности. — Хочется сказать «Спасибо, Бог», — почти жалобно прибавил он.
— Не надейся услышать «пожалуйста», — фыркнул Северус. — А я хочу сказать, спасибо, Кит. За то, что ты есть, — он прижал его к себе и поцеловал измазанные соком губы.
— Ты и про любовь когда-то говорил, что это мираж… иллюзия, — неожиданно вспомнил Гарри.
— Разве? — пробормотал Северус. — Может, я просто боялся, что мое маленькое божество вдруг исчезнет … И все рассеется, как туман, как волшебный сон…
— Ты и сейчас всякие гадости думаешь. Вот что это у тебя под кроватью? — Гарри свесился с постели и извлек за уголок какую-то книгу.
— Биография Жана Маре, — пожал плечами Северус.
— Я понял, — хмуро сказал Гарри. — Я ее уже полистал, пока ты на кухне был. Вот это… Смотри… — Он раскрыл книгу там, где была закладка. Один абзац был отмечен карандашом, с такой силой, что графит процарапал две следующих страницы. Гарри покосился на внезапно нахмурившегося Северуса и прочитал:
— Из письма Жана Кокто Жану Маре: «Я полюбил тебя так сильно (больше всех на свете), что приказал себе любить тебя только как отец. Я смертельно боюсь лишить тебя свободы. Мысль о том, что я могу стеснить тебя, стать преградой для твоей чудесной юности, была бы чудовищна. Ты встретишь кого-нибудь из твоих ровесников и скроешь это от меня. Или мысль о боли, которую мне причинишь, помешает любить его. Лучше лишить себя частицы счастья». Зачем ты это подчеркнул? — он снял очки и пристроил их на поднос с фруктами.
Северус ответил не сразу.
— Потому что был согласен… с каждым словом, — он забрал у него книгу и сунул обратно под кровать. — Жан Кокто был старше Маре на двадцать четыре года, — прибавил он.
— Ну и что! — возмутился Гарри. — Ты и
