и по Благодати Божией у меня совершается непрестанная молитва“. /Древн. Пат. гл. 12, ст. 10/.
В самом деле, как же это так, пришли люди и думали, что непрестанно молятся, а делатель истинный спросил их о рукоделии, и так спросил, что они ничего не могли ответить. Ибо труд дан как заповедь: „В поте лица твоего снеси хлеб твой“. Старец познал, что исполняя рукоделие, можно непрестанно молиться, и потому сказал им: „Простите мне, вы не делаете, как говорите. Я вам покажу, что занимаясь своим рукоделием, непрестанно молюсь“. Размочив немного прутьев, я сажусь с Богом…“ Вот молитва, а мы сделали из этого одно безобразие. Когда кто-нибудь уезжает, то обычно для красного словца говорят: „С Богом“. Это для нас поговорка, а идет она от тех, кто воистину памятовал о Боге и молитве.
Те из нас, которые имеют ту или иную работу: ремесло, хозяйство, конечно, ничего не могут сказать против возможности непрестанной молитвы; против возможности делать работу как ремесло с той или иной молитвой или памятью о Боге, начинать с Богом, хотя бы стирать или варить пищу, ведь таковые подобны тому, кто плел корзины имея в себе Бога, при взирании на него Божиих очей.
Но что же делать тем, которые имеют умственную работу? Разве могу я, говоря проповедь, или решая математическую задачу, иметь непрестанную молитву и память о Боге? Св. Отцы говорят, что может человек иметь непрестанную молитву, совершая и умственную работу.
Братия рассказывали: „Однажды мы пришли к старцам, и когда по обычаю совершилась молитва, поприветствовав друг друга, сели. И после беседы, намереваясь удалиться, мы просили опять совершить молитву. Тогда один из старцев сказал нам: „Что же вы не молитесь?“ Мы отвечали: „Когда мы пришли, авва, была молитва, и с того времени беседуем доселе“. Он сказал: „Простите, братие, потому что некоторый брат, сидящий с вами и беседующий, сотворил тридцать три молитвы“. И когда он сказал сие, они сотворили молитву и отпустили нас“. /Древ. Патерик 12, 18/. /Окончания нет/
53. О Богослужении
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Недавно мы праздновали праздник Пресвятой Девы, вхождение Ее во храм, и, как св. Церковь учит нас, вхождение это совершено для того, чтобы Ей «во храме воспитатися честно».
Это вхождение во храм, это приобщение к иной жизни, чем наша жизнь здесь, на земле — к жизни премирной, было когда-то совершено Божией Материю — и каждый из нас, каждый, кто живет в этом мире и верит во Христа, в свое время был введен во храм именно для того же, для чего вошла в него и Пресвятая Дева — для того, чтобы в нем «воспитатися честно», для того, чтобы оставить эту жизнь и приобщиться к премирной, выйти из временного, войти в вечное.
Когда мы говорим о Богослужении, участвуем в нем, мы забываем о двух сторонах: мы думаем, что мы пришли в храм для того, чтобы днесь, ныне вспомнить, то или иное событие из жизни Господа, из жизни Богородицы или святых. А между тем св. Церковь говорит нам о том, что наше богослужение, наше празднование не есть только воспоминание, но самое наше действительное, подлинное, возможно только через богослужение, участие в этих событиях.
И не только мы принимаем участие в них, но богослужение имеет величайшее значение и для всего мира, для всей вселенной.
Кроме того, в каждом церковном празднике, например, в только что бывшем праздновании Введения во храм Пресвятой Богородицы, участвуют и иные члены Тела Христова — «горняя сликовствуют земным».
Вот эти два момента — момент неоторванности богослужения от вселенной, от всего мира — и затем совокупление наше с миром горним — это есть те два основания, на которых возможно для нас здесь, в мире дольнем, приобщение к премирности, к вечности.
Когда мы в Богослужении, в своих песнопениях обращаемся не только к верующим, не только к людям, но и ко всей вселенной, то, по церковному пониманию, это не просто слова, но подлинный смысл общения в Боге.
Если первый человек согрешил, если тем он внес грех в мир, в творение Божие, которое до того преисполнено было красоты и добра настолько, что Сам Творец любовался им — то, внеся грех в мир, он сам связал себя с миром и теперь постоянно связывает тем, что вновь и вновь вносит грех в мир.
Поэтому св. Церковь не разделяет человека от мира, постоянно напоминая, что он связан с этой природой, которую он заразил и продолжает заражать грехом.
И вот момент, когда мы совершаем погребение Господа, в момент стояния перед Его Гробом, когда нельзя говорить об образах и словесных украшениях, когда дело идет о плаче над Самим Господом, когда мы забываем, что мы живем вовсе не в тот момент, когда погребали Господа Иосиф с Никоди-мом, но находясь в храме, духовно совершаем с ними это погребение — тогда с особенной силой звучат слова тропаря: «О, горы и холмы, и челове-ков множества восплачитеся и вся рыдайте со Мною, Бога Вашего Материю».
Так Церковь, как бы от лица Божией Матери, или, вернее, Божия Матерь голосом Церкви призывает восплакать о Ее Сыне и Боге, лежащем во гробе — «горы и холмы и человеков множества». В Великую Субботу, богослужение которой совмещает в себе и гроб и уже Воскресение, когда мы предстоим еще пред Гробом Христа и вместе с тем слышим Евангельское повествование о том, что не нашли жены мироносицы Тела Господня во Гробе — Церковь с великим дерзновением взывает, обращаясь сначала к ангелам, а затем к небесам и водам, к солнцу, луне и звездам небесным, к огню, студу и зною, к росам и инеям и, наконец, к сынам человеческим: «Господа пойте и превозносите во вся веки».
И все это не в украшение, не в стиль, не в то или иное выражение отвлеченных понятий, ибо пред Гробом Спасителя уста безмолвствуют, ибо в этой самой службе мы поем: «Да молчит всяка плоть человеча — ничтоже земное в себе да помышляет».
Нет, это есть верование Церкви. Церковь верует, что человек неразрывно связан с Творением Божиим, если он радуется и ликует, если он очищается, то вместе с ним тем же ритмом духовным живет и ликует вся тварь.
Богослужение не имеет характера исключительно человеческого, относящегося к людям только — оно совершается для всего мира и во всем мире находит в себе отклик. Это сторона величайшей важности.
В день Богоявления, когда «днесь вод освящается естество», вода во всем мире освящается иорданским освящением и освящает всех пьющих ее — всех верующих и неверующих, людей и животных.
Когда входишь в храм, то прежде всего чувствуешь себя частью вещной природы — ты самая совершенная из всех тварей, венец творения, но ты неразрывно связан со всей остальной тварью, и совершая богослужение, ты совершаешь его именно как часть, как венец Божьего Творения.
Есть одно замечательное место в богослужении дня Богоявления, в котором эта связь так реально выражена, что маловерующему человеку оно может явиться величайшим соблазном: в конце часов воспевается тропарь, который обращен к Иоанну Крестителю.
Св. Церковь сознает, что ведь предстоит Крещение Господа, которое было когда-то на земле и ныне в Церкви совершается вновь, предстоит великое освящение Иорданское, а не частное освящение воды и храма. Кого же звать для совершения торжества, для запечатления песнопений? Конечно того, кто прежде совершал это, кто крестил Господа. «Руку твою, прикоснувшуюся верху Владычню, с нею же перстом Того нам показал еси, воздежи о нас к Нему, Крестителю, яко дерзновение имея многое; ибо болий пророк всех, от Него свидетельствовав еси, Очи же твои паки, Всесвятаго Духа видев-ше, яко в виде голубике сошедша, воздвигни к Нему, Крестителю, и милостива нам соделай, и при-иди, стани с нами, запечатлей пение и предначинай торжество».
Если в это веровать серьезно, а Церковь не имеет в своем богослужебном опыте ничего того, чем богаты мы, чем богат мир временный — Она берет лишь то, что вечно, что действенно, что свято — если веровать вместе с Церковью во все это, то с каким величайшим трепетом и благоговением надо подходить к богослужению!
