– Продышись, – спокойно говорит командир, откладывая в сторону наушники с микрофоном. – Потом скажешь...
Часовой дышит глубоко, но воздуха ему явно не хватает. Минута уходит на то, чтобы хоть чуть-чуть восстановить дыхание. Имамов ждет и задает вопрос только тогда, когда видит, что часовой готов говорить.
– Что там?
– Гости с другой стороны, – произносит наконец часовой и машет рукой куда-то вдаль, показывая этим, должно быть, что гости пришли издалека. – С вами разговаривать хотят...
– Кто?
– Три араба, один наш.
– Где они ждут?
– Мы их на пост не пустили. В снегу сидят.
– Из какого отряда?
– В том-то и дело. Не говорят. Говорят только, что издалека. Потому и не пустили.
– Пусть приходят сюда. Возьми с собой четырех человек. Они проводят...
Пока гости добираются до лагеря, проходит сорок минут. Руслан Вахович ждет, прислушиваясь к биению собственного сердца. Он всегда был здоровым человеком, отчего же сейчас сердце так колотится? Высокогорье? Кислородное голодание? По возрасту вроде бы рано чувствовать такие нагрузки. Всего-то пятьдесят восемь. Для горца это только зрелый возраст.
Но сердце-то колотится.
Или... Это волнение?
Имамов подозревает, кто и зачем вышел к нему навстречу. Он издали разглядывает фигуры, спускающиеся с ледника. Идут не слишком торопясь, уверенно ступая, будто бы желают ему показать собственную значимость.
Кто так может идти в расположение чужого отряда?
Только те люди, о которых он думает.
Он еще год назад отверг все их предложения. Но предполагал, что они не успокоятся. И сейчас узнает арабов. Это те же самые люди. Только провожатый другой. Чеченец со знакомым лицом. Кажется, где-то они встречались.
Имамов поднимается навстречу гостям. Тут только замечает, что все еще держит в руках кружку. И ставит ее на снег со своей привычной аккуратностью. Не бросает, а ставит к другим собственным вещам и в сторону, чтобы его наклон не выглядел слишком уважительным поклоном в сторону гостей. После этого уважение все же показывает и делает шаг навстречу, прикладывает к груди руку и жестом отсылает свое окружение. Охранники и радист отходят на расстояние, с которого им не будет слышен разговор, но из виду командира и гостей не теряют. Имамов замечает, что предохранители на автоматах охраны опущены. Может быть, это не зря...
– Я думал, Аллах больше не сведет нас вместе. Но его помыслы осуждать не имеет права ни один правоверный. Присаживайтесь. Отдохните с дороги... – говорит он по-арабски. – К сожалению, у меня кончился кофе. Но я угощу вас чаем. Чай хороший, английский.
Имамов поднимает руку, делает знак, привлекая внимание:
– Угостите гостей чаем. Они слегка замерзли. И мне тоже кружку...
Но отдает распоряжение он не кому-то, а начальнику своей охраны. Тот понимающе кивает, что-то говорит другим охранникам, и те занимают позицию веером вокруг гостей, а радист спешит распорядиться относительно чая.
А сам эмир, словно бы нечаянно, повернувшись к гостям противоположным боком, сбивает рукой клапан кобуры, висящей на правом бедре. Теперь при необходимости пистолет-пулемет «ОЦ-22» сам упадет к нему в руку, стоит только чуть резче и направленно пошевелить ногой. Руслан Вахович и садится так, высоко подняв колени, чтобы оружие легко могло вывалиться из кобуры прямо в подставленную руку.
– Чай сейчас принесут. А потом, когда согреетесь, расскажете, что толкнуло вас в такую опасную дорогу...
3
Клаас Раундайк даже удивляется, как быстро заканчивается бой против чеченских омоновцев. Вдвое более сильный отряд уничтожен меньше чем за пять минут, и только потому, что эмир Дукваха так удачно выбрал позицию. Вот момент, в котором действительно можно позволить себе оценить опыт бойца и командира. Это был даже не бой, это была простая стрельба на уничтожение. Только успевай цель выбрать... А жертвам в этом случае и укрыться негде. Правда, двое или трое все же сумели сообразить и скатились по склону с тропы к ручью. Высота невелика, кажется, не сильно поломались, но, хромая, успели по камням русла ручья, разнося в стороны брызги, добежать до елового перешейка. Дукваха приказал и туда три мины послать. Удачно или нет – никто не знает. Но из перешейка, с обратной стороны, омоновцы не вышли, и Раундайк вместе со вторым снайпером напрасно пролежали на снегу лишних полчаса, высматривая добычу. Или никто не пожелал подставить им спину под быструю пулю, или просто подставить ее оказалось некому. У каждой мины слишком много осколков... И разлетаются они при взрыве так быстро, что увернуться невозможно. Особенно когда в страхе бежишь, а не лежишь в укрытии.
– Прочешем чащу? – спрашивает Раундайк эмира, показывая, что он вошел уже в воинственное настроение, и встречает усмешку.
– У меня не так много людей, чтобы подставлять их под выстрел из укрытия, – опытный Дукваха не желает лишний раз рисковать. Ему такое поведение кажется необоснованным.
– Они так бежали, – с усмешкой вздыхает Раундайк. – О засаде они и не подумают. Беглецы всегда думают только о том, как спастись. У них в голове сплошная паника...
Дуквахе усмешка голландца не нравится.
– Это чеченский ОМОН. Если бы это были простые солдаты, они пробежали бы дальше, и вы подстрелили бы их. Солдат не научили воевать... А это чеченцы. Каждый из них когда-то был среди нас. И мы их знаем. Они тоже нас знают. И сейчас они ждут, чтобы мы пошли искать трупы. И нашли бы свою смерть. Нам не будет видно их. Но им будет видно нас. Все переворачивается. Мне такого не надо.
В доказательство своих слов Дукваха встает из-за своего камня осторожно, сначала смещается в сторону, чтобы скрыться из зоны видимости предполагаемой засады, и только потом в полный рост выпрямляется.
– И времени у меня нет.
Он смотрит на часы – уже приготовился доложить Имамову об удачно проведенной операции и несколько минут назад дал команду. Радист начал разворачивать рацию для ежедневного сеанса. Время сеанса меняется каждый день согласно графику. Это Раундайк уже давно понял сам, наблюдая за действиями радиста в течение недели и сверяя каждый сеанс со своими часами. Но периодичности и какого-то четкого графика передвижения сеансов не уловил. Должно быть, время просто записывается где-то, обозначенное по принципу случайности. И в нужный момент радист налаживает связь. Имамов хорошо знает, что там, где начинается периодичность, кончается безопасность.
Арабский язык Раундайк не знает, как и чеченский, а Дукваха говорит арабу-радисту что-то по-чеченски, а тот, в свою очередь, передает по-арабски в эфир, но журналист понимает, что эмир докладывает командиру о происшедшем и получает новое задание. По крайней мере, по карте сверяется. После сеанса связи снова звучит команда по-чеченски. Все поднимаются, готовятся к маршу. Готовится и Раундайк.
Дукваха сразу занимает позицию ведущего. И сам дает темп быстрого марша. У Раундайка хорошая физическая подготовка, и он готов потягаться с Дуквахой на тропе. Но откуда у самого чеченца силы и выносливость берутся – ведь курит сигарету за сигаретой, задохнуться должен быстро, но идет... Наверное, сила духа! Сила духа многими людьми движет. И бывает более действенной, чем что-то другое. А дух у Дуквахи сильный. В этом Раундайк давно уже убедился, как и в том, что чеченец, при всей отвратительности своей внешности, человек незаурядный и хороший боевой командир.
Но куда Дукваха так спешно направляется после сеанса связи, никому не объяснив смысл смены направления движения? Чтобы оправдать вопросы, Раундайк, рискуя задохнуться, забегает вперед и дважды фотографирует эмира. То есть создает видимость журналистской работы. Эмир улыбается, словно не понимает, что такая вампирская улыбка может сослужить ему плохую службу, если фотография появится на страницах какого-то журнала. Люди всегда и в первую очередь судят друг о друге по внешности. Нравится человек внешне – его принимают, не нравится – отвергают. Если Дукваха, как он говорил, желает устроиться на Западе, он должен уметь себя преподносить. А это наука, которой он не владеет. И, судя по интеллекту, не овладеет никогда. Впрочем, Раундайку до этого дела нет, хотя он и обещал кое-что эмиру. Но обещания нужны для достижения конкретных целей. А у Раундайка цель конкретная, хотя он пока не приблизился к ней достаточно близко. Ему не очень доверяет Имамов и обещаниям не верит. Близко к цели не подпускает... Имамов... Как хотелось с ним встретиться раньше, когда он назывался еще профессором Зин-Мухаммадом. Тогда не встретились... И все же встретились теперь...
– Разве мы сейчас не в сторону ледника? – спрашивает Раундайк, когда пристраивается с Дуквахой рядом.
Тот опять скалится.
– На войне многое и часто меняется. Сейчас надо другому джамаату помочь. Там Аббас какую-то задачу выполняет. Будем его прикрывать.
– Мальчишка? – спрашивает Раундайк.
– Если человек только год носит на груди автомат, он уже перестает быть мальчишкой... Аббас носит автомат третий год. С шестнадцати лет начал воевать. И не прятался за чужие спины. Тебе с ним еще потягаться надо, хотя стреляешь ты хорошо.
У Дуквахи хорошее настроение. Да и как же не быть настроению хорошим после такой успешной засады? В дурном настроении он бывает не просто неразговорчивым, но откровенно грубым и неприязненным.
Да и у Раундайка настроение тоже улучшается. Ему тоже необходимо снова встретиться с Аббасом. Те страницы дневника, что Раундайк переснял, не несут нужной информации. Необходимо переснять остальные, чтобы прочитать на досуге.
Раундайк темп марша выдерживает без проблем. Хотя старается больше не разговаривать, чтобы поберечь дыхание. Неизвестно, сколько придется еще идти в таком же напряженном режиме. А скоро и режим может резко смениться. Дукваха что-то говорил о приближающемся снегопаде. В снегопад передвижение многократно усложнится.
Раундайк шагает широко, однако при передвижении на подъеме широкий шаг все равно остается коротким, хотя и позволяет передвигаться быстрее, нежели идут другие. При этом Клаас хорошо знает такое понятие, как идеомоторный акт. Надо только отдаться механической ходьбе и углубиться в свои мысли. При этом и ходьба не будет так утомлять, как она утомляет при рассматривании пути и при счете шагов, и мысли очищаются, появляются новые идеи, просматриваются новые пути поиска.
– Раундайк, меня сфотографируй! – просит боевик, сменивший на месте ведущего эмира.
Раундайк ускоряет шаг, обгоняет и на ходу щелкает цифровой камерой. Надо будет на привале перебросить все фотографии в ноутбук, который он носит в
