Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]

рассмеявшись.) Боже! Как ему нравится быть кардиналом!

П ь е р о. Он вообразил почему-то, что непременно  станет папой.

К о н т е с с и н а. Почему бы и нет? Он моложе меня. У него еще целая жизнь, чтобы подняться до престола.

П ь е р о. Там все собрались у двери.

К о н т е с с и н а (выбегая). Он умер!

П о л и ц и а н о. Он умер. Он умер, как жил.

П и к о. Светоч Флоренции погас!

М и к е л а н д ж е л о. Контессина.

К о н т е с с и н а. Микеланджело.

 Пьеро заступает ему дорогу, оборачиваясь к нему спиной, и Микеланджело, сделав шаг назад, уходит.

АКТ IV

Сцена 1

Вилла Пико делла Мирандолы. Обширный кабинет с окнами на склоны гор и долину: шкафы для книг и несколько столов, заваленных книгами и рукописями. У камина с горящими поленьями на кушетке в изнеможении лежит Пико в белой рубашке и красных рейтузах.

П и к о. В конце концов, мне показалось, я понял, почему человек самый счастливый из всех живых существ и достойный всеобщего восхищения и какой жребий был уготован ему среди прочих судеб, завидный не только для животных, но и для звезд и потусторонних душ. Невероятно и удивительно! А как же иначе? Ведь именно поэтому человека по праву называют и считают великим чудом, живым существом, действительно достойным восхищения. (Со вздохом.) Все те же мысли, какие мне не дали высказать. Я затоптался на месте.

             Входит горничная, которую Пико зовет Диотимой.

Д и о т и м а. Граф, вы велели никого не впускать к вам; говорить, что вас нет дома, уехали во Флоренцию или в Болонью. Но пришли ваши старинные друзья.

П и к о. Мои старинные друзья. О, премудрая!

Д и о т и м а. Они обеспокоены тем, что вы не отвечаете на их письма, а посыльные нам не верят, что вас нет дома. Научите, как получше мне соврать, чтобы они поверили.

П и к о (приподнимаясь). Соврать? Моим лучшим друзьям?

Д и о т и м а. Вы прекрасно понимаете, это я сказала нарочно. Вы вконец истощили тело, и душа уже еле-еле держится в нем.

П и к о. Я к этому и стремился, пусть душа улетит в небо.

Д и о т и м а. Это непременно случится рано или поздно, для этого и стараться не надо. Иногда мне кажется, что вы вконец истощили душу, а телом вы по-прежнему молоды и прекрасны.

П и к о. О, премудрая! Что ты хочешь сказать?

Д и о т и м а. Здесь противоречие. Я не хочу сказать, что вам лучше бы по-прежнему наслаждаться всеми радостями жизни, но вам больше пристало быть философом, чем монахом.

П и к о. Заглядываться на тебя?

Д и о т и м а. Женщине всегда приятно, когда на нее заглядываются. Да и приняли меня в горничные разве не потому, что вам приятно видеть мое лицо, мое тело, мои руки?

П и к о. Я допустил тебя в свои покои для испытания себя. Если мне случалось следить невольно за твоими движениями, исполненными грацией и искушением, если мне случалось в полудреме от усталости помышлять о прелестях и соблазнах твоего молодого тела, я принимался бичевать себя.

Д и о т и м а. Было бы из-за чего! Вот и довели вы себя, граф, до такого состояния, когда у вас нет сил ни заглядываться на хорошенькую девушку, ни помышлять о чем-то большем. Вам лучше? Лучше вашей душе? Я не говорю о теле, оно ослабло до последней степени. Вы уже очень больны, как говорит доктор, и долго, простите за откровенность, не протянете.

П и к о. Как долго?

Д и о т и м а. Если прямо, а вы сами приучили говорить меня начистоту, совсем не долго, совсем ничего, еще до снега.

П и к о. А снег в горах уже выпал.

Д и о т и м а. Значит, совсем ничего не осталось. Попрощайтесь с друзьями.

П и к о (усаживаясь на кушетке). Пусть подадут нам ужин сюда. И самый отменный!

Д и о т и м а. А вам?

П и к о. Будет пирушка!

Горничная вспыхивает от радости, Пико, поднявшись, осторожно обнимает ее, любуется ее смущением и целует в лоб. Та выбегает и впускает Полициано и Фичино, весьма озадачив и развеселив их своим видом.

П о л и ц и а н о. Пико!

Ф и ч и н о. Ваше сиятельство!

П и к о (опускаясь на кушетку в изнеможении). Простите, что я заставил вас ждать.

П о л и ц и а н о. Ты еще не отвечал на наши письма.

П и к о. Простите! Труд моей жизни "О Сущем и Едином" поглощает все мои силы, а времени уже не остается. Уже совсем ничего.

П о л и ц и а н о. Кажется, Диотима изо всех сил помогает тебе?

Ф и ч и н о. Она подняла тебя на ноги! А сказала, что дела твои плохи.

П и к о. Что вы подумали? Любовное томление, даже помысел о том утомляет меня больше, чем болезнь тела.

Ф и ч и н о. Пико, ты болен? А я думал, все это шутка, - пост и истезания плоти. Я, помимо прочего, врач по образованию. Я вижу, друг мой, ты болен. Какое лечение назначил тебе доктор?

П и к о. Стану я его слушать. Он знает мое тело не лучше, чем мой духовник - мою душу. Если он мне предложит драгоценнейшее средство - толченый алмаз и жемчуг, как Лоренцо Великолепному прописали, приму, конечно, чтобы в алмазном венце предстать перед Господом Богом.

Диотима с помощью служанок вносит столик, уставленный яствами и вином.

П о л и ц и а н о. Да ты, Пико, решил задать пир, как в благословенные времена!

П и к о. Разве сегодня не 7 ноября?