— Есть, конечно! Дачники же на машинах. Но после дождя лучше на тракторе.
— Или на лыжах? Прощупывая дорогу слегой?
— Ехидина ты, Михалыч!
— Это да. Электричество?
Она с сожалением прицокнула:
— Скрали провода. Там-то они есть, а вот у моста какая-то сволота сняла, в металл сдавать. У нас-то народ не дал, а там вроде как уже чужое, ничье.
— Сколько спросишь?
Торговалась она отчаянно. Цену предложила как дачникам летом, понемногу сбавляла, явно получая удовольствие от процесса, но в итоге сошлись на совсем уж смешной сумме, причем дом переходил в мое владение на год, под обещание ‘присмотреть, подновить, печь, если понадобится, перебрать’ — в общем то, что я сам так и так сделал бы. Словно случайно брошенное ‘ну и там мне по хозяйству вдруг помочь понадобится’ я быстро завернул, напирая на свою болезнь, а значит неспособие. Знаю я это ‘вдруг’. В качестве бонуса выторговал у нее посредничество при покупке дров, ‘если дом подойдет’. При последних словах тетка поморщилась, я слишком грубо разрушил ее мечты, но согласилась, что все-таки надо и посмотреть, мне ж там жить. В результате обе договаривающиеся стороны остались довольны перспективами, пока дом не приведу в порядок я оставался у нее, благо места много, да и не на улицу же гнать такого красивого?
Постелив мне в гостевой Марина Степановна долго потчевала меня продуктами приусадебного хозяйства, потом засуетилась по хозяйству, жалуясь, что по здоровью пришлось отказаться от коровы и поросят, а значит ни молока своего, ни мяса, ‘совсем скудно живем’. Я, глядя на ее активность, только завистливо вздыхал, мне б такую ‘немочь’! Завершив все хлопоты мы мирно посмотрели телевизор, в котором не было новостей, шли только старые спектакли, советских времен фильмы и памятки о действиях в чрезвычайных ситуациях. Постепенно неторопливость происходящего укутала меня, и наступление нового дня я чуть было не проспал.
15
Лист, рамка из трех веточек, еще листок бумаги. Вешаю на стену, отойти на три шага.
— Остры стрелы твои!
Щелчок кнопки секундомера. Дырки на обеих и на стенке выщерблинка. Угу. Как бы собрать пакет листов, с замером толщины слоев? А зачем собирать? Полез в сарай, в ларе нашел старую газету бесплатных объявлений, лежащую в куче такой же макулатуры, отряхнул. Зажал в щели доски… нет, это не то. Надо совместить, так что передвинем газету сюда.
— Остры стрелы твои!
Три сквозных дырки в газете на каждом попавшемся листке, но на досках в полуметре ни отметки. Значит, заряд срабатывает при касании с целью, после чего… Черт, надо было делать нормальный пакет, и измерять глубину пробития! Чем бы закрепить бумагу? Пока бежит стрелка секундомера, найденного при сборах в ящике среди разного барахла и сунутый в рюкзак совершенно без мысли зачем он мне нужен, подбираю дрова и переношу их под навес.
Первый поход на Сычевский хутор получился отчасти комическим. Я поутру, еще до пробуждения тетки, наложил на себя все заклинания, включая полет, не подумав, что идти придется по грязи и лужам, иногда их перепрыгивая. В итоге пришлось очень тщательно соизмерять движения, и обходить все, покрытое водой, чтобы не выдать себя, воспарив над метровой глубины пучиной. Да и прыгать я не мог, опасаясь улететь на несколько метров, так что изображал тяжело больного, практически умирающего, отчего Марина Степановна пару раз предлагала вернуться. Видимо, где-то я промахнулся, так что смотреть в результате она стала довольно подозрительно. Тем не менее спустя полтора часа мы все-таки добрались до цели.
Если мне будут говорить о том, что у нас все в государстве отлично и ВВП растет, то я предложу такому говоруну приехать практически в центр России и пройтись по вот таким заброшенным деревням и хуторам. И это Черноземье!
С другой стороны практически у всех зданий, домов, хибар и халуп имелись хозяева, иногда даже навещавшие их. Из полутора десятков только половина имела нежилой вид, а оставшиеся — всего лишь заброшенный. Мой дом стоял чуть наособицу, был очевидно гораздо более старым, бревенчатым, при этом не вросшим в землю. Дверь закрыта, ставни заколочены, двор зарос, хотя и не очень.
Снимая замок, хозяйка рассказывала что здесь к чему. Вот дровник, сейчас пустой, вон та будочка для известных целей, но неплохо бы ее проверить, вдруг подгнило чего, еще провалишься в процессе? Хотя сооружение монументальное, на века. Вот хлев, но им уже лет пять не пользовались, а это клетки кроличьи, старые, старуха под конец только их да двух коз оставила. Запах коз в доме ощущался, но слабо. Больше — холодного нежилого помещения.
Стекла побиты только в двух окнах, видать, дети дачников шалили, местные, скорее, вытащили бы целиком. В одном месте забор растащен, но он и так наполовину завалился, можно смело разбирать на дрова. В самом доме жилая комната, кухня и обширные сени, из которых проход в хлев, сейчас заваленный всяким барахлом. Под конец была осмотрена банька, с частично разобранной каменкой и вытащенным на улицу котлом (хозяйка только вздохнула, пробормотав ‘когда успели-то?’) и колодцы. Один в полусотне метров от дома, второй чуть не в другом конце улицы. Ведра и цепи отсутствовали, но крышки прилегали плотно и мусора внутри не плавало. Пришлось поверить, что вода в них хорошая.
Удовлетворившись осмотром я довольно покивал, отсчитал деньги и осведомился насчет работника. Тетка скептически на меня посмотрела, но пообещала кого-нибудь прислать. Ну да, вчера как раз говорила, что все рабочие руки в селе наперечет. На эти мои доводы, что тут и сделать-то всего ничего, а плачу живые деньги, хозяйка перечислила поименно всех шестерых мужиков деревни. Из четырехсот человек жителей. Остальные, как она сказала, не мужики, так, видимость. Пришлось согласиться, и попросить ее абонировать для меня хоть одного мастера.
Договорившись, что к вечеру я вернусь к ней на ночевку, она ушла. Накинул невидимость, проводил до мостика над неудобным оврагом. Уходящий в стороны, на дне топкий, неглубокий овраг четко отделял хутор от “обитаемых земель”, и лишь древние мостки, почему-то не утопавшие в грязи, позволяли проехать сюда машине. Мельком подумал, что это вполне могут быть остатки противотанкового рва, немцы как раз сюда дойти смогли, но что было защищать в лесу?
Потом подумаю.
Вернулся, обошел все дома. Ни собак, ни людей, только ворона пару раз каркнула. Хорошо-то как!
В доме все так же холодно, топить придется неделю. А для начала…
Руку к печке, сосредоточиться… Нет.
Я убрал руку, сел на пол, упершись спиной в стенку, подгреб рюкзак с флягой. И уже теперь протянул руку к печке:
— Опознание!
Терпимо. Повело, конечно, но уже гораздо лучше!
Хотя встал я по стеночке, аккуратно, но руки, открывавшие флягу, почти не тряслись.
Возникшее в голове из ниоткуда знание было чем-то похоже на тот момент, когда спустившись в метро вспоминаешь о забытом включенном утюге. Точно такой же всплеск эмоций, точно такая же скоростная проработка последствий и причин.
Встав, проверил пальцы, пульс. Норма. Привыкаю, похоже.
Печь, значит. Сложена в пятьдесят втором году, мастер — спокойный бородатый мужик. Вот здесь, под углом, между двумя кирпичами — серебряная монета. Примета, наверное? Встав на колени, засунул руку в подполье, сюда, слева… черт, да как она дотягивалась, старенькая-то? Вот!
Металлическая шкатулка. Медаль “За боевые заслуги”, орден “Отечественной войны” второй степени, всем ветеранам давали, помнится, несколько юбилейных наград, перевязанные ленточкой письма,
