тогда, вероятно, существовал только гипотетически. Своего отца я никогда не видела.
Я стала киноманкой в буквальном смысле этого слова и теперь никогда не осуждаю женщин наркоманок, клептоманок, алкоголичек, потому что по себе знаю: если женщиной овладела страсть, избавиться от нее или излечиться почти невозможно. Хочется — и все.
После средней школы я поступила в Институт кинематографии. На моем уровне знал кино только Миша Хренов из Тюменской области. Он с детства таскал коробки с пленкой в аппаратную киномеханика, потом сам стал киномехаником в деревне, в армии служил тоже киномехаником. Он посмотрел пять тысяч семьсот сорок два фильма. Названия фильмов и краткое их содержание он записывал в большую амбарную книгу. На этой основе он потом защитил диссертацию о репертуаре в сельских киноточках в 70–80-е годы.
В институте должна была начаться моя счастливая студенческая жизнь, но в этот же год мать попала под трамвай и осталась без ног.
Утром я сажала мать на унитаз, готовила еду и неслась в институт. Мне очень нравился Миша Хренов, я долго колебалась, но все-таки однажды пригласила его домой. Мать я посадила в инвалидную коляску и вывезла во двор. Я расстелила постель, но предупредила Мишу, что отдамся ему, только если он наденет презерватив, — я помнила, как еще в школе забеременели три моих одноклассницы. Презерватива у него, конечно, не было, я это предусмотрела и купила заранее несколько штук. Выяснилось, что он никогда не пользовался презервативами, так что мне пришлось ему помогать.
Наверное, наша однокомнатная квартира и мать в инвалидной коляске произвели на Мишу не самое выгодное впечатление — такую бедность в Москве он видел впервые, хотя уже побывал в квартирах многих моих однокурсников. Моей стипендии и инвалидной пенсии матери хватало только на еду, мы не могли купить даже цветной телевизор.
Я не заметила, как у Хренова начался роман с моей однокурсницей Ядвигой. Когда мне рассказали об этом, я не удивилась. После окончания института Миша мог получить распределение только на какую- нибудь провинциальную телестудию. Отец Ядвиги сразу купил им однокомнатную квартиру, и Миша стал москвичом.
Он объяснился со мной, сказал, что не мог поступить иначе, потому что Ядвига забеременела, — она не требовала, чтобы он пользовался презервативами. Он даже поплакал, и я его простила, но не простила Ядвигу. Я знала, что отомщу ей, но только не знала когда.
Когда я закончила институт, уже три года не было советской власти, фильмов снимали все меньше, и нас уже не распределяли, мы устраивались на работу сами. Как ни странно, мне помогла мать. Она позвонила в типографию Министерства обороны, где проработала тридцать лет, и меня взяли корректором на зарплату, чуть большую, чем моя студенческая стипендия. Через три года я стала младшим редактором, а вскоре издательство оказалось на грани разорения, и я начала искать работу. Редакторов сокращали всюду, поэтому, когда мне позвонил мой сокурсник Федотов, которого все, естественно, называли Федотом, и сказал: «Есть разговор и, возможно, работа. Приезжай к пяти, ближе к концу рабочего дня», я не просто обрадовалась. Я только что продала серебряные ложки, оставшиеся от бабушки, единственное, что я могла продать, чтобы отправить мать на лето в деревню к родственникам.
Федот работал в издательстве «Сенсация». Они выпускали скандальные воспоминания и хорошо платили. Я решила, что они хотят заказать мне перевод книги какой-нибудь кинозвезды, я хорошо знала английский.
Издательство «Сенсация» размещалось в бывшей пятикомнатной коммунальной квартире на Тверской. Они снесли перегородки между комнатами и поставили штук двадцать стеклянных кабинок. Я насчитала пять мини-компьютерных типографий, наверное, работа шла сразу над пятью рукописями.
За то время, что я не видела Федота, он располнел. Я отметила его рубашку, дорогую, стоимость я не могла определить, но галстук тянул не меньше чем на пятьдесят долларов.
— Извини, что опоздала.
— Как дела? — спросил он.
— Замечательно, — ответила я. Не рассказывать же ему, что я отправила мать в деревню на последние деньги. В одном журнале лежала моя статья о фильме бывшего советского классика, о котором раньше писали только в восторженных тонах. По инерции, зная его злобный характер, его и сейчас побаивались трогать, а мне было наплевать, я с ним не была знакома и презирала его примитивные фильмы. Но за статью я могла получить деньги только в конце года, поэтому как раз вчера договорилась с азербайджанцами торговать огурцами с лотка.
— Это досье на генерала Полякова. — Федот протянул мне папку. — Все, что нам удалось достать. Дома посмотришь. Он согласился на книгу воспоминаний. Надо сделать литературную запись. У тебя диктофон есть?
— Да.
— Записываешь, обрабатываешь, визируешь у генерала. И все. Мы тебе можем заплатить. — Федот назвал сумму в долларах, я быстро перевела в рубли, получилась моя зарплата года за три.
— Какой аванс? — спросила я.
— Аванс обязательно, — заверил меня Федот. — Мы солидное издательство, но аванс выплатим, как только генерал завизирует хотя бы десять страниц. В договоре, который генерал подписал с издательством, он поставил условие: если его не устраивает запись первой главы, издательство заменяет литобработчика.
— И скольких он уже заменил?
— Двоих.
— Я третья?
— Да.
— Ты посылал к нему студентов?
— Профессионалов высшей пробы. У одного запись книг двух маршалов, другой выпустил несколько книг киноартистов, и все довольны. И книги все хорошо расходились.
— А может, заменить генерала?
— Невозможно, его тут же перехватят другие издательства. Этот динозавр участвовал в создании первой атомной бомбы. Он вывез немецких ракетчиков, которые создавали ФАУ-1 и ФАУ-2, и участвовал в создании наших первых ракет дальнего действия. Он работал с Берией, Королевым, Курчатовым. На войне он сделал фантастическую карьеру — от младшего лейтенанта до генерала.
— Федот, я это не потяну. Ни про атомную бомбу, ни про ракеты я ничего не знаю.
— Тебе все подготовлено. — Он протянул мне стопку книг и журналов.
— Он знает о моей кандидатуре?
— Конечно. Я ему рассказал, какая ты талантливая и что работаешь в военном издательстве.
Что-то не нравилось мне в восторгах Федота. Меня явно подставляли. Генерал меня выставит, издательство пошлет ему еще одного литобработчика, и генералу придется согласиться, невозможно ведь всех отвергать. И генерала можно загнать в угол.
— Я вынуждена отказаться.
— Это невозможно. Я уже ему сообщил о тебе.
— Я не хочу делать даром эту работу.
Федот вздохнул, надел пиджак и направился к своему шефу. Через несколько минут он вернулся с молодым мужиком в мятом льняном костюме, который, не здороваясь, осмотрел меня. Я просто почувствовала, как он измерил размер моей груди и бедер.
— Обычно он отшивает претендентов через два дня работы, — сказал шеф.
— Здравствуйте, — сказала я.
Шеф издательства не обратил внимания на мою попытку показать ему, что я не только наемный работник, но и женщина.
— Вас устроит пятьсот тысяч за два дня? — спросил он.
— Устроит, — сказала я. — Деньги вперед.
— Скажи, чтобы выписали, — обратился он к Федоту и все-таки посчитал нужным обратиться ко мне лично: — Вы уж постарайтесь, мы платим хорошие деньги. Удачи вам!
Федот еще раз напомнил мне, что я должна звонить генералу в восемь и он назначит время встречи,
