как скупец стережет презренный металл, называя его драгоценным; если забываться сном, то только у ваших ворот; бодрствовать, пока не погаснут все звезды; невидимый для вас, я должен был находиться при вас неотлучно; тогда вы не подверглись бы опасности, как сейчас, и тебе, Дамиан де Лэси, хоть это и невелика беда, не пришлось бы умирать опозоренным.
— Нет, благородный Дамиан, — сказала Эвелина, — не разрывайте мне сердце, обвиняя себя в неосторожности, когда виновата я одна. Ваша помощь всегда была к моим услугам, стоило лишь намекнуть. Собственная беда стала мне вдвое горше, когда я узнала, что необдуманно навлекла беду и на вас. Милый родственник, ответьте, утешьте меня, скажите, что раны ваши несмертельны. Увы! Сколько я уже видела пролитой вами крови! Что за злосчастная судьба — приносить беды всем, для кого я охотно пожертвовала бы собственным счастьем! Но зачем бесцельными жалобами отравлять минуты, которые подарило милосердное Небо? Попытайтесь сами остановить кровь, которая так нужна Англии, Эвелине и вашему дяде.
Дамиан издал сгон и умолк; обезумев от мысли, что он умирает лишь потому, что некому оказать помощь, Эвелина снова стала пытаться выбраться наружу и тем спасти раненого и себя. Все было напрасно; отчаявшись, она прекратила свои попытки; переходя от одной ужасной мысли к другой, она прислушивалась, уже готовая услышать предсмертный стон Дамиана, как вдруг — о, счастье! — земля задрожала от быстро приближавшегося конского топота. Однако эти радостные звуки могли сулить жизнь, но не свободу. Ведь это могли быть разбойники, возвращавшиеся за своей пленницей. Они, конечно, позволят ей осмотреть и перевязать раны Дамиана де Лэси, ибо не в пример выгоднее, чем его смерть, будет для них его пленение. Но вот один из всадников приблизился; Эвелина взмолилась о помощи, и первое, что она услышала, было фламандское восклицание, которое флегматичный Уилкин Флэммок издавал лишь при самых необычайных обстоятельствах.
Появление верного фламандца было как нельзя более кстати; услышав, где находится леди Эвелина, и ее мольбу оказать помощь Дамиану де Лэси, он принялся с удивительным хладнокровием и довольно умело перевязывать раны Дамиана, в то время как его слуги подобрали шесты, брошенные отступившими валлийцами и приготовились освобождать Эвелину. С большой осторожностью, следуя указаниям опытного Флэммока, они сперва приподняли обломок скалы настолько, чтобы в щели, к общей радости, показалась Эвелина. Особенно радовалась верная Роза; не страшась опасных камней, она металась вокруг темницы своей госпожи, как мечется птица вокруг клетки, куда проказливый мальчишка заключил ее птенца. Разбирать камни нужно было очень осторожно, ибо, упав внутрь подземелья, они могли ушибить Эвелину.
Наконец обломок скалы сдвинули настолько, что девушка могла выбраться; ее слуги, словно вымещая на камне свой гнев против похитителей госпожи, продолжали раскачивать его, пользуясь шестами как рычагами, пока тяжелая масса не сорвалась с небольшой площадки у входа в подземелье и не покатилась вниз; ускоряя свое падение, высекая искры из скал, вздымая тучи пыли, она наконец легла поперек горного ручья, где раскололась на несколько кусков с грохотом, который был, вероятно, слышен очень далеко.
В одежде, порванной и испачканной грубыми руками разбойников, с растрепанными волосами, ослабевшая от пребывания в душной темнице, истощившая силы в попытках выбраться, Эвелина, однако, не потратила ни минуты на себя. С усердием сестры, спешащей на помощь дорогому брату, она осмотрела тяжкие раны Дамиана де Лэси, попыталась остановить кровь и привести раненого в чувство. Мы говорили уже, что Эвелина, подобно другим дамам тех времен, обладала некоторыми познаниями в медицине. Сейчас она обнаружила больше этих познаний, чем можно было ожидать; каждое указание ее отличалось разумностью и предусмотрительностью; заботливость, с какою только женщины умеют облегчать человеческие страдания, соединялась у нее с мудростью и ясностью ума. С удивлением слушая находчивые и мудрые распоряжения своей госпожи, Роза, однако, поняла, что не следует оставлять раненого на попечении одной лишь леди Эвелины, и принялась помогать ей как могла; остальные слуги тем временем соорудили носилки, на которых раненого рыцаря предстояло доставить в замок Печальный Дозор.
Глава XXV
Былой веселия приют
Днесь запустением отмечен.
На нем проклятье…
Глухое и дикое место, где произошла стычка, а затем была освобождена леди Эвелина, представляло собою небольшую площадку между двумя очень крутыми тропами, одна из которых шла снизу, вдоль потока, а вторая карабкалась в горы. Окруженная холмами и лесом местность славилась обилием дичи; в давние времена один валлийский князь, известный гостеприимством и любовью к вину и охоте, построил здесь охотничий домик, где пировал с друзьями и свитой среди изобилия, необычного для Камбрии. Фантазия бардов, которых изобилие всегда пленяло и не смущал тот особый род изобилия, какой любил их владыка, присвоила ему прозвище Эдрис Друг Кубка; их песни превозносили его не меньше, чем героев знаменитого Хирласа. Но предмет их славословий пал жертвою своих склонностей; в одном из пьяных побоищ, какими часто оканчивались его прославленные пиры, он был заколот ножом. Пораженные этим несчастьем бритты погребли останки князя на том самом месте, где он погиб, под тем каменным сводом, куда поместили потом пленную Эвелину; завалив вход в склеп обломками скал, они взгромоздили сверху высокий «кэрн», то есть пирамиду из камней; и на ней предали смерти убийцу. Суеверный страх окрестных жителей сберег этот памятник Эдрису. Зато охотничий домик давно развалился и сгнил, не оставив даже следов.
Спустя многие годы одна из шаек валлийских разбойников наткнулась на потайной вход в склеп и вскрыла его, надеясь найти там оружие и сокровища, которые в древние времена часто погребали вместе с умершим. Мародеров ждало разочарование; осквернив могилу Эдриса, они не нашли ничего, кроме разве лишь самого тайника, куда можно было прятать добычу или укрываться в случае надобности.
Когда воины Дамиана, пять или шесть человек, рассказали Уилкину Флэммоку о своем участии в делах того дня, оказалось, что сперва, еще на рассвете, им было велено сесть на коней и присоединиться к более многочисленному отряду, который, как они поняли, должен был выступить против восставших крестьян; однако Дамиан внезапно переменил свое решение; он разделил отряд на несколько частей и сам, вместе с одной из них, начал разведку горных перевалов, отделяющих Уэльс от Валлийской Марки вблизи замка Печальный Дозор.
Это было для него делом настолько обычным, что не привлекло особого внимания. Воинственные Лорды Хранители Марки нередко совершали подобные маневры, чтобы держать в страхе валлийцев и прежде всего наводнявшие эту дикую местность разбойничьи шайки, объявленные вне закона и не подчинявшиеся ничьей власти. Удивляло лишь то, что Дамиан предпринял эту разведку, оставив намерение идти против мятежных крестьян, хотя сперва именно это было главной задачей.
Около полудня, по счастливой случайности встретив одного из слуг леди Эвелины, убегавших от разбойников, Дамиан и несколько сопровождавших его воинов узнали о ее похищении; благодаря отличному знанию местности они успели настигнуть негодяев у Перевала Эдриса, по которому валлийские разбойники обычно возвращались в свои укрепления в глубине гор. Разбойники, вероятно, не знали, как мало людей было с Дамианом, и к тому же понимали, что за ними тотчас снарядят погоню; это подало их предводителю мысль спрятать Эвелину в склепе, а на одного из разбойников надеть ее плащ и шапочку, чтобы обмануть преследователей и увести их от места, где ее спрятали и куда разбойники, уйдя от погони, несомненно, намеревались вернуться. Они собрались возле склепа и приготовились отступать, пока не найдут места, где могли бы принять бой, а в случае поражения бросить своих коней, рассеяться среди скал от норманнской конницы. Их план не удался благодаря стремительности Дамиана, который, увидя издали среди отступавших плащ и шапочку леди Эвелины, напал на них, не думая ни о численном превосходстве противника, ни о том, что шлем и кожаный кафтан едва ли защитят его от валлийских ножей и мечей. Он был тяжело ранен и, конечно, был бы убит, если бы его немногочисленное войско не сражалось так
