фламандцами. Раздражение норманнов и англичан, временно оказавшихся под началом у фламандца, постепенно улеглось при виде его искусности в военном деле и в обращении с машинами; а также от сознания опасности, которая росла с каждой минутой.
Глава IV
Вот этот мост, вот быстрый ручей.
У этих светлых и шумных вод
Немало в битве поляжет коней,
Немало славных бойцов падет.
Дочь Раймонда Беренжера, вместе со спутниками, уже нами упоминавшимися, все еще оставалась на стене замка Печальный Дозор, хотя священник уговаривал ее подождать исхода битвы в часовне и там молиться. Наконец он увидел, что тревога не дает ей слушать и понимать его слова. Усевшись подле нее, пока егерь и Роза Флэммок стояли рядом, он попытался внушить ей спокойствие, которое едва ли ощущал сам.
— Вылазка, задуманная твоим благородным отцом, — сказал он, — может казаться весьма неосторожной, однако никто еще не сомневался в военной мудрости сэра Раймонда. Он всегда держит свои намерения в тайне. Думаю, что он не выступил бы за стены замка, если бы не знал, что близится помощь благородного лорда Арунделя или могущественного коннетабля Честерского.
— Вы в этом уверены, святой отец? Поди, Рауль, и ты, милая Роза, взгляните на восток, не видны ли там знамена или облака пыли? Вслушайтесь, не доносятся ли оттуда звуки труб?
— Увы, госпожа! — ответил Рауль. — Из-за воя валлийских волков едва ли будет слышен даже гром небесный.
Эвелина обернулась, взглянула в сторону моста, и ей предстало ужасное зрелище.
Река, с трех сторон омывающая подножие холма, где стоит замок, с восточной стороны отступает несколько дальше от замка и соседнего с ним селения, а холм, более пологий, переходит в совершенно плоскую равнину, очевидно образованную речными наносами. На дальнем ее краю, там, где вновь приближалась река, стояли сукновальни фламандцев, объятые сейчас пламенем пожара. В самом центре равнины, в полумиле от замка, через реку перекинут был высокий и узкий мост, состоявший из нескольких арок разной высоты. Русло реки, глубокое и скалистое, едва ли можно было перейти в брод; это давало немалые преимущества гарнизону замка, не раз успешно защищавшему переправу, которую теперь, из-за чрезмерной щепетильности Раймонда Беренжера, приходилось уступить неприятелю. Валлийцы, жадно ухватившись за неожиданную возможность, теснились на высоких пролетах моста; все новые отряды их, собиравшиеся на дальнем берегу, пополняли войско, которое безо всяких помех начало выстраиваться напротив замка.
Вначале отец Альдрованд без тревоги и даже с презрительной усмешкой наблюдал, как противник спешит в ловушку, приготовленную для него высшей военной мудростью. Раймонд Беренжер с небольшим отрядом пеших и конных воинов расположился на пологом склоне между замком и равниной. Монах, не совсем позабывший в монастыре свой прежний военный опыт, не сомневался, что рыцарь намерен напасть на врага, пока тот еще не собрал все свои силы, когда часть их уже перешла через мост, а остальные еще только готовятся к трудной переправе. Но когда валлийцы в белых плащах беспрепятственно выстроились на равнине в том порядке, в каком привыкли сражаться, на лице монаха, все еще повторявшего испуганной Эвелине слова ободрения, появилось совсем иное, тревожное выражение. Смирение, обретенное в монастыре, боролось с военным пылом его молодых лет.
— Терпение, дочь моя, — говорил он. — Терпи и надейся — и ты своими глазами увидишь поражение варваров. Еще немного, и они развеются как прах по ветру. Святой Георгий! Сейчас наши воины выступят с твоим именем на устах! Сейчас или никогда!
Монах быстро перебирал четки, но к смиренным молитвам примешивались нетерпеливые восклицания. Он не мог уразуметь, отчего все новые отряды валлийских горцев, каждый под своим знаменем, во главе со своим вождем, без всяких помех выстраиваются в боевом порядке уже на ближней стороне моста; а английская, вернее англо-норманнская, конница не трогается с места и не подымает копья. Ему казалось, что остается лишь одна надежда и единственное разумное объяснение этому бездействий), этому добровольному отказу от всех преимуществ, даваемых местностью, когда численное преимущество явно на стороне противника. Очевидно, решил отец Альдрованд, помощь коннетабля Честерского и других Лордов Хранителей Марки уже совсем близка; и валлийцам лишь затем дают переправиться через реку, чтобы отрезать им отступление и чтобы поражение их, когда в тылу у них окажется глубокая река, стало особенно сокрушительным. Монах цеплялся за эту надежду, но сердце его все больше сжималось, ибо, глядя в сторону, откуда могла прийти помощь, он не видел и не слышал ни малейшего признака ее приближения. Все более переходя от надежды к отчаянию, старик то молился, перебирая четки, то тревожно оглядывался вокруг и пытался найти для молодой девушки слова утешения. Но тут громкие ликующие крики, донесшиеся с берега реки, возвестили, что последний валлиец перешел через мост и все их грозное войско, готовое к бою, собралось на ближнем берегу.
На эти оглушительные крики, в которые каждый валлиец вложил всю свою жажду битвы и всю надежду победить, ответили наконец и боевые трубы норманнов, первые признаки того, что Раймонд Беренжер начал действовать. Но хотя трубы звучали бодро, среди яростного рева, который издавал враг, они были не более слышны, чем серебряный свисток отважного боцмана среди шума разъяренной морской стихии.
Едва прозвучали трубы, Беренжер подал знак лучникам стрелять, а тяжело вооруженным пешим воинам наступать. На их стальные доспехи тотчас обрушился град стрел и дротиков, пущенных валлийцами, и град брошенных ими камней.
Закаленные в боях воины Раймонда, помня прежние победы и доверяя искусству своего славного военачальника, не дали себя смутить неравенством положения и атаковали валлийцев с обычной своей отвагой. Стоило видеть, как их небольшой конный отряд пошел в наступление; над их шлемами развевались султаны, копья на шесть футов были выставлены впереди коней; щиты они повесили себе на шею, чтобы свободной левой рукой править конем; весь отряд наступал как один человек и с каждой секундой быстрее. Такой натиск должен был бы устрашить полуобнаженных людей, ибо так выглядели валлийцы в сравнении с норманнами, облаченными в стальные доспехи. Однако он не устрашил валлийцев, этих древних бриттов, которые часто хвалились, что подставляют свою обнаженную грудь и белую тунику копьям и мечам столь же безбоязненно, словно они родились неуязвимы. Они, разумеется, не могли устоять перед первым натиском, когда их плотно сомкнутые ряды были нарушены, и кони норманнов, защищенные доспехами, как и их всадники, проникли в самую гущу валлийского войска, почти к самому знамени Гуенуина, которому Раймонд Беренжер, выполняя свое роковое обещание, предоставил в этом бою такие преимущества. Однако бритты расступились, как расступаются морские волны перед килем корабля — чтобы бить в него с боков и вновь сомкнуться позади него. С дикими криками, вселяющими ужас, они сомкнули свои ряды вокруг Беренжера и его верного окружения, и разыгралась кровавая битва.
В тот день под знамя Гуенуина собрались лучшие воины Уэльса. Стрелы воинов из Гуэнтленда, почти столь же искусных лучников, как сами норманны, осыпали шлемы и доспехи норманнов; а воины из Дехеубарта, чьи копья славились своими остриями из закаленной стали, насквозь пробивали кирасы, оказавшиеся для их владельцев недостаточной защитой.
Напрасно лучники, составлявшие часть небольшого отряда Раймонда, стойкие йомены, владевшие своей землей на условиях воинской службы у Беренжера, посылали стрелу за стрелой в уязвимую мишень, какую представляло собой войско валлийцев. Каждая такая стрела, вероятно, несла смерть одному из них; но чтобы спасти конный отряд Беренжера, плотно окруженный врагами, их требовалось, по крайней мере, в двадцать раз больше. Разъяренные этим градом стрел, валлийцы отвечали на них стрелами собственных
