Графиня де Сен-Жеран

Когда мальчику исполнилось полтора года, Пигоро забрала его к себе и отлучила от груди. У нее было двое своих сыновей. Первого звали Антуан, второй же, Анри, родился 9 августа 1639 года, после смерти отца, убитого в июне, и вскоре умер.

Пигоро вздумала дать имя и происхождение своего умершего ребенка чужому ребенку и тем самым похоронить тайну его рождения. Поэтому она покинула тот квартал, в котором жила, и тайком перебралась в другой приход, где ее никто не знал. Ребенок жил до двух с половиной лет под именем Анри и в качестве второго сына Пигоро, но в это время то ли потому, что кончался договор о кормлении, то ли потому, что были истрачены две тысячи ливров у бакалейщика Ранге и помощи ей больше не поступало, она решила избавиться от ребенка.

Ходили слухи, что она не особенно заботилась о своем старшем сыне, поскольку была вполне спокойна за судьбу второго, и если бы ей пришлось расстаться с одним из них, она оставила бы себе второго, прехорошенького мальчика: ведь крестный у него человек зажиточный и взял на себя все заботы о нем. Она часто рассказывала об этом богатом дядюшке, ее девере, который служит дворецким в одном знатном доме.

Однажды утром привратник особняка Сен-Жеран доложил Болье, что какая-то женщина с ребенком просит его выйти к воротам. Болье и вправду был братом фехтмейстера и крестным отцом второго сына Пигоро. Теперь мы знаем, что это именно он доверил ей выкармливать знатное дитя и приходил, навещать его. Пигоро долго рассказывала ему о своем положении. Взволнованный дворецкий принял от нее ребенка и велел подождать ответа в указанном им месте.

Услышав предложение мужа об увеличении семейства, жена Болье подняла крик, но ему удалось ее успокоить, рассказав о трудных обстоятельствах жизни братней вдовы и о том, как легко они могут облагодетельствовать ее — они ведь живут в доме графа. Затем он обратился с просьбой к хозяевам разрешить ему воспитывать этого мальчика в замке. Он надеялся, что это решение несколько уменьшит груз, отягощавший его совесть.

Граф и графиня вначале воспротивились его намерению: имея уже пятерых детей, он не должен брать на себя новые заботы, но он упрашивал их с такой настойчивостью, что добился того, чего хотел.

Графиня пожелала видеть ребенка и, поскольку собралась ехать в Мулен, велела посадить его в карету, где сидели сопровождавшие ее служанки. Когда ей показали мальчика, она воскликнула:

— Какой хорошенький!

Он и вправду был хорош — белокурый, голубоглазый, с очень правильными чертами лица. Она горячо приласкала его, и он ответил ей тем же. Графиня сразу потянулась к нему всей душой и сказала Болье:

— Я не хочу, чтобы он ехал с моими служанками, я возьму его к себе.

Графиня часто глядела на Анри — за ним сохранилось это имя — с грустью, крепко обнимала его и прижимала к груди.

Граф разделял ее чувства к мнимому племяннику Болье. Они взяли его к себе в дом и воспитывали как ребенка знатного происхождения.

Маркиз де Сен-Мексан и г-жа де Буйе не поженились, хотя старый маркиз де Буйе давно умер. Казалось, они отказались от своих намерений. Маркизу удерживали, вероятно, угрызения совести, маркиз же вновь предался распутству. По-видимому, другие предложения, а в особенности огромные суммы возмещали ему убытки от нарушения маркизой слова.

Он вел светскую жизнь и ухаживал за мадемуазель Жаклин де ла Гард, ему удалось увлечь девушку, она полюбила его, и от неверного шага ее удерживал лишь страх перед беременностью и родовыми муками. Тогда маркиз рассказал ей о повивальной бабке, помогающей рожать без болей и имеющей в этом некоторый опыт. Та же Жаклин де ла Гард рассказала еще, что г-н де Сен-Мексан часто хвастался: он, мол, воспитывает сына губернатора провинции, внука маршала Франции; что, говоря о маркизе де Буйе, он утверждал, что сделал ее богатой и она обязана ему своим состоянием и что, наконец, проезжая вместе с нею через красивое селение, ему принадлежащее, на ее слова «какое красивое место, он ответил, двусмысленно улыбаясь, что знает другое «красивое место»[1], которое позволило ему увеличить свое состояние на пятьсот тысяч экю.

Господину Жадлону де ла Барбезанж, ехавшему с ним вместе из Парижа в почтовой карете, он рассказал, что в его власти находится сын графини де Сен-Жеран.

Маркиз давно не виделся с г-жой де Буйе, теперь же опасность их сблизила. Оба с ужасом узнали о присутствии Анри в доме графа. Они переговорили между собой, и маркиз взял на себя задачу устранить эту опасность. Однако он не осмелился явно предпринять что-либо против ребенка, тем более что кое-какие слухи о его похождениях выплыли наружу, и чета Сен-Жеранов изменила свое отношение к нему.

Болье, всякий день являвшийся свидетелем нежности графа и графини к маленькому Анри, был готов уже много раз выдать себя и признаться во всем. Его замучили угрызения совести. У него с языка подчас срывались слова, которым он не придавал значения — прошло ведь уже много времени, но которые были замечены окружающими. То он говорил, что в его руках жизнь и честь маркизы де Буйе, то утверждал, что у графа и графини причин любить маленького Анри больше, чем им кажется. Он даже предложил однажды на исповеди священнику такой вопрос: «Если человек, который участвовал в похищении новорожденного, вернет его родителям, пусть даже они не узнают свое дитя, будет ли у похитителя чиста совесть?» Неизвестно, что ответил священник, но, судя по всему, его ответ не успокоил дворецкого. Жителю Мулена, поздравившего его с тем, что к его племяннику так хорошо относятся и щедро его одаривают хозяева дома, Болье ответил, что они имеют все основания его любить: он их ближайший родственник.

Все эти намеки были услышаны, но услышаны не теми, кто был кровно заинтересован в этом.

Однажды поставщик иностранных вин предложил Болье бочку испанского вина и налил бутылку для пробы. Вечером того же дня Болье тяжело заболел. Его уложили в постель. Страшные боли мучили его, он судорожно корчился и кричал. Когда же немного приходил в себя, одна мысль не давала ему покоя: он многократно повторял, что просит прощения у графа и графини за то зло, которое им причинил. Окружающие умоляли его не волноваться и не отягощать последние минуты жизни, но он так жалобно просил позвать графа и графиню, что кто-то отправился за ними.

Граф решил было, что речь идет о небольшом ущербе — маленькой сумме денег, не учтенной в счетах, и, боясь ускорить смерть несчастного, велел передать, что прощает его, и отказался идти. Болье умер, унеся тайну с собою.

Был 1648 год. Ребенку исполнилось семь лет. Он был очень ласков и миловиден, и граф с графиней чувствовали, как растет их любовь к нему. Его учили танцам и фехтованию, одевали пажом, и в этом качестве он им служил.

Маркиз де Сен-Мексан, казалось, оставил свои планы. Он занялся махинациями, столь же преступными, как и предыдущие, но правосудие напало на след его злодеяний. Его арестовали днем на улице во время его разговора с лакеем из особняка Сен-Жеран и отправили в Консьержери.

То ли из-за этих слухов, то ли из-за каких-то других намеков, о которых мы уже сообщали, по Бурбоннэ ходили разговоры об истинных обстоятельствах этих событий. Доходили они и до супругов Сен- Жеран, но лишь усугубляли их боль — правда им пока не открывалась.

Между тем граф отправился в Виши на воды. Графиня и г-жа де Буйе сопровождали его. Случай свел их в этом городе с повитухой Луизой Гуайар. Она возобновила свои связи с этим семейством и часто бывала у г-жи де Буйе. Однажды графиня, внезапно войдя в комнату маркизы, услышала, что женщины разговаривают шепотом. Обе тотчас же замолчали и, казалось, смутились.

Графиня все заметила, но не придала значения этому обстоятельству и спросила, о чем шла речь.

— Да так, ни о чем, — ответила маркиза.

— О чем же все-таки? — повторила графиня, видя краску смущения на ее лице.

— Луиза хвалит моего брата: он не сердится на нее.

— За что? — осведомилась графиня у повитухи. — Разве у него есть причины гневаться на вас?

— Я боялась, — неловко ответила Луиза Гуайар, — он сердится на меня за то, что произошло, когда