– Широков весил не меньше центнера. Если бы он просто, даже без сознания, на руль машины навалился, его трудно было бы сдвинуть. Так где мне взять заключение экспертизы?
– У Лоскуткова.
– Ты заключением интересовался?
– Нет. Широкову снесло половину головы. Трудно, наверное, дополнительное повреждение определить. Его даже хоронили, по словам жены, в закрытом гробу. Из эстетических соображений.
Асафьев не унимался:
– И все же есть какие-то странности?
– Не знаю. Лоскутков забрал это дело к себе только потому, что двое предыдущих убитых были компаньонами Широкова. Он видит в этом цепочку.
– Значит, едем сейчас к Лоскуткову.
– Он только что меня приглашал.
– А я, – сказал подполковник, – трамваем до дома доберусь. Мне в ночь дежурить, надо перед этим выспаться как следует.
– Разве ты не спишь на дежурстве? – спросил я.
Подполковник ничего не ответил, только глянул на меня так, что я понял – старый вояка на посту никогда даже не дремлет, не то что не спит. И не важно, что представляет собой сам пост. Сказывается старая закалка. И отношение к своим принципам.
– Надо бы еще и в церковь по дороге заглянуть. За здравие дочки свечку поставлю.
Надо же, в очередной раз удивил меня подполковник!
– И это после того, что ты вчера вытворял с попом?
– Ты не путай попа с богом. Поп – это только посредник, обыкновенный спекулянт, как и те, что на продукты цены накручивают. А я богу помолюсь и подумаю...
Мне тоже необходимо было подумать. Я начал понимать, что пора бы и вспомнить, что отношусь я к подчиненным Левы Иванова. А когда начальство находится в затруднительном финансовом положении, его следует выручать. Похоже, я смело могу звонить Виктории Витальевне Широковой и требовать у нее оплаты «на всю катушку». Дело принимает серьезный оборот. Лоскутков связывает все три убийства. А теперь оказывается, что они имеют какое-то отношение к чеченцам.
ГЛАВА 7
1
– Поехали...
Мы захватили с собой фоторобот, созданный талантами подполковника Проханова. Вопрос о подписании трудового соглашения между двумя отставными офицерами спецназа ГРУ и областным управлением ФСБ остался открытым до завтрашнего утра или по крайней мере до вечера дня нынешнего, когда майор Асафьев надеялся пробиться на прием к своему генералу, без размашистой и витиеватой подписи которого подобные вопросы решить практически невозможно. Ни один зам или начфин не возьмет на себя решение такого сложного меркантильного вопроса. Асафьев пожаловался, что во времена КГБ, когда он еще ходил в младших офицерах, подобное решалось так легко, словно станок для печатания денег стоял в подвале полукруглого здания.
Кто знает тайны КГБ? Может быть, и стоял. По крайней мере, меня такое сообщение не удивило бы.
Во дворе горотдела, как всегда, бугрились мятые колесами, грязные сугробы, и между ними лежали лужи. Днем недавний снег начал активно таять, и ездить по городу было приятно – окружающее походило на сплошной феерический фейерверк, летящий из-под колес моей «птицы-тройки». Я припарковал машину в углу двора, как обычно, и мы поднялись к Лоскуткову. Узрев Асафьева, мент вообще перестал моргать и уставился на гостя так, что я бедного майора даже пожалел.
– Что, гостей не любишь? – спросил фээсбэшник голосом невинного младенца.
– Гостей я дома принимаю. А здесь я только работаю... – уклончиво ответил мент.
На меня же он старался принципиально не смотреть. Это не предвещало ничего хорошего.
Асафьев пожал майору руку и сел на стул для допрашиваемых. Я на свое привычное место сбоку.
– Попутчицу Широкова ты уже допрашивал?
– Полтора часа назад ушла.
– Ну и как?
– А никак. Носом чую какую-то неувязку, а в чем она, понять не могу. Разве что разговор у водителя с Мариной Николаевной...
– Стоп, – резко встал я. Созвучность имен вызвала подозрение. – С Мариной или с Марией?
– С Мариной Николаевной получился очень короткий, а проехали они для такого разговора слишком много. Но не в этом главное. Еще что-то здесь должно быть. А понять не могу.
– Дай нам прочитать, – попросил Асафьев.
Лоскутков молча положил перед майором папку. Я встал за спинкой стула, чтобы тоже хоть что-то разобрать. Но и разбирать там было нечего. Допрос оказался слишком коротким.
– Еще мне надо заключение судмедэксперта на Широкова. Не было ли у него каких-то повреждений, не вызванных аварией?
– Не было. По крайней мере, не отмечено. Это надо было сразу искать. После такой жестокой аварии судмедэксперты, как правило, ни на какие второстепенные повреждения внимания не обращают. Да и как доказать, что эти повреждения не являются результатом столкновения? Там, судя по фотографии, и смотреть было нечего. Человека просто смяло...
– Не скажи... – возразил я. – Трамвай ударил с левой стороны. На фотографии все повреждения у Широкова именно слева. А не было ли их справа? Например, не было ли у него пробито горло?
Лоскутков так подался вперед, что мне показалось, будто рысь приготовилась перепрыгнуть через стол. Будь я слабонервным, я бы проломил спиной стену и ушел сквозь нее в смежный кабинет.
– Что?
– Удар в горло...
– Есть какие-то данные?
– Данных нет. Есть гипотеза. И есть однорукий подполковник Проханов, который сам умел не только пробивать горло. Он еще сообщил нам, что его на тренажере обучали таким штукам, как подставка водителя машины под транспорт, движущийся слева. Предварительно, естественно, необходимо отключить водителя.
– А попутчик? Не камикадзе же он...
– Вот этому и учили – подставлять машину надо под определенным углом, чтобы пострадал только водитель. Пассажир при этом только нервно смеется и разыгрывает из себя пострадавшего. Стресс и прочее. Например, сотрясение мозга.
– Как подделать сотрясение?
– Элементарно. Рассказываешь про головную боль и тошноту, не можешь без боли смотреть в сторону, не поворачивая головы, и делаешь себе температуру.
– Как?
– Это тебе школьники сделают. Они перед контрольной ставят друг другу уколы подогретого молока в ягодицу. И справка обеспечена.
Лоскутков откинулся на спинку стула и вытянул трубочкой губы. Так ему почему-то всегда легче думается.
Раскрылась дверь.
– О! Все три майора в сборе... – вошел в кабинет Володя. – При всех докладывать? – спросил у шефа.
– Валяй, – махнул рукой мент. – Они как раз тебя дожидаются.
– Нашел я таки человека. Парень на этом месте каждый день торгует какими-то магнитными стельками для обуви и лечебными браслетами. Там свой мини- базар. Вдоль всего парапета торгаши стоят. Всех возможных полов и возрастов. Так вот, видел он этот «Лексус», видел момент, когда женщина подняла руку и «Лексус» ее посадил. Запомнил он потому, что торговля в тот день шла так же плохо, как всегда, он сам был с жуткого похмелья, слегка похмелился, но хотелось еще, к тому же промочил ноги и промерз. И поехал домой поэтому раньше. На автобусе поехал, трамваи не ходили. И проезжал как раз мимо места аварии. «Лексус» он узнал. И вспомнил про женщину, даже пожалел ее. Очень, говорит, миниатюрная, симпатичная. А второй женщины он не видел. То есть он сам говорит, что вообще там не было второй женщины. Но это не значит, что ее не было.
– Интересно, – сказал Лоскутков.
– И еще один очень важный момент. Этот парень давно обратил внимание на женщину. Она оказалась в его вкусе. И, самое любопытное, не спешила она никуда, она больше десяти минут стояла около перехода, с другой женщиной болтала и все время оглядывалась, и руку подняла только тогда, когда увидела «Лексус».
– Я понял... – сказал Лоскутков.
– Что ты понял?
– Что я не мог понять...
– Гениально, господин стилист. Так что же ты понял, что не мог понять?
Он не обратил внимания на мой тон.
– Сюда Марина Николаевна Сабирова пришла, как бедная родственница. И одета так, и вообще лицо – хоть сейчас на паперть. Разнесчастнее некуда. Пожалеть хочется. Она утверждает, что там была другая женщина, которая тоже пыталась остановить «Лексус». Хорошо одетая женщина. И «голосовала» она очень настойчиво. Почему тогда Широков посадил Сабирову, а не ту, вторую? Он должен был сообразить, что встретиться должен только с одной из двух, а не с первой же попавшейся.
Мы молча смотрели на майора.
– Да потому он посадил Сабирову, что там в самом деле больше никого не было. Одна она останавливала «Лексус». И именно эту машину, а не какую-то другую.
