– Привет бойцам за свободную Ичкерию. Звонили?
– Звонили. Велели сегодня дома сидеть и носа не высовывать. Я сейчас в магазин зашел, после «поста» требуется снять напряжение. Выпью и спать завалюсь. Но я их предупредил, что я согласен на условия, которые мне Мария предлагала. Но тоже ставлю условия, чтобы дочь немедленно освободили.
– И что? Поверили?
– Сказали, что через два часа она будет дома. Дочери я прямо с сотовика позвоню. Не буду у них разрешения спрашивать. И заодно своей бывшей на работу звякну. Через нее узнаю, что и как. Здесь рисковать нельзя. А потом спать лягу. Ты ко мне не собирался?
– Не знаю. Сейчас Асафьеву позвоню, расскажу. Мы с ним решим, что нам делать.
– Я ему только что звонил.
– И что он?
– Он-то ничего. Говорит, что все идет нормально. Только мне все это сильно не нравится. Слишком спокойно все происходит, буднично, словно они в ресторан нас пригласили. И тебя не трогают. Зачем тогда пистолет меняли? Зачем девку в киоске замочили?
– Ты прав. Меня ситуация тоже беспокоит. Но вчера вечером был инцидент...
Я рассказал ему про Валеру Столыпина.
Леню этот эпизод, как ни странно, успокоил.
– Короче, им сейчас не до нас. И осторожнее теперь будут. Подстрахуются. Нам тоже следует быть готовыми. Может, мне не пить?
– Это-то как раз и вызовет подозрение...
– Ага... Я тоже так думаю. – Проханов даже хихикнул радостно. – Ладно. Ты меня уговорил. Будут новости – я постараюсь сообщить.
Друг ты мой, подполковник, какого труда мне стоило уговорить тебя. Никак ты не хотел соглашаться.
2
После того как Джабраил поздно вернулся и рассказал все, Муса почти не спал ночь. Его костыль не давал уснуть и соседям этажом ниже – стучал по полу, когда он ходил от своего дивана к окну и обратно между спящими на расстеленных на полу матрацах Джабраилом и Умаром. Всю ночь, не переставая, ходил. Никогда столько по городу ходить не мог, а по квартире ходил.
И в самом деле, ситуация обострилась раньше времени. И обострилась настолько, что Муса начал всерьез опасаться за свою жизнь. Нет, не гибель одного из людей Марии так задела его. Он-то отлично понял то, на что мало внимания обратил его приемный сын.
Главное – Исмаил сидел в соседнем доме!
Исмаил с «винторезом» был в доме, откуда можно смотреть в незашторенное окно, прямо в спину Мусе. Смотреть сквозь оптический прицел.
Гаврош не имела права вообще показывать ни одному человеку из своей группы штаб-квартиру Мусы. Он приглашал сюда Али – это уже его дело. Но Исмаила он и в соседний дом не приглашал. А если она показала, значит, совершенно не относится к Мусе всерьез.
У Гавроша ум лисицы. Очень хитрая женщина. Что она знает и что она хочет – попробуй догадаться...
Джабраил ворочался. Тоже не спал. Чувствовал состояние Мусы и воспринимал его болезненно. Джабраил будет с командиром до конца. Он – приемный сын. Умар же спал, обкурившись. И никакие проблемы его не трогали. Он тоже не предаст, этого у парня нет в крови, но он и не полезет в огонь, если это будет угрожать его жизни. Он свой человек, но не настолько, как Джабраил.
Муса ходил, ходил и ходил...
Стало побаливать сердце, что-то сдавливало внутренность груди и мешало дышать. В последнее время такое происходило все чаще, особенно когда он начинал волноваться. Волноваться? А раньше... Раньше никто никогда не мог заметить волнения на его лице. Он всегда был хладнокровным и бесстрашным человеком. Он в бою улыбался. Должно быть, время пришло – начал сказываться возраст. Да и болезнь ни одним – так другим концом дает себя знать. Проклятая болезнь! Может быть, правы его враги и пора инвалиду на покой? Но какой может быть покой, когда дома идет война? Мужчина не должен отсиживаться, как эти ублюдки, которые давно уже осели здесь, и единственное, что волнует их – как сделать деньги, больше денег... Как они восприняли его предложение начать работу с ним!.. Они боятся, они дрожат за свои шкуры. Ни один не подал голос на общем собрании, когда Муса спросил о желании вернуться домой. Только Джабраил и Умар высказались. У местных дом сейчас здесь. И они за свое существование, за свое имущество держатся. Почему же он, Муса, не дрожит за свое? Сейчас дом Мусы остался в селении, занятом федералами. Пустой дом, но и там желающие найдут что взять – стены, сволочи, унесут... А он об этом думает мало. И хочет, чтобы так же вели себя остальные. Он имеет право от них требовать. Ичкерия всегда поддерживает своих. Пусть и они ее поддерживают.
Но его поддержать не слишком торопятся. Боятся его, это – да, это – конечно. Репутация слишком серьезного человека у Мусы, большой кровью заработанная репутация. К тому же он здесь действует по приказу Хаттаба. Потому и поддерживают. Может быть, даже не поддерживают, а не решаются отказать. Но и это делают осторожно, без излишнего рвения. От таких людей вполне можно ждать предательства. Так же, как и от Гавроша. Вся разница в том, что они предать могут властям, а Гаврош может подстроить ловушку и просто уничтожить. Это она умеет не хуже самого Мусы.
Или они все чувствуют, что ослабилось его влияние там, дома, среди своих, среди командиров? Хаттаб говорил, что он – чечен сердцем. Но сейчас Хаттаб готов уйти. Куда угодно. Он и дома, в своей Иордании сможет спрятаться, и у талибов ему место обеспечено. Муса хочет другого. Муса хочет раствориться со своим отрядом в послевоенной Чечне, а в том, что такая будет, события не позволяли сомневаться. Инвалидность послужит ему хорошим прикрытием. И потому он должен переманить к себе как можно больше людей Хаттаба. Он сам займет его место. И найдет соратников. Только Хаттаб этому противится. Он, как и Басаев, как и Радуев, надеется, что с помощью терактов сможет остановить русских. Хотя бы на время, чтобы потом найти возможность смешаться с невоюющим населением. А потом попробуй разобраться, где находится кто, кто за кого воюет. Так и было в прошлую войну. Но едва ли получится сейчас. Нет, федералы не остановятся. Они хотят добивать чеченские отряды до конца. Наверное, они это сумеют сделать.
Но потом они дорого заплатят за свою победу. Потом жертв будет гораздо больше, чем в войну. Победители не ощущают угрозу. А Муса будет их угрозой. Постоянной, каждодневной. Угрозой, от которой они будут и ночью просыпаться в холодном поту...
Хаттаб чувствует, что Муса желает отделиться. И не желает давать ему людей. Он даже сюда прислать людей не желает. Муса сам вызывает наиболее надежных. Но их не хватит. Следует прикрыть слишком много мест, чтобы операция прошла успешно. А кем прикрывать? На кого можно положиться? Нет, абсолютно необходимо поставить эту женщину на место. Чтобы она выполняла все указания Мусы и чтобы ее люди тоже выполняли его указания. Более того, ее люди будут выполнять его указания даже без нее. Даже, если на то пошло, когда ее не будет...
Он остановился у окна, отодвинул шторку и стал смотреть на улицу. Город просыпается. Люди спешат на работу. И они тоже заплатят Мусе. Здесь же, скоро. Его не зря зовут Мусой-взрывателем. Он умеет взрывать так, что никто не будет ожидать этого взрыва. И Умара он при себе держит не зря, не зря не выпускает его лишний раз на улицу и терпит дым его «косяка» в тесной однокомнатной квартирке. Умар умеет ставить такие хитрые мины, что десятку саперов не разобраться в его хитростях. Он даже для хитрой лисы Гавроша сумеет мину подготовить...
– Джабраил, – тихо позвал Муса.
Джабраил проснулся моментально.
– Поднимайся. Поедешь в лагерь. Если там Гаврош, то привези ее. Если ее там нет, то привези мне Али. Лучше, чтобы Гавроша там не было. Домой к ней не заезжай. И не спеши, время еще раннее, собирайся потихоньку.
Умар продолжал спать.
3
Лоскутков позвонил в начале одиннадцатого.
– Как думаешь, во сколько торговцы на улице выкладывают свой товар?
– Торговец торговцу рознь. Рядом с моим домом гастроном, так у его дверей бабушка торгует семечками каждое утро, когда люди на работу идут, и каждый вечер, когда они с работы возвращаются. А днем отдыхает.
– Я не про семечки...
– Ты имеешь в виду тех, рядом с базаром?
– Да. Я имею в виду того парня, с которым Володя вчера беседовал.
– Мне кажется, ему пора уже быть на месте.
– Выручай, майор. У меня людей не хватает. Катастрофически. Все в мыле, все в разгоне. Выручай... Примешь участие?
Для приличия я в раздумье помычал несколько секунд, как это обычно делает сам Лоскутков.
– Отчего не помочь... – согласился в итоге, тем более что в сложившейся ситуации не совсем понятно, кто кому помогает. Мне тоже надо некоторые факты подготовить для предъявления мадам Широковой, для отработки в полном объеме версий не случайной или случайной смерти ее мужа. А уж если менты желают на меня потрудиться бесплатно – могу ли я возразить?
– Володя желает за тобой заехать и предварительно посоветоваться. Он уже отвел тебе роль.
– Он будет вместе с Сабировой?
– Нет. Сначала с тобой обговорит сценарий, Сабирову привезет потом. Он с ней уже договорился по телефону.
– Пусть едет. Я чай поставлю.
– А он уже уехал... Некогда ему будет чай пить.
– Тем лучше. Целее сахар будет.
Володя появился через пять минут. Вошел в распахнутой куртке, запыхавшийся, словно не на машине ездил, а марш-бросок совершал от городской ментовки до «Аргуса». В полной выкладке.
– Времени в обрез. Пора за дамой гнать. Сейчас я тебя с разбега познакомлю с тем парнем. Вы с ним общий язык найдете. Парень поговорить любит. Я мимо проезжал, он уже на месте стоит. Проведем следственный эксперимент. Вы с ним вместе понаблюдайте со стороны. Пусть хорошо вспомнит, где она стояла, как руку поднимала, что в руках у нее было. А потом с его показаниями сразу дуй к Лоскуткову. Я повезу Сабирову домой – все-таки больная. И дожидайтесь там меня. Тогда уже решим вместе, стоит ли ее дожимать плотнее...
– Хорошо, – согласился я. – Поехали.
Моя «птица-тройка» застояться не успела. Пришлось меньше минуты прогревать двигатель, и я почти догнал ментовскую «канарейку», на которой Володя приехал, у обозначенного места встречи. Володя вышел из машины раньше и приглашающе махнул мне рукой.
Наш свидетель, похоже, к работе на морозе привык – физиономия у него была цвета грудки снегиря. А легкий запах сообщал, что он уже успел слегка
