Но Мария оказалась не из пугливых. И взгляд сохранила насмешливый. И речь у нее стала насмешливой:
– Вы не боитесь неприятностей?
– Нет.
– Напрасно. Мы способны их вам доставить. И сделать из волкодава кроткого ягненка. Для этого есть много способов. И вы даже предположить не можете, насколько вы в действительности уязвимы и беспомощны.
Подполковник встал:
– Я обычно не люблю людей, которые поднимают руку на женщину. Меня мама когда-то воспитывала именно так. Она говорила, что женщину даже цветком нельзя ударить. К тому же рука у меня всего одна-разъединственная, и жалко будет ее запачкать. Но я сейчас, если вы немедленно не уйдете, просто возьму вас за шиворот и вышвырну из квартиры.
В запале он даже забыл, что единственная рука нужна ему для того, чтобы дверь открыть.
Мария встала и молча, неестественно прямая, прошла в прихожую. Леня дал ей время одеться и обуться и вышел следом. Она открыла дверь и на пороге замерла, обернулась.
– А все-таки вы зря так в себе уверены...
– Что вы мне можете сделать... – зло усмехнулся Проханов. – Убирайтесь...
Мария вдруг сделала разворот наподобие балетного па с согнутой в голени ногой – коридор слишком узок для замаха, – а закончила его почти балетным батманом. И ее каблук угодил ему в место соединения челюсти с черепом.
Он отключился сразу и не слышал, как презрительно хлопнула закрывшаяся дверь.
ГЛАВА 4
1
Утром я проснулся на матраце, расстеленном на полу возле теплой стены – какой-то дурак придумал прятать батареи отопления в стены и отапливать улицы, с тех пор и отапливают, не жалея средств, – и с беспокойством вспомнил, что машину на платную стоянку я так и не поставил, хотя собирался с вечера. Вчера мы оба решили, что в таком состоянии, в каком пребывали с подполковником, мне лучше не ехать домой, где меня никто, даже кошка, не ждет.
С трудом продрав опухшие глаза, я ринулся в прохановскую кухню, откуда из окна можно было рассмотреть двор. Моя «птица-тройка» съежилась на морозе, который подступил совсем некстати, и словно бы даже колесами перебирает, как замерзшая лошадь копытами стучит. За ночь на крыше вырос небольшой горбатый сугроб. И сейчас свежий снег светился под фонарем, что искусственной луной висит на бетонном столбе. Вчера, помню, я умышленно ставил машину под этот столб, чтобы ее было лучше видно сверху. Надо бы спуститься и включить двигатель – прогреть, но не оставишь же «старушку» внизу работающей.
Я вернулся в комнату. Леня тоже проснулся и сел на кровати. Если бы не последствия визита прекрасной незнакомки – результатом чего и стала опухлость физиономии, – никогда бы не подумал, что он с вечера прилично «нагрузился». Но, сколько его помню, он всегда такой. И почти никогда с похмелья не болеет. И все помнит, что вечером было.
В отличие от своего нежданного и довольно редкого гостя, то бишь частного сыщика Толстова Сергея Ивановича, выполняющего конфиденциальное поручение некоего майора городского уголовного розыска. Кстати, насчет поручения...
– Так о чем мы с тобой вчера договорились?
Одеваться мне не надо было, потому что спал я в том, в чем к нему пришел, но, чтобы привести одежду в порядок, надо было все-таки собрать с нее перья, которые налипли на меня со всех сторон.
– О чем договорились? Ни о чем мы не договаривались... – Подполковник с утра суров. – Ты спрашивал про мой коронный удар. Не знаю я никого из живых, кто так бьет. И я так с левой не смогу. Если потренироваться годик, то, может быть, что и получится. Ты похмеляться будешь?
– Нет. Мне сегодня работать. Если хочешь, могу тебе бутылочку взять.
– Мне тоже вечером на работу. Переживу.
– А насчет твоей чеченки – следует подумать. У меня есть кое-какие мысли. Вполне вероятно, что эта Мария и за мной охотится.
– То есть? Хочет тебя завербовать?
– Меня «заказали» женщине-киллеру по кличке Гаврош. В назначенное для акции время она не пришла. И мы зря готовились. Я не думаю, что она отступилась. Наше местное ФСБ запрашивало Москву. Гаврош воевала в отряде Хаттаба и даже командовала диверсионной группой. Два представителя боевиков в нашем городе, и обе женщины – это, мне кажется, слишком. Я пришлю, пожалуй, к тебе Асафьева...
– Это кто такой?
– Майор из ФСБ. У него красивый шрам на лбу – я оставил, так что узнаешь сразу. А в остальном он мужик толковый. Может быть, сможешь с ним вместе сделать фоторобот.
Проханов смачно зевнул и потянулся:
– Присылай. Я с семи вечера сегодня заступаю на дежурство. Или пусть раньше появляется, или уж завтра. Как ему удобнее. Днем я никуда не пойду. А лучше бы вместе завтра завалились. После работы можно было бы и «принять» за знакомство и сотрудничество.
– Хорошо. – Я закончил, как птица, «чистить перья». Ох и нелегкая это работа в моем состоянии. Теперь я понимаю, почему птицы не пьют. Впрочем, в моем состоянии любая работа нелегкая. Но ничего – на воздухе проветрюсь и, может быть, поумнею. – Ты сам продумай варианты, как можно эту девку достать. Она ничего тебе не обещала?
– Только, стерва, пригрозила. А потом «накатила». – Леня осторожно потер щеку. – Ох, попадись она мне. Я же, сам понимаешь, не ожидал от девки такого поворота. И даже не смотрел на нее. Но въехала она мне классически, и главное – очень точно. Ладно, что вспоминать. Пойдем, чайку на дорожку попьем...
Я посмотрел на часы. Пора было уже и ехать, чтобы успеть заскочить домой, хотя бы душ принять и явиться в агентство в нормальном виде.
– Нет. Только простой воды...
Мы зашли на кухню. Я выпил два стакана воды из-под крана, слегка подумал, и выпил еще два, и торопливо двинулся в коридор.
– Ты свой телефон забыл... – гремя чайником о раковину, крикнул с кухни Леня.
Я обувался нагнувшись и чувствовал трубку в кармане куртки. На всякий случай проверил – не глюки ли с похмелья начались? На месте трубка.
– Моя при мне... – сказал я тихо и сам насторожился, чувствуя, что в ситуации не все ясно. Насколько я понимаю, трубки сотового телефона не умеют размножаться почкованием.
Подполковник появился в дверях. В руке у него тоже была трубка сотового телефона. Я достал свою, и мы непонимающе, но уже серьезно глянули друг другу в глаза, осмысливая ситуацию.
– Отец Артемий оставить не мог?
– Да он и в кухню не заходил. К тому же вчера вечером, уже после его ухода, я готовил закуску. На столе трубки не было. А сейчас лежит. На самом видном месте.
– Интересно...
– Спецназовцы хреновы... – выругался Проханов. – Мудаки последние... Проспали все к хренам собачьим. Как самих не передушили в темноте? Кто бы раньше сказал, что я допьюсь до такого состояния, в рожу бы плюнул. Но я-то каждый день принимаю. А ты-то как?
Я молча, хотя и с замиранием сердца, проверил пистолет, который перед сном отстегнул вместе с кобурой с пояса и переложил в карман куртки, а саму куртку оставил на вешалке. Пистолет на месте, обойма полная – это я по весу определяю. Но... Но...
Но как-то не так лежала рука в рукоятке.
– Пить козлам меньше надо... – Подполковник не унимался и в бешенстве размахивал единственной рукой. Я даже побоялся, что он себя ею ударит. Говорят, монахи Шаолиня могут убивать себя за совершенный грех собственной рукой. Леня, кажется, и к этому готов.
А я попытался лихорадочно сообразить отупевшей головой – что же не так с моим пистолетом, почему рука чувствует неудобство? И только потом решил проверить. Достал из внутреннего кармана разрешение на оружие и сличил номер оттуда, который запоминать никогда и не стремился, с номером на пистолете.
...В кобуре у меня оказался чужой пистолет.
И это что-то может значить. Только что? Кому нужна такая подмена, ради чего она?
Мои мысли прервала телефонная трель. Незнакомая трель. Слишком звучная. Не моего телефона. Леня нажал кнопку и сказал осторожно, но вежливо:
– Слушаю, мать вашу...
Трубка с регулятором громкости. Я пододвинулся к подполковнику, дважды нажал пальцем на верхнюю часть круглого регулятора и «вытянул» по возможности свое ухо, чтобы тоже что-то услышать.
– Папа... – сказал плачущий женский голос. – Папа, это я. Они меня увезли... Папа...
– Алло! – рявкнул Проханов.
Голос удалялся, понятно было, что трубку вырывают из рук. Слышался издали и посторонний голос, резкий, грубый, но слов разобрать было нельзя.
– Алло, с-суки...
– Ты слышал, подполковник? У тебя нет другого пути. Я даю тебе на раздумья сутки. Через сутки тебе еще раз позвонит дочь. Постарайся, чтобы это был не последний ваш разговор.
Голос с явным кавказским акцентом.
И сразу послышались короткие гудки.
– Вот так. – Подполковник поднял на меня свои темно-синие глаза, тяжелые под низко опущенными бровями. – Придется крепко подумать... Ох, крепко... И как бы я не додумался до чего-то нехорошего для них...
Он вдруг присел, словно боль в теле ощутил или усталость небывалая на него навалилась. Но, хорошо зная Проханова, я понял, что он не сломался, не занервничал. Он так собирает волю и концентрирует мысли.
– Да, – согласился я. – А майор Толстов на очереди. За тобой следом.
Жесткий взгляд подполковника Проханова уперся в меня.
– Каким образом? – не сразу понял он. – Они знают, где твоя дочь? Впрочем, раз мою в Уфе достали, то...
