— Он грек? Невозможно? Если только это не…
Макрон шагнул ближе и поднял факел.
— Это Диомед.
Торговец, услыхав свое имя, заставил себя разлепить опухшие веки и устремил вниз полный отчаяния взор.
— Помогите! — пробормотал он по-латыни, едва шевеля искривленными болью губами. — Ради всего святого, помогите!
Макрон обернулся к товарищам.
— Катон! Полезай на столб и освободи ему руки. Празутаг! Приподними его на колу!
Бритт оторвал взгляд от ужасного зрелища и тупо уставился на Макрона, который, указывая свободной рукой на Диомеда, словно бы подтолкнул того вверх. Празутаг кивнул, бросился вперед, схватил грека за ноги и без труда принял весь его вес на себя. Тем временем далеко не являвшийся столь же могучим атлетом Катон попытался вскарабкаться к безмерно страдающему бедолаге по одной из опорных, поддерживающих столб жердин. Макрон, увидев это, согнулся, подставляя юноше спину.
— Встань мне на плечи, тогда выйдет ловчей.
Ухватившись за поперечину, Катон сначала дотянулся до самого дальнего от него узла. Потребовалось усилие, чтобы перерезать клинком толстые веревки, но в конце концов левая рука грека бессильно упала и повисла вдоль тела. Уже без возни Катон справился со следующим узлом, освободил правую руку несчастного и спрыгнул вниз.
— А сейчас надо снять беднягу с кола. Поднимай его, олух!
Празутаг на вытянутых руках стал толкать грека вверх.
Кол, скрежетнув о кость, с мерзким сосущим звуком вышел из плоти. Диомед, откинув голову, дико заорал.
— Дерьмо! Осторожней, дубина!
Приподняв грека повыше, Празутаг снял его с кола и аккуратно опустил на алтарь. Темный поток крови хлынул из страшной раны. Катон содрогнулся. Грек судорожно дернулся, глаза его закатились. Судя по всему, он был близок к агонии.
Макрон склонился к самому его уху.
— Диомед. Ты умираешь. Тебе уже не помочь. Но ты можешь помочь нам. Скажи, кто с тобой это сделал?
— Друиды, — выдохнул Диомед. — Я хотел… заставить их заплатить… Хотел отыскать их…
— Похоже, ты их нашел.
— Нет… они выследили меня первыми. Притащили сюда и…
— Ты видел других пленников?
Черты грека исказила гримаса боли, и, лишь когда спазм ослаб, он кивнул.
— Жену и детей генерала?
— Да! Ты их видел?
Диомед стиснул зубы.
— Они… были здесь.
— Где же они сейчас? Куда их подевали?
— Их… увезли. Кто-то говорил, а я слышал… Их решили укрыть… в Великой Крепости дуротригов. Мэй Дун — так ее называют. У черных жрецов нет оплота надежней.
— В Великой Крепости? — Макрон нахмурился. — Когда это случилось?
— Этим утром… думаю, — прохрипел Диомед, чьи силы убывали вместе с хлещущей из раны кровью.
Очередной приступ боли вызвал ряд новых конвульсий, и рука грека судорожно вцепилась в тунику центуриона.
— Ради всего святого, добей меня… — прохрипел он сквозь стиснутые зубы.
Пару мгновений Макрон смотрел в искаженные мукой глаза, потом мягко ответил:
— Хорошо. Я сделаю это быстро.
Диомед благодарно кивнул и зажмурился.
— Посвети! — велел Макрон, передавая Катону факел, после чего поднял левую руку несчастного и опять взглянул на него.
— Знай, Диомед, я клянусь всеми богами, что отомщу за тебя и твоих родных. Друиды заплатят за свои злодеяния.
Напряженное лицо Диомеда расслабилось, и в тот же миг Макрон быстро и по самую рукоять вонзил меч греку под мышку. Тот дернулся, резко приоткрыв рот, словно удар выбил из его легких весь воздух.
Затем тело обмякло, и голова Диомеда с внезапно широко распахнувшимися, но уже безжизненными глазами завалилась на сторону. Воцарилось молчание. Макрон извлек из тела клинок, вытер его о грязные лохмотья, в которые превратилась туника торговца, и поднял взгляд на Празутага.
— Он говорил про Великую Крепость. Мэй Дун. Знаешь, что это такое?
Празутаг кивнул. Вопрос он расслышал и понял, но остался стоять, как стоял, не сводя глаз с мертвеца.
— Ты можешь отвести нас туда?
Празутаг снова кивнул.
— Это далеко?
— Три дня пути.
— Тогда лучше не мешкать. Друиды опережают нас всего на день. И если мы поднажмем, то, возможно, сумеем перехватить их еще до того, как они скроются в своей долбаной цитадели.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
— И как же это мы их перехватим? — спросил у Боадики Катон, хмуро грызя жесткую, как подметка, говядину.
После кончины злосчастного Диомеда они тут же покинули остров и, прихватив с собой девушку, поспешили в погоню за друидами, внезапно решившими поменять одно укрытие на другое. Макрон приказал продолжать преследование, даже когда рассвело. Необходимость догнать черных жрецов раньше, чем те перепрячут заложников, переборола в нем страх попасться кому-нибудь на глаза. Из сбивчивых слов Боадики, переводившей бормотания Празутага, явствовало, что вызволить семью командующего из-за могучих, ощетинившихся частоколом валов, защищаемых многочисленными отважными воинами и отрядом личных телохранителей царя дуротригов, будет уже невозможно. Генералу придется либо обменять жену, дочь и сына на захваченных римлянами друидов, удовлетворив таким образом требования врага и тем самым навек запятнав свою честь, либо обречь их на сожжение заживо в плетеной кукле по воле жрецов Темной Луны.
Итак, двое римлян и двое сопровождающих их икенов гнали своих скакунов всю ночь и весь день, пока не стало ясно, что хотя бы без короткого отдыха животные просто падут. Выдохшихся лошадей стреножили в ветхом загончике заброшенного хутора и вытрясли им последний корм. Завтра, еще до зари, гонку предстояло продолжить.
Празутаг нес первую стражу, остальные, поев, попытались заснуть, кутаясь, как обычно, в плащи, так как начало весны выдалось очень холодным. Макрон, правда, провалился в крепкий сон почти сразу, как завернулся в плотную ткань, а вот Катона все мучили мысли. И об ужасной участи Диомеда, и о том, что уготовано им самим. Он весь извертелся и, в конце концов откинув плащ, встал, добавил топлива в угасавший огонь и достал из седельной сумы сушеное мясо. Говядина была твердой, как дерево, и, чтобы проглотить хоть кусочек, ее приходилось жевать и жевать. Впрочем, это вполне устраивало Катона, нуждавшегося хоть в каком-то занятии. Он расправлялся со вторым ломтиком мяса, когда подошла Боадика. Девушка села напротив юноши, по другую сторону маленького костерка, который они рискнули развести,
