— Нельзя, — возразил терпеливо Катон. — Верика может обидеться. А обижать атребатов почем зря не стоит. Приказ Веспасиана на этот счет весьма строг.
— Долбаные приказы.
Катон сочувственно покивал, потом решил сменить тему:
— А еще нам надо бы обсудить, как наши люди действовали у речной переправы.
— А чего тут обсуждать? Мы разделались с дуротригами, вот и весь сказ.
— Разделались… в этот раз. А в другой раз нам может и не свезти, особенно если мы не сумеем устроить ловушку.
— Парни справились совсем неплохо, — возразил Макрон. — Набросились на врага как истинные солдаты. Ну, может, и не совсем как солдаты… до легионеров им далеко.
— Именно. Как раз это меня и тревожит. Умеют они пока очень мало, а самонадеянности уже набрались. Это опасно. Они нуждаются в дополнительном обучении.
— Само собой! — Макрон похлопал его по плечу. — И мы с тобой как раз те ребята, что посбивают с них лишнюю спесь. Завтра начнем гонять их по плацу так, что они проклянут тот день, когда родились. И в конце концов эти малые станут не хуже всех прочих парней из других вспомогательных подразделений, издавна служащих при Орлах. Помяни мое слово!
— Надеюсь, ты прав, — выдавил из себя улыбку Катон.
— Вот и ладно! А теперь давай завернем на склад и посмотрим, не завалялась ли там пара никем еще не откупоренных кувшинов.
ГЛАВА 13
Покинув шумливое людское скопление, царь Верика вернулся в свой тронный чертог, где созвал самых мудрых советников и самых надежных членов семейства. Заговорил он только после того, как рабы, покончив со всеми приготовлениями, удалились. Приглашенные сидели за длинным столом, перед каждым гостем стоял большой кубок, а вот кувшинов было немного — по одному на несколько человек. С одной стороны, Верика хотел, чтобы собравшиеся высказывались на трезвую голову, но с другой — ждал от них откровенности, а ничто так не развязывает язык, как поглощенное в нужной мере вино.
Кроме древних и уважаемых старцев из родовитых семей на совете присутствовали и молодые представители племенной знати, такие как Тинкоммий, Артакс и начальник царской стражи Кадминий. Верика пригласил их, ибо желал как можно больше узнать о настроении тех слоев, от которых зависела прочность его нынешнего положения. Молодежь, судя по виду, хотя и была польщена, но отнюдь не испытывала священного трепета в связи с присутствием на столь высоком собрании.
После того как звякнувший засов возвестил, что дверь заперта, повисла тишина. Верика выдерживал паузу совершенно осознанно, ибо понимал, что ничто лучше вынужденного молчания не может предельно сосредоточить внимание слушателей. Наконец он прокашлялся и промолвил:
— Прежде чем мы перейдем к тому, ради чего собрались, я хочу, чтобы вы принесли клятву, что все сказанное здесь сегодня не выйдет за пределы этих стен. Клянитесь!
Все гости возложили ладони на рукояти кинжалов и вразнобой забормотали слова клятвы. Одни делали это спокойно, другие с обиженной миной, видимо сочтя условие проявлением недоверия.
— Хорошо. Тогда начнем. Все вы знаете, что в засаду вместе с дуротригами угодили и люди из нашего племени. Некоторые попали в плен. Все мы встречали наши когорты, многие видели неприятную сцену, когда одна женщина углядела среди трофеев голову своего сына.
Кадминий ухмыльнулся, вспомнив забавное происшествие, и ощущение жестокой радости всколыхнулось во многих, порождая смешки. Лицо Верики не изменило своего выражения, непроизвольно расширились только его глаза от холодящего удивления и даже легкого гнева, вызванного этим смехом. Когда в зале снова сделалось тихо, он подался вперед.
— Благородные атребаты, я тут не вижу никакого повода для веселья. Когда наши соплеменники убивают друг друга, радоваться нечему.
— Но, государь, — возразил старый воин, — этот человек предал нас. Все перебежчики предали нас. Они заслуживают одного лишь презрения, и этой женщине нечего было позориться, оплакивая сына, который предал и ее, пойдя против своего народа и своего царя.
Его слова были встречены одобрительным гулом, но Верика тут же поднял руку, требуя тишины.
— Я согласен, Мендак. Но что думают люди за пределами этого зала? Горожане Каллевы, сельские жители? Многие ли из них согласятся с нами? Безусловно, не все. Как могло случиться, что солидное число моих подданных ушло к Каратаку, что они сражаются против нас и наших союзников римлян?
— Это просто глупцы, государь, — ответил Мендак. — Сумасбродные юнцы. Из тех легкомысленных недоумков, которых любой болтун способен подбить на что угодно.
— Глупцы? — печально покачал головой Верика. — Не думаю. По крайней мере, это не главное. Нелегко повернуться спиной к собственному народу. Мне ли это не знать.
Царь поднял глаза и обвел взглядом лица собравшихся, и в каждом из них, как в зеркале, отразилось стыдливое понимание. Несколько лет назад он позорно, как трус, бежал из Каллевы, спасаясь от подступившего к ней Каратака. Под покровом ночи Верика кинулся к римлянам, отдавшись всецело на их милость. Те сразу поняли, что беглый царь может им пригодиться, приняли его с почетом, предоставили убежище и назначили хорошее содержание. Но разумеется, подобное гостеприимство имело свою цену, и по прошествии некоторого времени беглецу объяснили, что Рим намеревается вернуть ему трон, но платой за это должно стать вечное повиновение. Так говорил главный императорский секретарь Нарцисс, и Верика, в чем никто и не сомневался, тут же на все согласился. Его доставили в Британию на римском корабле, с римской армией, возвели на утраченный трон силой римских мечей, и в связи с этим те атребаты, что решились активно поддерживать власть, навязанную их народу катувеллаунами, вынуждены были или бежать, или сложить в бою головы.
Люди, сидевшие сейчас за столом, в большинстве своем скоренько осознали бессмысленность сопротивления железной поступи легионов и вышли приветствовать Верику, когда вернувшийся царь под охраной четырех римских когорт вступил в главные городские ворота и проследовал по кривым улочкам Каллевы к царским чертогам. Всего годом раньше они отзывались о своем низложенном и пребывавшем за морем государе как о жалком и трусливом прислужнике Рима, но в изменившихся обстоятельствах наплевали на свою гордость и пошли в прислужники сами. Все они помнили это так же хорошо, как и он.
Верика откинулся назад в своем кресле.
— Люди, которых мы называем предателями, действуют по глубокому убеждению. У них есть общая идея… чего, замечу, очень недостает сейчас многим из тех, кого я вижу здесь. — Царь обвел собравшихся взглядом, словно ища того, кто посмеет ему возразить, но все, кроме Артакса, потупились. Верика одобрительно кивнул и продолжил: — Эти люди верят в узы, объединяющие всех кельтов, вне зависимости от племенной принадлежности. И соответственно, считают первоочередным своим долгом верность чему-то большему, а не слепое повиновение своему царю.
— Какая верность может быть выше этой? — покачал головой Кадминий.
— Верность общим обычаям и традициям, общим богам, общему языку, общей для всех для нас крови. Разве за все это не стоит бороться? Не стоит, может быть, отдать жизнь?
Последние слова старого царя прозвучали с такой силой, что многие из присутствующих встрепенулись. Некоторые даже осмелились кивнуть в знак согласия. Однако лишь Тинкоммий, оценивающе смотревший на родича, решился задать вопрос:
— И что же ты предлагаешь, государь?
— А как по-твоему, что я предлагаю? Если я вообще что-то предлагаю. Я хотел лишь попробовать объяснить вам, почему некоторые из наших соплеменников поворачиваются к нам спиной, навлекают позор на свои семьи и предпочитают сражаться на стороне Каратака. Если мы хотим помешать распространению подобных стремлений, нам стоит попытаться понять, почему они находят отклик в людских сердцах.
— Значит ли это, что мы должны пересмотреть наш союз с Римом? — спокойно осведомился Тинкоммий.
