возобновился. Макрон с Катоном, разместившись на ложах по правую руку от венценосца, помалкивали в ожидании, когда тот обратится к ним. Вабат, какое-то время поглядев на них, прокашлялся и сказал:
— Римляне! Выносим вам благодарность за прекрасную оборону крепостных ворот, что имела место сегодня утром.
Макрон преклонил голову:
— Благодарю вас, о правитель, но мы всего лишь исполняли свой долг.
Правитель жестом указал Макрону на руки:
— Ты ранен?
Тот в ответ покачал головой:
— Всего лишь несколько ожогов, венценосец. Через несколько дней они сойдут.
— Понятно. — Правитель перевел взгляд на Катона: — А у тебя?
— У меня ничего, о венценосец. Во всяком случае, сегодня.
— Мгм…
Король милостиво кивнул и пустым взглядом уставился через стену в направлении оазиса. Талое золото солнца жидкой полоской уже едва разбавляло горизонт, а по песку и темно-зеленым кронам пальм струились длинные тени. Макрон немного подождал в ожидании какой-нибудь фразы правителя, после чего, чуть заметно качнув головой, повернулся к Катону. Но тот уже смотрел в другую сторону. Юлия возлежала возле своего отца, в отрадном отдалении от князя Балта, пусть хотя бы временном.
— А скажи мне, префект, — обратился Семпроний на греческом и ровно на такой громкости, чтобы его слышали гости. — Что за воины эти повстанцы?
От такой явной преднамеренности вопроса Катон не мог сдержать улыбку и ответил тоже нарочито слышно:
— В основном это не более чем чернь; толпа, которой роздали оружие. Нам ее страшиться совершенно нечего. Более того, я уверен, что и с регулярным войском князя Артакса, если оно только дерзнет еще раз сунуться, нам сладить под силу. Однако сомневаюсь, что мятежники осмелятся на это раньше чем через несколько дней.
Семпроний глубокомысленно кивнул.
— А к той поре, я так полагаю, к городу со своими легионами уже подтянется проконсул Лонгин?
— Надо полагать, господин посланник.
— Хорошо. Тогда мы спасены.
Семпроний обернулся к царедворцу, стоящему невдалеке перед столом своего хозяина (пост распорядителя на весь вечер, так как именно ему предстояло надзирать и объявлять прибытие каждого круга блюд). Они обменялись едва заметным кивком, и Термон, пристукнув посохом, воззвал к укромной боковой двери в сад. Оттуда сразу же выдвинулась цепочка рабов с блюдами. Выбрать яства предлагалось прежде всего правителю, который остановился на каком-то мясном кушанье. После этого блюдами начали обносить гостей, причем перечень яств был уже не столь щедр. Макрон приподнялся на локте, выбирая подносимую на блюдах снедь.
— Конские колбасы, жареная конина на травах, котлеты конские в меду… — Выдавив улыбку, он во всеуслышание заявил: — Лучший рацион за многие месяцы!
Его рука замерла над небольшой чашей с чем-то похожим на странно волокнистые плоды.
— Прошу простить, — обернулся Макрон к посланнику, — а что это у нас такое, вы не знаете?
— Это? — посланник с лукавинкой глянул на чашу. — Отчего же, конечно, знаю. Это местный деликатес, центурион. Тебе следует попробовать. И помни, всегда пользуйся только правой рукой, — добавил он, когда Макрон подался вперед.
— Деликатес, значит? — расплылся в улыбке Макрон. — Стало быть, стоит отведать.
Он потянулся и подхватил один из плодов. Оглядев его, он неожиданно застыл.
— Отчего-то походит на… глаз.
— Это он и есть. Если быть точным, то овечий.
— Овечий глаз? О боги… Что ж это за деликатес такой?
— Тот, который тебе надо попробовать, — настаивал Семпроний. — И тебе тоже, префект. Если вы не хотите смертельно обидеть наших хозяев.
— Что? — в глазах Катона стоял плохо скрытый ужас. Тем не менее понукание посланника было вполне искренним. Но и при этом Катон покачал головой: — Я не могу.
Несмотря на собственную попытку отвертеться, пугливой брезгливостью своего друга Макрон был откровенно позабавлен. Он полез в чашу и достал еще один глаз.
— На-ка, — протянул он его Катону, который не отшатнулся только из боязни быть уличенным. — Гляди, какой он крупный да сочный.
Тут Катон обратил внимание, что гости поглядывают на него в ожидании, и с неохотой принял подношение. Макрон смешливо, с подмигом на него поглядел.
— Жуй, не отлынивай. — Он одним быстрым движением закинул глаз себе в рот и, сделав одно лишь жевательное движение, проглотил и даже причмокнул губами: — Ай да вкуснятина!
Катон почувствовал позыв к рвоте, но отказаться не осмелился из опасения вызвать недовольство. Он нервно сглотнул и в последнем отчаянном порыве, чтобы не стошнило, поднял глаз к губам и вдавил его в рот. Жесткая мышечная ткань, облекающая зрачок, была склизкой и немного отдавала уксусом. Зубы ощутили неподатливую, подлежащую долгому разжевыванию текстуру — то, чего он и боялся. Собрав всю свою храбрость, он через силу пропихнул глаз к пищеводу и проглотил.
Гости шумно возрадовались; кто-то, словно при тосте, специально поднимал те глаза напоказ и затем демонстративно их сжевывал. Катон схватил кубок налитого ему вина и сделал большущий глоток, которым омыл зубы и десны, чтобы уничтожить послевкусие.
— Молодец.
Катон обернулся и увидел, как ему кивнула Юлия. Он вымучил ответную улыбку и сказал на латыни:
— Не так уж и плохо, стоит лишь попробовать.
— Верю на слово. А теперь отведай тех фиников в меду. Они помогут отбить этот дух.
Начался непосредственно ужин, со всем его хором оживленных голосов. Катон на какое-то время переключил внимание с Юлии на двух князей, которые сидели бок о бок, но не перемолвились друг с другом ни словом, ни даже взглядом. Посадить их рядом было, в общем-то, ошибкой. Вероятно, распорядитель думал таким образом продемонстрировать гостям единение, но было видно невооруженным глазом, что оба брата друг друга как минимум презирают.
Макрон проследил за взглядом Катона и быстро ухватил мысли друга.
— Вот тебе и все единство, — сказал он вполголоса. — Как бы нам скоро не пришлось сражаться на два фронта.
— Будем надеяться, что до этого дело не дойдет.
Катон отвернулся и проворно подложил себе ломтиков конины со специями в густом соусе, пока Макрон не успел предложить ему еще один глаз.
Между тем правитель Вабат, зашевелившись, повернулся лицом к своим римским гостям.
— Ты везучий человек, посланник.
— В каком смысле, о венценосец?
— У тебя прекрасная дочь. И, несомненно, преданная.
— Хотелось бы так думать. — Семпроний с улыбкой похлопал Юлию по руке.
— Тут и думать нечего, — отозвался правитель. — Иногда я жалею, что у меня самого нет дочерей, а вместо них два сына — средний и младший, — что дерут друг друга, как волки в яме. И так было всегда. А когда они не драли друг друга, то начинали грызться со мной. Правда, что до Амета, то у него хотя бы сердце доброе, даром что отсутствуют мозги.
Удивительно было, что старик так открыто говорит об этом непосредственно перед своими сыновьями. Было видно, как у Вабата за спиной машинально, с ледяным равнодушием жует пищу Балт, угрюмо уставясь перед собой. Заслышав, что речь идет о нем, к отцу обернулся Амет. Сонливая отрешенность на его лице сменилась гримасой недовольства.
Вабат между тем усталым голосом продолжал:
