— Стратег, мы потеряли слишком много людей в первом штурме. А ведь атака шла только на одни ворота. Чтобы взять город, нам придется атаковать куда большими силами. В таком случае мы потеряем тысячи людей, а не сотни.
— Правильно. Я этого не отрицаю. Но если мы не возьмем Гортину и Рим не захочет вступать с нами в переговоры, тогда всех нас уже можно считать покойниками.
— Но зачем атаковать город? — продолжил Фуск. — Мы можем взять его измором.
— И сколько времени на это потребуется? Или ты думаешь, что они сидели сложа руки, пока мы разбирались с Маталой? На мой взгляд, они должны были свезти в город все продовольствие, до которого смогли дотянуться. Они могут продержаться не один месяц. Достаточно долго для того, чтобы на Крите высадилась армия и сняла осаду. К тому же, чем мы сами будем питаться все это время? Уже через несколько дней мы опустошим все окрестности, и нам придется посылать фуражиров все дальше и дальше… Нет, город следует взять как можно скорее и любой ценой.
На сей раз некоторые принялись качать головами, послышались протесты. Заговорил еще один раб:
— Стратег, ты слишком много хочешь от наших людей. Они храбры и совершили уже многое. Но чтобы взять Гортину, нужна обученная армия. Я не хочу, чтобы мои люди гибли в непродуманной атаке. Но даже если я и соглашусь, не думаю, что все последуют моему приказу.
Его мнение поддержали и другие командиры отрядов, и Аякс с негодованием посмотрел на них:
— Тогда мы можем полностью исключить потери и приготовиться к сдаче в плен. При удаче мы можем выговорить у правителя милостивые условия — если предложим сложить оружие и закончить восстание. Не сомневаюсь в том, что он удовлетворится казнью главарей и всех, кого заметили в преступлениях против своих хозяев. Только дело не закончится этим. Вам известен закон. Если любой домашний раб оказывается виновным в убийстве своего господина, тогда к смерти приговариваются все рабы дома. Уцелевшие могут считать, что им повезло, если отделаются поркой, прежде чем их вернут владельцам. — Аякс с негодованием обвел собравшихся взглядом. — Итак, пойдем ли мы этим путем, братья мои?
Собравшихся охватило напряженное молчание, наконец Фуск осмелился ответить. Нервно глотнув, он обратился к гладиатору:
— Стратег, похоже, ты обещаешь нам выбор между смертью сейчас и смертью потом. Наши люди живут мгновением. Каждый день свободы для них драгоценный дар. Неужели тебя удивляет, что они слишком дорожат и такой жизнью, чтобы рисковать ею при штурме Гортины?
Аякс ощутил, что внутренности его сжались в комок. Ему хотелось кричать на этих тупиц. Разве они не шли раньше на огромный риск, разве не приносили великие жертвы? Ситуация требовала заново вдохнуть в них отвагу. Он заставил свой голос оставаться спокойным.
— Не сомневаюсь в том, что и Хилон считал свою жизнь драгоценной. Тем не менее он отдал свою жизнь ради восстания и умер без сожаления.
Потупившись, Фуск проговорил:
— Я не Хилон.
— Понятно. А как насчет остальных? Вам его подвиг ни о чем не говорит?
Никто не ответил ему, и Аякс не стал нарушать мучительное для всех виноватое молчание. Он не знал, что делать, не знал, что сказать… Ему пришлось сжать кулаки за спиной и постараться подавить гнев, желание излить на них свою ярость, устыдить их. Какое-то мгновение он был готов отправиться на штурм города в одиночку. Он пойдет к стене с мечом в руке и увидит, кому хватит отваги последовать за ним и исполнить клятву, которую дали они друг другу, объединившись в восстании против Рима.
Но тут в двери дома показался силуэт командира одного из разъездов, которые Аякс рассылал в разведку по всему острову. Он тяжело дышал, на коже его блестел пот.
— Что случилось? — спросил Аякс.
Разведчик обвел взглядом собравшихся командиров и вновь посмотрел на Аякса.
— Говори, — приказал тот. — Докладывай.
Разведчик кивнул, облизнул пересохшие губы и начал:
— Мы нашли корабли, стратег. Целый флот. Они находятся в бухте в трех днях езды отсюда.
— Корабли? Флот? — Аякс поднял бровь. — Военные корабли?
— Нет, стратег. Торговые. Огромные торговые корабли, набитые до отказа зерном. Мы поймали одного из моряков и допросили его. Эти корабли принадлежат к хлебному флоту, везущему зерно в Рим. Они попали в сильный шторм. Два корабля утонули, остальные получили повреждения и зашли в бухту для починки. Там мы и застали их, ожидающих древесины, канатов и парусов, чтобы починить корабли и продолжить плавание в Рим.
Аякс не тратил времени на раздумья.
— А скоро ли они завершат свой ремонт?
— Не слишком, господин. Допрошенный нами моряк утверждал, что им потребуется несколько дней, чтобы найти необходимое и доставить в бухту…
— А где этот моряк?
Разведчик чиркнул себя ногтем по шее.
— Прости, стратег. Я подумал, что так будет лучше.
Аякс кивнул, уже осознавая все значение этой новости.
Улыбнувшись, он пробормотал себе под нос:
— Хлебный флот…
Волнение округлило глаза Фуска.
— Видят боги, мы сумеем прокормить наших людей почти целый год, если сможем захватить этот груз.
Аякс усмехнулся:
— Ты не понял главного, Фуск. Это зерно нужно не нашим людям. Оно нужно Риму. Если хлебный флот не придет, они будут голодать. Там, в Риме, нужно накормить миллион ртов. Как долго, по-твоему, император сумеет не обращать внимания на голодающую толпу? — Гладиатор кивнул в такт своим мыслям. — Наконец мы получим оружие, которое можно будет приставить к самому горлу врага…
Глава 26
Экипажи военных кораблей оставили в Матале хоронить убитых, а Фульвий повел свою колонну на Гортину. Терзаемый тревогой за друзей, Катон ехал впереди с турмой конной когорты. Он вел всадников к столице провинции галопом по пыльной дороге, заранее ужасаясь тому, что может увидеть возле стен города. Новоиспеченный трибун разрешил отдохнуть коням и людям только тогда, когда и те и другие предельно устали… Только тогда он приказал вести коней в поводу, пока животные не отдохнули в достаточной мере, чтобы везти людей.
Все это время в голове его кружился вихрь видений. Его воображение рисовало дымящиеся руины Гортины, улицы, заваленные мертвыми телами по всей дороге к акрополю, где… На мгновение Катон с силой зажмурил глаза, чтобы изгнать из воображения это видение, и обратился к молитве, безмолвно умоляя богов пощадить Юлию, Макрона и всех остальных. Если они окажутся в безопасности, Катон поклялся стать слугой — что там, рабом богов — и жить только для того, чтобы угождать им. Если ему надлежит оплатить жизнь своих друзей собственной… что ж, да будет так.
Внутренний голос тем временем настырно корил его за ханжество. С каких это пор он решил настолько довериться божественному вмешательству? Ощутив два раздиравших душу противоположных порыва, Катон решил обратиться к мыслям о мести. Если Аякс уже убил их, молодой центурион поклялся не успокаиваться, доколе гладиатор не будет пойман и убит, чего бы это ему ни стоило. Сердце его захлестывала ненависть, наполнявшая все его существо желанием уничтожить Аякса, истребить всякую малую частицу его существа. До сих пор ему еще не приводилось испытывать подобного стремления к мести, и на короткое мгновение некая часть его разума, еще способная на рациональное мышление, напомнила ему о том, что в точности
