человеческого организма» была скучна, но необходима. И я отлично знаю, что лучшее время для нападения – это от часа до двух ночи, когда подступает первая волна суточной усталости, и от четырех до пяти часов – когда вторая волна накатывает уже настоящим девятым валом. Тогда уже на сорок процентов теряется бдительность у любой самой квалифицированной охраны, даже если она только-только заступила на пост и считает себя свежей, как недавно сорванный с грядки зеленый огурчик. Нам лучше всего пожаловать вместе с этим девятым валом.
– Посиди пока здесь. Я один поброжу.
– Я с вами...
– Посиди, – сказал я сурово-категорично тоном, не терпящим возражений. – Я хочу просто воздухом подышать. В одиночестве. Имею я на это право?
Он боится меня отпустить. И настаивать на своем тоже боится.
Все правильно. Так и должно быть.
В себе я уверен. Я даже в ощущениях своих, в том, чего глазами не вижу, уверен бываю обычно больше, чем в том, о чем мне лишь рассказывают. Мне необходимо хотя бы посмотреть на место, где предстоит работать, потому что каждое место обладает собственной энергетикой, отличной от других. Одно место навевает уныние, в другом плясать хочется, третье давит вроде бы безосновательным страхом. И понимание этой энергетики – тоже разведка. А идти на дело совсем без разведки не в моих правилах. Пусть Юрок и говорит, что все рассмотрел досконально, до мелочей, до кочки или бугорка, на котором споткнуться можно. Я ему верю, но при этом в каждом подобном мероприятии ситуация такая же, как при прыжках с парашютом. Свой парашют каждый готовит сам. Потому что собственную безопасность безопаснее всего доверять собственной заботливости.
Я вышел из машины, беззвучно закрыл дверцу, хотя она никак не хотела, чтобы я это сделал, и углубился в лес, выбирая направление скорее интуитивно, чем основываясь на чертеже, который нарисовал Юрок. Ночной лес – он особый. Он для разведчика и диверсанта даже понятнее, чем дневной. Недавно мне рассказывал знакомый майор из СОБРа про свое участие в первой чеченской войне. Он по ночам исползал на собственном многострадальном брюхе весь Грозный. А когда впервые после месяца боевых действий вышел в город днем, то с трудом ориентировался среди полуразрушенных кварталов. В ночном лесу я почувствовал себя так же, как он в ночном Грозном. Я знаю, что раньше любого другого услышу здесь посторонний звук, лесу не свойственный, уловлю чье-то движение даже спиной, определю опасность.
Сразу за леском навстречу мне пошла негустая полоса кустарника, как и рассказывал Юрок. Я пересек эту полосу без суеты, вдумчиво осматриваясь, и ни одна ветка не треснула под ногой. Я даже шум ветра в листве никак не нарушил. Не забыл про себя с удовольствием отметить, что навыков былых не потерял, отчего, как всегда после внутренней похвалы, почувствовал себя сильнее и опытнее. И вышел к дороге, за которой красовался двухметровый забор из красного шлифованного кирпича. Второй этаж по нижнюю линию окон и мансарда видны и отсюда. Света в окнах нет. Шторы за стеклом не колышутся, потому что стеклопакеты не имеют форточек.
Как ни странно это звучит, но отсутствие света в окнах далеко не всегда является благим фактором. С одной стороны – света нет, значит, подумаешь, спят спокойно, видят те сны, которые совесть позволяет видеть. И рискуешь жестоко ошибиться. С другой, вполне естественной и вероятной стороны, отсутствие света, возможно, предполагает создание в тебе самом искусственного сознания, что тебя не ждут. Это происходит как раз тогда, когда ждут с приготовленным стволом и нервно перебирают пальцами, постукивая в нетерпении по скобе спускового крючка.
Так ждут или не ждут?
Обычно я предпочитаю знать это заранее.
Собак не слышно. Юрок не сообщил, что во дворе обитают два алабая. Он их, конечно же, не видел. Трудно увидеть то, что находится через три забора и два двора. И лая их не слышал. Такие псы лают вообще нечасто. Любая болонка при приближении к забору постороннего человека уже шум бы подняла. А короткохвостых среднеазиатских овчарок – алабаев – я хорошо знаю еще по Афгану. Угрюмые и недоверчивые, с мощным корпусом и тяжелыми лапами. Много, помнится, они неприятностей нам доставили. Вообще-то я не люблю, когда собачий лай ставит под угрозу мою жизнь. И потому предпочитаю принимать превентивные меры.
Но пока их принимать рано. Может быть, их вообще не придется принимать. Но если собаки здесь тоже есть, в нужный момент придется тоненько и беззвучно прорезать ночной воздух арбалетному болту. А пока надо дать возможность охране ощутить безмятежность и безопасность ночи. Ночь, известно, нежна! Сам же я, к сожалению, такой безмятежности и безопасности пока еще не ощутил. По спине пробежал холодок, словно я уже перебрался через забор и вышел под выстрел, специально для меня приготовленный, и чувствую, что в каком-то окне чей-то прищуренный глаз ласково смотрит на меня сквозь рамку прицела. Так ласково смотрят только на любимую и ожидаемую женщину и на такую же любимую и не менее ожидаемую жертву. Неприятное, надо сказать, ощущение для жертвы. И потому я обычно стараюсь избегать этой участи. Кроме отдельных случаев, когда это бывает необходимым...
Так же тихо, как шел к забору, я вернулся к машине и даже подошел к ней сзади. Так подошел, что мой напарник только в последний момент меня заметил. Расслабился он, расслабился. Подойти мог и кто-то другой. И приставить к виску ствол. Во времена службы я устроил бы Юрку разнос по всем статьям. Сейчас у меня права на это нет. Да и настроение не то.
Молча я сел на заднее сиденье, задумался.
– Что-то не так? – Юрок по-прежнему не заикается. Значит, мобилизован, хотя мое появление и прозевал. Впрочем, не он один в таком положении оказывался. Передвигаться бесшумно и незаметно я умею.
– Ты уверен, что нас не ждут?
Он передергивает плечами, словно отмахивается.
– Они постоянно, похоже, кого-то ждут.
По идее, охрана такой и должна быть.
– Тогда поставили бы уж камеры слежения.
– Не в банке...
Я минуту вдумываюсь в ситуацию.
– Собак не слышал.
– Откуда здесь собаки?
– Здесь должно быть два алабая. Известные любимцы Крысавца. Он их на собачьих боях выставлял. Каждый под семьдесят килограммов.
– Около главного входа, может, спят.
– В дом их запустить не могут?
– Не знаю. Я собак вообще не видел.
– Ладно, разберемся.
Я закрыл глаза. Знаю, что Юрок задремать в таком положении не сможет, потому и не предложил ему тоже отдохнуть до наступления нужного времени. А время подступает ко мне уже вплотную. Может быть, и к Юрку.
Я постараюсь, чтобы и к нему подступило точно так же. Вплотную...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Показалось, что генеральский кабинет за время отсутствия хозяина кто-то посетил. Конечно, Легкоступов понимал, что это может быть и простой мнительностью. После такого свидания обостренную мнительность приобрести немудрено. Но все же он раскаялся, что не потрудился опечатать дверь, как делал это каждый вечер, уходя домой. И потому сразу проверил сейф. В сейфе – тоже, кстати, неопечатанном – все осталось в том же порядке, в каком и было. Это слегка успокоило. На всякий случай Легкоступов попробовал рукой настольную лампу – даже при кратковременном включении металлический колпак нагревается быстро. Нет, лампу никто не включал. Впрочем, в нынешние времена, имея современные технические средства, пользоваться настольной лампой при пересъемке документов смешно. Просто именно так когда-то, еще в молодости, учили, вот он и потрогал этот колпак.
Хотелось ясности в голове. Хотя бы в голове... Потому что ясности в событиях может и не быть из-за недостатка информации. Генерал позвонил в буфет, и, когда ему принесли заказанный двойной кофе, чтобы никто не побеспокоил и не помешал привести мысли в порядок, Геннадий Рудольфович закрылся изнутри на два оборота ключа.
И сел за стол, привычно положив ладони на столешницу. Такая внешне чуть смешная поза помогала ему сосредоточиться, а нерегулярные постукивания ладонями по поверхности стола создавали мыслям определенный строй, отделяя, как вехами, нужное от ненужного.
Итак, что можно выделить в доминанту?
Ангел вызывает повышенный интерес, оказывается, не только с его стороны, но и со стороны каких-то финансово-промышленных структур. Или – Структуры! Конечно, любой подросток в нашей стране понимает, что все финансы и вся промышленность – это в первую очередь большая и грязная политика. Хотя называться она может как угодно и выполнять какие угодно экономические функции. Значит, доминантой должна стать именно эта самая Структура. Что она из себя представляет, кто в нее входит, кто руководит?
Это один из самых главных вопросов. Но есть ощущение, что далеко не самый главный. Самый главный следует еще сформулировать.
Цель?
Да-да, именно – цель, которую ставит перед собой эта Структура. Существует масса финансово-промышленных групп. У большинства из них цель единственная и, можно даже сказать, примитивная – достижение максимальной эффективности деятельности и, как следствие этого, получение максимальной прибыли. Это естественно и не вызывает нареканий, пока укладывается в видимые рамки закона. Что кроется за невидимыми – мало кого интересует. Но обычно подобным группам нет дела до таких проблем, как генетика. Не может им быть до этого дела, кроме обыкновенного человеческого любопытства. И ведь это не общее понятие, не просто генетика... Генетика человека! Это уже в какой-то степени фундаментальная наука, вызывающая уже два столетия споры ученых и вымыслы писателей-фантастов, наука, которую трудно отнести к возможности скорого получения прибыли и быстрого оборота вложенного капитала. Кроме одного варианта – криминала. Прибыли, добываемой с помощью криминала. Но это слишком мелко, чтобы вызвать серьезный всплеск интереса сильных структур. Не были бы тогда задействованы такие серьезные силы, не придавливали бы тогда почти в открытую генералов ФСБ.
Оппоненты Легкоступова из некоей финансово-промышленной Структуры выходят из рамок традиционного классового интереса, проявляя внимание к разработкам покойного полковника Радяна.
Что может значить для них капитан Ангелов? Интерес к нему проявляется только как к модели суперсолдата? Зачем им нужен этот суперсолдат? Не для ударного труда на производстве – это понятно. Вообще солдаты, даже не супер, а простые солдаты, не должны входить в сферу интересов промышленников и финансистов, если только из них не формируется охрана. Но это тоже слишком много для охраны – вести активные действия против ФСБ и ГРУ одновременно.
