– Это не котенок, это кошка, – тихо поправила меня Лидия. – Монахини нашли ее в лесу восемь лет назад. У нее уже несколько раз были котята, правда, ни один не выжил. И она вегетарианка.
Кошка-вегетарианка? Что тут скажешь… Может, она очень высоконравственная. Или просто подстраивается под монастырские требования.
– И как ее зовут?
– Кошка. Просто Кошка.
Водитель фургона начал собираться в обратный путь. Он поклонился обеим монахиням, а потом, к моему великому смущению, и мне тоже. Я почувствовала, как краска заливает щеки. Внезапно стало очень жарко.
– Так мы выказываем уважение самым старшим среди присутствующих, – пояснила монахиня.
Глядя на нее, невозможно было определить, сколько ей лет. Тридцать? Сорок? Казалось, время не оставляло следов на омытом святостью лице монахини. Позже Лидия призналась, что эта женщина младше меня всего на два года. Никогда бы не подумала, что мы с ней почти одного возраста.
Кланяться людям только потому, что они старые? Вот что значит разные культурные ценности.
– Старые люди несут в себе благословение, – сказала монахиня, широко улыбаясь.
Первый день на Шри-Ланке принес столько впечатлений, что я начала чувствовать себя Алисой в Стране чудес. Оставив позади общество, которое боготворит молодость и с презрением относится к седым волосам, я оказалась среди тех, кто почитал меня именно за мои морщины. Не то что бы мне нравилось считать себя древней старухой, но статус зрелой, умудренной годами женщины мне определенно льстил.
После того как водитель отдал чемодан, еще раз извинился за поломку фургона и ушел, Лидия проводила меня в наши комнаты. Я слишком устала, чтобы привередничать. Стены абрикосового цвета, голая лампочка, стол, белые пластиковые стулья и кровать с синей москитной сеткой – более чем достаточно на три дня.
В комнате было душно и жарко. Лидия открыла окна и пообещала, что проблем с комарами не будет. Дочь ночевала в соседней комнате. Она только собиралась объяснить мне, как добраться до туалета, как здание погрузилось в темноту. Старшая монахиня зашла к нам с горящей свечой.
– Электричество отключили, сестра Хелен, – сказала она, ставя свечу на стол и выплывая из комнаты.
Через несколько секунд свеча погасла и свалилась на пол.
– Ты привезла налобный фонарик? – спросила Лидия.
Послышался глухой стук. Дочь сказала, что ничего страшного – она просто пытается найти свечу.
С налобными фонариками на голове мы напоминали светлячков. Я вышла на балкон вслед за Лидией, спустилась по внешней лестнице, преодолела довольно крутой подъем и добралась до того, что дочь тактично назвала «французским» туалетом, то есть до выложенной кафелем кабинки с дырой в полу, ведром и ершиком. Ни о каком автоматическом смыве и речи не шло. По сравнению с этим туалет в Куала-Лумпуре был образцом гигиены. Какой же дурой я была сутки назад!
Но делать нечего. Придется пользоваться дырой в полу и надеяться, что там не обосновалось семейство скорпионов. Впрочем, даже если и обосновалось, я все равно не пойду справлять нужду в джунгли, где затаились змеи и прочие жуткие твари. Следующие несколько дней эта дыра в полу будет моей. А еще – Лидии и каждого, кто захочет ей воспользоваться. Так что мне всего лишь придется научиться управляться с ершиком и ведром.
Спустившись вниз, я приняла душ в компании большого таракана. Несмотря на то что вода текла еле- еле, под конец я решила, что это был лучший душ в моей жизни.
Я с интересом узнавала, в каких незамысловатых условиях Лидия жила неделями, а то и месяцами. Моя комната была точной копией ее: кровать представляла собой матрас на листе фанеры, длины которого хватило бы десятилетнему мальчику. Но облагороженный домашними простынями и подушкой для путешествий, он стал выглядеть невероятно манящим. После целого дня в трясущемся фургоне я была рада опуститься на что-нибудь неподвижное.
Лидия принесла чай – такой горячий и крепкий, что он без труда сошел бы за суп. Помявшись, я вытащила из чемодана маленький сверток и протянула дочери.
– Ух ты! – воскликнула она, разворачивая майку со стразами, которые блеснули в потемках. – Кельвин Кляйн! Потрясающе!
Ее радость при виде кричащей отделки топа была для меня как бальзам на душу.
Вскоре Лидия пожелала мне спокойной ночи, поцеловала и сказала, что я могу стучаться к ней в любое время, если мне что-нибудь понадобится. Оставшись наедине со своими мыслями, я с улыбкой прислушивалась к электронному пиканью, доносившемуся из ее комнаты. Даже в далеком монастыре Лидия не изменила своим привычкам: забывала включить будильник и неловко спотыкалась о раскиданные вещи. От этой мысли мне становилось теплее.
Тем временем на джунгли опустилась чернильная ночь. Я наивно полагала, что с ее приходом в монастыре воцарится тишина, но вместо этого послышались гипнотические переливы мужского пения. Тягучие звуки уносили меня в прошлое, сквозь поколения, к предкам, жившим до наступления индустриальной революции, эры Просвещения и Ренессанса.
Когда пение смолкло, ему на смену пришла какофония джунглей. Опустившись на кровать, я слушала сверчков (которые были представлены несколькими видами), птиц, лягушек, собак и огромное количество других существ, которые кричали, верещали, хрюкали, щелкали, свистели, крякали и щебетали. Перекрикивая друг друга, они завершили начатое мужским хором и унесли меня во времена, когда перспектива встретиться со злыми духами была пугающе реальной.
Через некоторое время я поняла, что под эту жуткую симфонию мне не уснуть, и полезла за ай-фоном. Едва я его включила, как на экране появилась фотография Джоны, свернувшегося беретом на голове у Филиппа. Телефон работает – какое облегчение! На секунду мне действительно показалось, что я провалилась в другое столетие.
При свете налобного фонарика я выудила из сумочки для туалетных принадлежностей беруши. Хвала небесам, что я не забыла взять с собой эти оранжевые затычки, предохраняющие от безумия! Потом я посчитала батончики. По два на ночь. Я надеялась, что они помогут мне дожить до конца путешествия. Если же нет, просто начну относиться к монастырю как к диетическому лагерю.
Копаясь в чемодане, я почувствовала себя перестраховщицей. До сих пор мне не пригодилось почти ничего из того, что я с собой привезла. Пропитанную пестицидами сетку я натянула на окно на случай, если Лидия слишком оптимистична по поводу комаров. Но браслеты от насекомых, перчатки, гольфы и шляпу с сеткой тащить из Австралии явно не стоило. Слабительное с закрепительным тоскливо позвякивали в нераспечатанных пузырьках. Я уже почти надеялась на встречу с клещами, чтобы хоть прибор для их удаления не провалялся всю поездку на дне сумки.
Впрочем, подумала я, осторожно опускаясь на кровать (вдруг она не такая крепкая, как кажется?), путешествие только начинается. Кто знает, что может пойти не так? Беруши не спасали меня от ночного концерта в джунглях, но я слишком устала, чтобы обращать на него внимание.
Едва я уснула, как меня разбудил долбящий по дереву дятел. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить – это не птица добывает себе завтрак, а монахи бьют в барабаны, приветствуя новый день. Вскоре они запели, и у меня по спине побежали мурашки. Сплетаясь в созвучия, которым позавидовал бы и Арнольд Шёнберг[29], их красно-коричневые голоса плыли над навесом джунглей. Казалось, эти напевы принадлежали другому миру. Наверное, так звучал бы косяк рыб, если бы рыбы умели петь.
Сквозь шторы просочился розовый свет. За последние тридцать лет я где только не бывала, исполняя свой материнский долг – на вершине радости в родильной палате и в бездне отчаяния у могильной плиты, – но оказаться в далеком монастыре на Шри-Ланке никак не ожидала.
К счастью, на предрассветное пение монахи никого не приглашали. Может быть, женщинам вообще не полагалось принимать участие в этой церемонии. Монастырские порядки не слишком благоволили общению между полами. Монахи жили отдельно от монахинь, по ту сторону горы.
Уснуть после такого было невозможно. Я вылезла из кровати и задумалась, что бы стилисты из программы «Снимите это немедленно!» порекомендовали надеть в такой ситуации. Мне показалось логичным
