В ресторане мы сели на самое лучшее место, которое может занимать только сам Женя или же очень дорогие гости, — столик с видом на ночную Москву, на джаз-оркестр, и на стенку, где, присмотревшись, в абстрактной мозаике можно было узнать знаменитый профиль Жени.
— Тебе действительно понравился спектакль? — спросил Женя.
— Мне понравился ты и одна молоденькая девочка. А спектакль — умная холодная схема, — ответила я и в этот момент увидела, как в зал вошел Александр Виноградов.
Он небрежно обвел глазами зал и пошел к столику около окна. Сев, он столкнулся глазами со мной. Секунду смотрел, оценивая моего спутника, потом сыграл все, что только мог: возмущение, удивление, восторг моим выбором, ужас от него же. Потом встал, чуть поклонился и опять сел. Я вздохнула.
— Скучно? — не так понял меня Женя. — Сейчас все принесут.
— Да нет. Просто там мой… родственник сидит, кривляется. Мне стыдно за него.
Женя обернулся.
— А это случайно не тот банкир, которого недавно неудачно подстрелили?
— Тот. Только не подстрелили, а хотели украсть. Но довезли только до ближайшего поста ГИБДД, там похитителей и поймали.
— А, да-да, точно! А он еще по телевизору рассказывал, что у него вживленная в спину кнопка срочной связи с милицией. Это что, правда?
Я отмахнулась.
— Такая же правда, как то, что ты — мой любовник, к примеру.
Женя засмеялся, но я поняла, что из-за дурацкого появления Александра Виноградова я только что не очень ловко пошутила со звездой российского театра и кино. Саша выпил рюмку текилы, нарочно по-хамски облизав соль с ее краев, и ушел, показав мне большой палец, только почему-то повернув при этом руку вниз. По-моему, этот жест означает в боксе «опустить партнера», то есть добить его, но что конкретно имел в виду наш с Варей обожаемый родственник, я не поняла.
Зато отлично поняла его звонок на следующее утро.
— В семь за вами приедет Костя. Я жду вас в «Гнезде глухаря».
— Господи, а что я там забыла, в этом гнезде?
— Ты, может, и ничего, а я собираюсь послушать Трофима. В вашем присутствии.
Как же некоторые мои недавно и скоропостижно разбогатевшие соотечественники, еще ни разу не отсидевшие, нежно любят блатной и приблатненный фольклор, лагерные заунывные песни и тюремные частушки.
«Ты меня бросила, девочка милая, ведь за решеткой теперь до могилы я».
Почему любят? Готовятся? Боятся? Рады, что избежали? Что касается Александра Виноградова, то, замечая у него эту склонность, я злорадно радовалась: «А-а-а, вот и прокололся ты, псевдомосковский псевдоинтеллигент!» Уроженец деревни Марфино Московской области.
К слову, ничего плохого в деревне Марфино нет. Там вообще ничего уже нет. Там плотной кучей стоят дешевые новостройки, заселенные налетевшими в Москву жителями разоренных русским капитализмом маленьких провинциальных городов и семьями азербайджанцев, где про количество детей отец отвечает: «Пят… нэт, шест… нэт, шест у барата моего, у меня — пят!»
Все плохое и хорошее есть в Александре Виноградове. Плохое заставляет меня проклинать его четырнадцать лет, которые я его знаю. А хорошее — жить с ним все эти четырнадцать лет.
Глава 3
Когда я не забеременела на шестой и на седьмой раз, Саша Виноградов стал посмеиваться. Что является страшным знаком для всех, знающих его близко. Я занервничала. На восьмой месяц попыток пошла-таки к врачу. Милая врач Анна Васильевна с некоторым подозрением спросила меня, сверяясь с лежащей перед ней карточкой:
— A-а… сколько, простите, Елена Витальевна, вам лет полных?
— Тридцать семь.
— И у вас есть, кажется, дочь?
— Есть, — я понимала, что она сейчас скажет.
Именно то она и сказала, сначала:
— Поздно. Зачем? Не искушайте. Если стимулировать, могут всякие неприятности быть… А у него-то, кстати, у самого все в порядке?
Вот. Что-то об этом я забыла, имея в виду его скандальные подвиги по всей Москве и, не сомневаюсь, за ее пределами.
— Пусть проверится, — Анна Васильевна вопросительно посмотрела на меня. Мне показалось, ей хотелось спросить, женаты ли мы.
— Ой, вряд ли он пойдёт… Он — романтик… гм…
— Этого дела, — смеясь, подсказала симпатичная Анна Васильевна и так и не спросила о моем нынешнем статусе.
Он, скорее, проверит это с другой — подумала я. Чем сдавать свои драгоценные клетки в пробирке. Получится, так получится, «так фишка выпала» — любимое Сашино правило.
— А вот скажите… Как бы вычислить так, чтобы зачать мальчика? — Я понимала, что для взрослой женщины это не просто идиотский вопрос. Это вопрос слабой, жалкой женщины, полностью зависимой от дурака, который хочет мальчика, чтобы…
Попросите хотя бы одного мужчину продолжить эту фразу — зачем ему именно мальчик. Запишите результат. Спросите другого. Тоже запишите. Получите готовый эпиграф к феминистской дискуссии: «О глобальном вреде мужчин в обществе, их глупости, самовлюбленности, эгоизме и вырождении».
К огромному сожалению, я не феминистка. Я горжусь своим дипломом факультета журналистики МГУ. Но точно знаю, что на самом-то деле рождена, чтобы быть хорошей хозяйкой и прекрасной женой, внешне похожей на любовницу, а внутренне — на идеальную подругу, терпеливую, верную, гибкую, прощающую баловство и хамство, уважающую его глупости, капризы и его мать, у которой едет на бок лицо, когда она видит меня.
Рождена-то рождена, а живу всю жизнь одна. И хожу при этом с «замужними» глазами. И жду неделями Сашу Виноградова, последние семь лет оправдывая себя тем, что он — Варькин отец. И ухожу от него «со всеми вещами» и глупой надеждой, что отец моей дочери вернет меня и попросит стать его женой.
Мне так важен статус… Мне так надоело быть просто «Вариной мамой»…
— Это моя дочь Варя! — говорит Виноградов, представляя нас. — А это гм… это Варина мама.
Иногда обходится без «гм» и без «мамы». Мама, то есть я, стоит рядом и улыбается от радости быть Вариной мамой и вообще… Рядом с Вариным папой, забывающим ее представить хоть как-то.
Надо быть честной. Саша Виноградов называет меня порой «my wife» — обращаясь к иностранным официантам, не знающим ни одного языка. А у «my wife» в это время каждый раз сладостно замирает сердце, и она, эта ничья вайф, опускает глаза, чтобы ненароком они не задали лишнего вопроса, припирающего свободного человека к стенке.
— Так это он, ваш… муж хочет мальчика? — спросила меня Анна Васильевна.
— Ну да.
— Скажите ему или просто сами имейте в виду, что для этого надо иметь хотя бы один мужской ген — это раз. И как минимум одного живого сперматозоида — это два.
— Спасибо, — улыбнулась я.
Анна Васильевна, похоже, увидела мое растерзанное состояние и решила меня подбодрить.
— С другим попробуйте, — тоже улыбнулась Анна Васильевна.
Всю дорогу домой я пыталась представить себе этого другого, но дальше темных глаз Александра Виноградова, которые превращаются у «другого» в… допустим… светлые… я ничего не придумала.
