— Ну допустим, — согласилась миссис Берроуз.
Все отошли от двери, пока Суини и Дрейк проверили её на ловушки, а потом открыли.
Селия, как будто торопясь быстрее узнать, что происходит в Колонии, пошла сразу за ними.
Пройдя половину коридора, Суини вдруг оступился на ржавом полу и зашатался. Он стал хвататься за стены шлюза, словно не мог удержаться на ногах. Дрейк поспешил к нему на помощь и оттащил великана назад.
— Нет! Колли! — воскликнула миссис Берроуз. Охотница упала рядом с ней без сознания.
— Вынесите кошку! — крикнул Дрейк Уиллу и полковнику.
Как только Суини помогли дойти обратно до лифта, ему полегчало. Однако Колли так и не пришла в себя.
— Что случилось? — спросила миссис Берроуз. — Так нельзя, она же беременна!
Дрейк указал на своё ухо. — Инфразвуковое поле. Они установили его вокруг двери, чтобы никто не мог пройти. Суини болезненно воспринимает большинство звуковых частот, тут даже затычки не спасают. А у Колли не было вовсе никакой защиты.
— Но она поправится? — спросила Эллиот, проведя рукой по выпуклому животу кошки.
— Должна, — ответил Дрейк. — А теперь отойдите как можно дальше назад. Мы с полковником, по старой доброй традиции, пробьём себе путь динамитом.
На Рыночной площади в центре Южной пещеры собирался народ, чтобы послушать, что скажет Комитет губернаторов. Весть о выступлении распространилась быстро, и явились большинство оставшихся жителей подземного города, если не все.
Губернаторы в последнее время редко давали о себе знать, но после неожиданного исчезновения стигийцев всё-таки выбрались из укрытия, явно намереваясь напомнить Колонии, кто здесь главный.
Вплоть до недавних печальных событий площадь в каждый торговый день кишела людьми, снующими вокруг выстроенных рядами лотков. Теперь лотки откатили в сторону, чтобы освободить место для собравшихся. Кое-кто залез на них, чтобы лучше видеть губернаторов.
А губернаторы собрались почти в полном составе. Не хватало лишь одного из двенадцати — мистера Крукшенка приковал к постели тяжёлый приступ подагры. Остальные же, облачившись в высокие цилиндры, чёрные сюртуки и полосатые серые брюки, восседали за столом на наспех сооружённом помосте. Когда пришло время начинать собрание, одиннадцать губернаторов все как один сняли шляпы и поставили на стол перед собой. Потом поднялся мистер Пирсон, старший из них.
Размеренно, с траурным выражением лица он забубнил о том, как важно «блюсти порядок», и о том, что «долг всякого колониста перед ближним своим — верно следовать освящённым временем законам». В его речи нередко звучало имя Габриэля Мартино; очевидно, губернатор полагал, что напоминание об основателе Колонии встретит отклик у публики и настроит её более благожелательно.
Однако народ слушал мистера Пирсона хотя и со вниманием, но без одобрения. Губернаторы всегда были марионетками стигийцев, проводниками воли тех, кто представлял истинный правящий класс подземного мира. И теперь, когда стигийцы оставили город, ясно было, что властям не стоит ожидать прежнего к себе уважения.
— В последние несколько месяцев, — объявил мистер Пирсон, запустив одну руку между пуговицами жилета на животе, а другой указуя на каменный потолок пещеры, — в последние несколько месяцев мы изведали немало тягот. Всякий из нас оказался разлучён с кем-то из родных и друзей, хотя нам пока неведомо, для чего. Неизвестно, куда забрали наших близких и когда их вновь к нам вернут.
— Никогда! — выкрикнула какая-то женщина из толпы.
— В тот день, когда наши владыки возвратятся, будьте уверены: мы, Комитет губернаторов, обратимся к ним с тем же вопросом, — ответил ей мистер Пирсон.
При упоминании стигийцев по толпе прокатился рокот недовольства.
— И до тех пор, пока не будет восстановлен статус-кво, мы позаботимся о том, чтобы поддержать привычный уклад жизни и уберечь наше общество от беззаконий, творимых кучкой недовольных, — разглагольствовал мистер Пирсон. — Ибо здесь нам не на кого положиться, кроме самих себя. Мы все — одно большое сообщество, и мы стоим друг за друга.
Он церемонно повернулся к губернаторам слева от себя, потом к тем, что сидели справа. Все десятеро принялись выразительно соглашаться: «Верно! Верно!», кивая, словно шеренга болванчиков.
Мистер Пирсон снова обратился к толпе.
— Мы все в одной лодке. И последние несколько месяцев мы плывём по бурным водам… Мы мучаемся от голода, смятения и страха перед необъяснимыми переменами в нашей жизни. Но нет нужды бояться! Комитет восстановит закон и порядок! — Он сделал паузу, будто ожидал овации, но ответом толпы было гробовое молчание. Губернатор откашлялся и продолжал: — Первой нашей задачей будет найти открытый портал, чтобы немедленно возобновить поставки продовольствия из Верхоземья. Но, что не менее важно, следует восстановить и производство наших собственных продуктов — продуктов, которые занимают столь важное место в нашем рационе. Скотоводство и крысоловство остаются нашими главными приоритетами, уже сейчас пенсовичные плантации в Северной пещере подготавливаются к спороношению, кроме того…
— Что-то я не видел тебя с лопатой, — громко произнёс какой-то колонист.
— Ага, сам-то давно рукава закатывал, Пирсон? — добавил другой.
Мистер Пирсон запустил палец под накрахмаленный воротник и, пропустив грубые выкрики мимо ушей, попытался продолжить речь. Но тут в глубине толпы кто-то громко кашлянул. Только это был вовсе не кашель. Какой-то колонист пригнулся и крикнул:
— Горшок!
Толпа захихикала.
Большинство жителей Колонии давно уже отказались от старинной традиции держать под кроватью урыльник, или ночную вазу — фарфоровый горшок, куда можно было облегчиться, если нужда застигнет среди ночи. Вместо этого колонисты давали себе труд спуститься в клозет, обычно располагавшийся на первом этаже дома, у чёрного хода.
Но не мистер Пирсон.
Кроме того, принадлежность к привилегированному классу не позволяла мистеру Пирсону снизойти до того, чтобы самостоятельно выливать по утрам свою мочу из горшка. Высокое положение давало ему право оставлять это незавидное занятие на долю слуги — как правило, пленного верхоземца, а если таковых не находилось, то и бедного колониста, вынужденного служить в губернаторском доме. Иногда урыльник выносили не прямо с утра, а значительно позже, когда его ароматы успевали пропитать весь дом. Приятного в этом было мало.
Ещё один шутник в толпе последовал примеру первого. Сделав вид, будто чихает, он во всеуслышание крикнул: «Урыльник!»
Несколько отважных колонистов залились смехом.
Кто-то осмелился произнести вслух прозвище старейшего из губернаторов — в Колонии его за глаза называли «Урыльник Пирсон», а временами выбирали и менее деликатные термины.
Это было самое что ни на есть бесстыдное неуважение к властям.
Мистер Пирсон вспыхнул и затряс кулаками. Он до того напоминал перегретый котёл, что казалось, вот-вот из ушей у него повалит пар.
— Я не потерплю подобной наглости! — проревел губернатор. — Первый Офицер! Арестовать их! — Мистер Пирсон побагровел ещё сильнее. — Эй, Первый Офицер! Немедленно ко мне! Заприте в Темницу нарушителей спокойствия!
Новый Первый Офицер вышел к помосту и вскарабкался на него сбоку. Наспех сколоченные доски затряслись и заскрипели под весом полицейского, и некоторые губернаторы даже схватились за край стола, словно опасаясь, что в любую минуту они могут низвергнуться в море презренной черни.
