сложившейся вокруг меня обстановке, и точно такой же камуфлированный рюкзак, и потом в первом попавшемся подъезде без кодового замка переодевшись в камуфляжку, остановился и начал думать. Не просто думать, а оценивать обстановку...
Ясно, если менты приехали ко мне на работу, они что-то обо мне знают. Не слишком много, но знают. Однако при всем своем умении работать оперативно, они не вычислят квартиру, которую я снимаю. Только неделя, как туда перебрался. И никто из соседей меня не знает. Пару раз с какими-то старухами в подъезде встречался, здоровался, но не представлялся. Машину ставил в том же дворе, но у другого дома, чтобы ее было видно из окон. Здесь четыре дома... А двор внутри... И в наш вход совсем с другой стороны... А прописан я, или, как сейчас говорят, зарегистрирован, совсем в другом месте, и на работе знают только номер моего мобильника. Следовательно, дома я могу чувствовать себя свободно, и даже спать не вздрагивая при звуке шагов на лестнице в подъезде. Но что мне дальше делать? С кем посоветоваться?
Есть у меня, не скажу что друзья, просто – товарищи, которые, без сомнения, не сдадут, и даже спрятать при необходимости могут. Но таких, кто способен что-то посоветовать, помочь реально – навскидку и не припомню. Значит, действовать придется в одиночестве. Этого я не боюсь. Нас так наш командир роты учил: каждый боец спецназа ГРУ всегда является самостоятельной боевой единицей, вне зависимости от того, находится он в составе подразделения или бьется в одиночестве. Я и действовал с ментами как самостоятельная боевая единица. Но уметь воевать – этого в моей ситуации мало. Необходимо найти способ, как из нее выпутаться с наименьшими потерями. Здесь нужен мудрый советчик, знающий, как вести себя в такой неоднозначной ситуации, и, кроме того, умеющий лавировать между разными положениями закона... Мне необходимо доказать, что я только защищался. И не превышал мер самообороны. Запись на диктофоне должна послужить тому подтверждением и доказательством моей невиновности. Наверное, и Коля Харламов готов дать показания. Но самому мне соваться сразу в лапы к ментам не следует. Помощник может сделать это безболезненно. Но где его взять?
Командир роты... Зря, что ли, он в который раз вспоминается...
И как-то сам собой выплыл из памяти телефонный номер капитана Аведова. Нет, я понимал, что капитан находится далеко, и вообще – инвалид, да, кроме того, за два года мог и позабыть о моем существовании, потому что у него таких, как я, было двести человек. Причем они постоянно менялись каждые полгода, и в общей сложности через роту прошло невесть сколько парней. Кто я для Вадима Палыча? Может и не вспомнить... Я останавливал себя такими мыслями, но тем не менее чувствовал что-то похожее на отчаяние и просто стремился к общению с человеком, которому можно довериться. А уж капитану Аведову довериться можно было всегда.
И я все же позвонил. Нашел в скверике скамейку, где можно спокойно посидеть и перевести дыхание. Там и набрал номер. Мне почему-то было стыдно сказать, что я знаю всю историю, произошедшую с капитаном. И я говорил с ним так, словно считал его все еще служащим в армии. Даже предположил, что Аведов уже майором стал.
Наверное, мой голос отражал внутреннее состояние. Это и сбило Вадима Палыча с толку. Он не расслышал фальши. Я не умел разговаривать с инвалидами, и, кроме того, стыдно было просить помощи у инвалида. Но я попросил...
ВАЛЕРИЙ СТАДНЮК, КАПИТАН, НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА АДМИНИСТРАТИВНОГО ОКРУГА
За все время службы в уголовном розыске со мной ни разу не происходило такого неприятного казуса. Надо особым талантом обладать, чтобы умудриться так провалить дело! Мы были впятером – четверо опытных оперов и не менее опытный водитель. А он тоже в первую очередь мент, и только потом водитель... И при этом не просто упустили подозреваемого, но понесли еще и ощутимые потери. И нравственные, и физические. Про синяк под глазом я уже не говорю, с кем такого не бывает, хотя светить на все управление таким «фонарем» – удовольствие не из больших.
Как и полагается, мы с места события, только передав по связи ориентировку на задержание, поехали в травмопункт ближайшей больницы, чтобы «снять побои». Нашу машину водитель без ключей никак не мог завести, а ломать панель, чтобы врубить ее напрямую, он не желал или не умел этого делать. Ладно, из отделения машина подвернулась. Обошлись без такси. А «снять побои» было необходимо. Травмы, нанесенные сотрудникам правоохранительных органов, находящихся при исполнении служебных обязанностей, – уже одно это тянет на серьезную статью. Конечно, я не из тех, кто будет «заяву» писать на человека, который меня избил. Но предъявить документ вместе со статьей уголовного кодекса часто бывает нужным, чтобы оказать психологическое давление. А при допросе – это шестьдесят процентов успеха, в чем я много раз убеждался.
В больнице нас обрадовали по полной медицинской программе. У меня помимо синяка под глазом оказалась сломана сразу в трех местах кисть левой руки. Впечатление такое, что я не по руке этого парня ударил, а со всей силой по железяке «вмазал», чтобы умышленно себе руку сломать. Мне наложили увесистый гипс. Вот бы этим гипсом парня «звездануть» в ответ. Косте же Суглобову еще хуже пришлось. У него оказалась сломанной челюсть и выбито два зуба. Он, впрочем, со сломанной челюстью уже встречался несколько лет назад. Тогда от гипса отказался, сейчас тоже. При подобном переломе гипс накладывают с шеи на всю нижнюю часть лица. Головой потом пошевелить невозможно, шея затекает и болит больше сломанной челюсти. А Костя парень мужественный. И от больничного листа, как и я, отказался. Даже после того, как невропатолог зафиксировал у обоих сотрясение мозга. Врачей наш отказ от больничного смутил, нас – нет. Род деятельности у нас чуть-чуть различается, и потому на многие вещи мы смотрим по-разному. Наша точка зрения понятна – теперь для нас стало делом чести поймать этого компьютерного программиста Романа Павловича Вершинина, любителя ментовских синяков, переломов и сотрясений мозга. Это даже более важно для самолюбия, чем раскрыть целиком дело по расстрелу «Шкоды Фабии», хотя одно другому не мешает.
Было просто чертовски, почти до соплей обидно. Парень, которого я всерьез даже не воспринял, потому что он, как я сразу прикинул, на десяток килограммов, если не на пятнадцать, легче меня, и физически совсем не выглядит здоровяком, к тому же не какой-нибудь крутой уголовник, а обыкновенный программист, который по роду своих занятий ничего тяжелее компьютерной мышки не поднимает, так разделал и разукрасил нас, опытных оперов... Лейтенант Суглобов тоже парень не робкий, на его счету немало задержаний, в том числе и опасных преступников. А меня вообще давно уже записали в предмет гордости управления, ставя в пример молодым сотрудникам. И тут такое...
Хорошо еще, что не взял он наши пистолеты, хотя вполне мог это сделать. Только обоймы вытащил, а потом бросил их под ноги нашему сотруднику лейтенанту Яркову, когда уезжал. И Яркова машиной не сбил, хотя вполне мог бы сделать это, чтобы в корне пресечь всякую возможность преследования. Меня, признаться, этот эпизод с пистолетами смутил больше всего. Что это? Он благородство проявил, зная, как нас взгреют за потерю оружия? Ну уж нет, не верю. Парень он боевой, в этом сомнения нет. Естественно, должен был понять, что у других сотрудников, оставшихся вне машины, тоже есть табельное оружие, и они применить его всегда готовы. Боевой парень должен был бы оставить пистолеты себе. Или хотя бы один пистолет, чтобы отстреливаться. Судя по поведению, он не из тех, кто остановится на полпути, соображает быстро, и такой оплошности не допустил бы. Начав бить ментов, мог бы и отстреливаться. А он пистолеты не взял. Какой вывод напрашивается? Не захотел сжигать за спиной мосты? Нет, вывод простейший. У него был с собой пистолет. Он пошел на встречу с ментами вооружившись, хотя мог бы оставить пистолет, если он у него есть, скажем, в рабочем столе. Из простой осторожности. Но он взял его с собой. Зачем? Если бы он был невиновен, зачем вооружаться. А он шел, чтобы начать активное сопротивление нам. Я же не просчитал его поведение до конца. Недооценил программиста. Штамп в голове сработал. Программист – это хилый и сутулый парнишка в очках...
Вообще, и другие мысли закрались в голову нехорошие. Я слышал про недавний случай, когда вооруженных ментов побил какой-то безоружный парень, как потом оказалось, из Интерпола, человек с классной спецподготовкой. Вершинин, конечно, руками работает мастерски. Может быть, он тоже из каких-то спецслужб и тоже спецподготовку прошел? По крайней мере, за второе я могу отвечать – прошел... Тогда что может получиться? Что мы со своим расследованием сдуру влезли в шпионские игры?.. Это было бы совсем некстати. Его наверняка в этом случае «отмажут», а пострадавшим, нам то есть, еще и подзатыльников по полной программе навешают.
Это была одна из версий, впрочем, гипотетическая, ничем не подтвержденная, кроме демонстрации противником профессионального умения драться, способности быстро принимать правильные, возможно, единственные решения, и плюс к тому моего личного впечатления, что мы с этим парнем уже влипли в нехорошую историю. Вершинин, в сравнении с нами, и думал, и действовал с большим опережением, а мы просто не успевали за ним. Обоснований версия под собой практически не имела. А личные впечатления не могут рассматриваться как факты. Впрочем, мы, менты, слишком привыкли действовать против неподготовленных людей. Но ведь среди преступников и подготовленные встречаются порой... А иногда – и сотрудники спецслужб. И отбрасывать версию было нельзя. Что-то мне словно в ухо об этом шептало.
В управлении уже знали о том, что с нами произошло. Дежурный майор встретил нас такой радостной довольной улыбкой, словно жену вчера в карты проиграл, и сообщил, что Бегемот приказал отправить нас к нему сразу по возвращении. И того, и другого... Бегемот, иначе говоря, полковник Бамотов, наш начальник управления, вообще-то был человеком не слишком строгим, но достаточно скользким. Всегда знал, как, с кем и при каких обстоятельствах ему себя вести. Но мы при этом никогда не знали, как себя поведет он.
– Мы на больничном, – сообщил я дежурному майору. – Как только оправимся и поправимся, заглянем к товарищу полковнику.
И сразу прошел не в свой кабинет, а в туалет, чтобы рассмотреть себя в зеркало. Лейтенант Суглобов увязался за мной. Он вообще с дежурным не общался, потому что ему говорить было трудно. Вернее, сам-то он что-то мекал, но понять, что именно, было так же проблематично, как расшифровать мычание коровы.
Зеркало в туалете обрадовало нас мало. Внешний вид лейтенанта еще никого не пугал – просто синяя шишка на подбородке и небольшая опухоль правильной полусферической формы. А мой лиловый синяк не только мешал смотреть, он еще и ко мне все взгляды приковывал, как произведение высокого искусства. Хорошо, что в рабочем столе у меня завалялись, как помнится, солнцезащитные очки. Забыл кто-то из допрашиваемых свидетелей и уже несколько лет за ними не заходит. И в кабинете я в первую очередь нацепил на нос эти очки.
– Где твой Федя? – спросил Суглобова.
Лейтенант плечами пожал, но тут же постучал кулаком в стенку, за которой находился общий кабинет отдела уголовного розыска. Там мудро догадались о желании начальника отдела, и старший лейтенант Яковенко привел все того же забинтованного и заклеенного недострелянного страдальца Федю.
– Что вы мне такого нытика подсунули? – Вася Яковенко откровенно жаловался. – Чуть не плачет, домой хочет... Чувствует он себя, видите ли, плохо... Спина у него кружится вместе с задницей.
– В камере он себя лучше почувствует. Там спальные места, правда, выделяются на два часа в сутки по очереди. Все остальное время стоять придется. – Я сурово смотрел сквозь темные очки одним глазом. – Если ему надоело в кабинете сидеть, пусть там постоит.
Очки на мне были узкие и синяк полностью прикрыть, конечно, не могли, да и сам синяк вызрел широким и качественным, и Федя, глядя на него, что-то пробормотал под повязку на лице. Мне послышалось, будто он произнес, что есть все-таки на свете справедливость.
– Что-что? – переспросил я.
– Спасибо, я посижу. – Федя явно повторил не то, что бормотал. Но я умно сделал вид, что подбитый глаз помешал мне расслышать первую фразу. Перебарщивать в нажиме на свидетеля и пострадавшего тоже не следует. Такие люди могут еще пригодиться.
– Ну и садись, отдохни, болезный и бесполезный... Данные на Вершинина есть?
– Сейчас принесу. Недавно пришли, должны уже были распечатать... – Яковенко, почесав живот, двинулся к двери.
