глазом. В глазке стоит выпуклая линза, как в самых обычных дверных глазках. А из за скоса передней стенки заглянуть в глазок можно только левым глазом.
– Таким образом, – говорит миссис Кларк, – то, что ты видишь, воспринимается правым полушарием мозга.
Что бы ты там ни увидел, это воспринимается правым полушарием, отвечающим за интуицию и эмоции.
Плюс к тому, заглянуть в ящик может только один человек за раз. То, что ты переживаешь, ты переживаешь один. То, что происходит внутри ящика с кошмарами, происходит лишь для тебя одного. Это переживание нельзя разделить с другими. Для других просто нет места.
Плюс выпуклая линза: она коверкает то, что ты видишь. Она искажает.
Плюс к тому, говорит миссис Кларк, эта табличка на крышке, эта надпись – Ящик с кошмарами, – она сразу настраивает на то, что тебе будет страшно. Она создает ожидания, которые ты сам подсознательно осуществляешь.
Миссис Кларк сидит, ждет подтверждения своей правоты. Она
сидит. Наблюдет за Рэндом. Ждет, когда он моргнет. Ящик стоит на высоком штативе над ними, тикает. Рэнд не шевелится, только грудь слегка приподнимается и опадает: он дышит.
На столе, в дальнем углу галереи, так и лежат украшения Кассандры. Ее вечерняя сумочка, расшитая бисером
– Нет, – говорит Рэнд. Он улыбается и говорит: – Все не так
Таймер тикает, ведет свой отсчет, так громко – в стылой тишине.
Остается только обзванивать все больницы: не поступала ли к ним молодая девушка с зелеными глазами и без ресниц. И ты звонишь и звонишь, говорит мистер Кларк, пока тебя просто не перестают слышать. Говорят: «Подождите, не вешайте трубку, сейчас вам ответят». Заставляют тебя отступиться
Она поднимает глаза от своей папки, набитой бумагами, от своих записей, и говорит:
– А как? Расскажите
Антикварный магазин, который напротив, он по прежнему пустует
– Все было не так, – говорит Рэнд. Все еще разглядывая свои руки, он говорит: – Хотя по ощущениям – именно так.
Как то на выходных его фирма устроила пикник для сотрудников. На его старой работе. Которую он ненавидел. Он решил пошутить и принес вместо еды дрессированных голубей. В плетеной корзинке. Для всех это была просто очередная корзина с вином и макаронным салатом. Все утро она простояла, накрытая скатертью, чтобы на нее не светило солнце. Рэнд следил, чтобы голуби сидели тихо.
Он крошил им батон. Потихоньку пропихивал в дырочки кусочки поленты.
Все утро люди, с которыми он работал, попивали вино или минералку и говорили о корпоративных задачах и целях, об укреплении командного духа.
И вот, когда все уже поняли, что прекрасное субботнее утро потрачено зря, когда стало совсем уже не о чем говорить, вот Тогда Рэнд и открыл корзину.
Люди. Эти люди, которые работали вместе. Которые виделись каждый день. Которые думали, что знают друг друга. В этом белом хаосе. В этом вихре хлопающих крыльев посреди скучного пикника, кто то из них закричал. Кто то упал на траву. Они закрывали лица руками. Проливая напитки, опрокидывая еду. Прямо на выходную одежду.
А потом люди поняли, что им не грозит никакая опасность. Что ничего плохого не будет. И вот тогда люди прониклись. Они в жизни не видели такой красоты. Они смотрели, застыв в изумлении, и даже не улыбались – настолько их поразило увиденное. Забыв обо всем самом важном и самом существенном в жизни, они наблюдали за белым облаком трепещущих крыльев, уносящимся в синее небо.
Голуби поднимались спиралью. И там, высоко высоко, спираль развернулась. И птицы, натренированные в бессчетных полетах, унеслись друг за другом туда, где был их дом. Настоящий дом.
– Вот, – говорит Рэнд, – вот что было внутри. В ящике с кошмарами.
Впечатление далеко за пределами жизни после смерти. Там, в этом ящике – подтверждение того, что мы называем подлинной жизнью. Мир, который мы знаем, – это всего лишь сон. Подделка. Кошмар.
Стоит раз это увидеть, говорит Рэнд, и вся твоя жизнь – все, чем ты так гордишься, за что ты бьешься, о чем тревожишься, – все становится мелким, бессмысленным.
Внук, по которому ползают тараканы, старый антиквар, Кассандра с обстриженными ресницами, которая голой ушла из дома.
Все твои проблемы, все любовные приключения.
Все это – иллюзия.
– Там, в этом ящике, – говорит Рэнд, – проблеск подлинной реальности.
Они так и сидят на бетонном полу, эти двое. Солнечный свет, проникающий в окна, уличный шум – все какое то не такое. Словно они вдруг оказались в каком то другом, незнакомом месте. И ящик больше не тикает.
Но миссис Кларк не решилась туда заглянуть.
13
Еды у нас нет. Горячей воды тоже нет. И вполне может статься, что уже очень скоро не будет и света, и мы тут останемся в темноте, и будем ходить, как слепые, пробираясь на ощупь из комнаты в комнату, натыкаясь руками на чьи то чужие руки и на мягкие пятна плесени на обоях. Или ползать на четвереньках по липким коврам, и наши колени и руки покроются коркой из засохшего мышиного дерьма. А мы будем ползать по этим коврам, прикасаясь к жестким участкам на мягком ворсе, к этим пятнам с руками ногами.
У нас опять холодно, печка вновь сломана – как и должно быть.
Время от времени слышатся крики о помощи, это кричит Святой Без Кишок. Но крики тихие тихие, как последние отголоски эха где то совсем далеко.
Святой называет себя Народным комитетом по привлечению внимания. Целыми днями он ходит вдоль внешних стен, колотит в запертые железные двери пожарных выходов и кричит. Но колотит не кулаком, а ладонью. И кричит не особенно громко. Просто достаточно громко, чтобы потом говорить, что он делал, что мог. Мы все делали, что могли. Мы старались быть сильными, храбрыми персонажами.
Мы организовывали комитеты. Мы сохраняли спокойствие.
Мы по прежнему страдали, вопреки проискам призрака, который пробрался в канализацию и починил туалеты. Призрак нашел плоскогубцы и включил газовый нагреватель воды, уже после того, как Товарищ Злыдня выкинула ручку вентиля. Он даже срастил провод питания стиральной машины и загрузил стираться целую гору одежды.
Для Преподобного Безбожника наш призрак ~ это Далай лама. Для Графини Предвидящей – Мэрилин Монро. Или это пустое инвалидное кресло мистера Уиттиера, хромированный каркас, сияющий в его комнате.
Перед полосканием призрак добавляет в машину кондиционер для белья со смягчающим действием.
У нас почти не остается свободного времени: надо собирать лампочки, звать на помощь, уничтожать результаты труда доброго привидения. Только поддерживать печку в неработающем состоянии – это уже задача на полный рабочий день.
Но что хуже всего: у нас нет ничего, что можно было бы прописать в окончательном варианте сценария. Нам надо выглядеть так, чтобы сразу стало понятно: эти люди страдали. Голодали, терпели лишения и боль. Нам надо молиться о том, чтобы нас спасли. Миссис Кларк должна держать нас в ежовых рукавицах.
Все идет недостаточно плохо. Даже наш голод – он не настолько силен, как хотелось бы. Сплошное разочарование.
– Нам нужно чудовище, – говорит Сестра Виджиланте, опираясь локтями на свой шар для боулинга,
