большой комнате.
Миссис Планкет приготовила настоящий пир: жареное мясо, салаты, фрукты, сыр, а на десерт пирожные с кремом. Солнце уже начало садиться, его розово-золотые лучи проникали через полузакрытые ставнями окна. Пришел Люк. Он успел умыться, переодеться и сходить в погреб за двумя бутылками вина. Тася, подчеркнуто не обращая на него внимания, развернула льняную салфетку, в которой был свежевыпеченный хлеб с хрустящей корочкой.
Люка, казалось, ее молчание не тревожило. Он уселся за стол и стал откупоривать вино, держа бутылку между коленями.
– Так устойчивей, – пояснил он, заметив любопытный взгляд Таси. – Конечно, я могу зажать бутылку локтем, но она выскальзывает. Я потерял так несколько бутылок хорошего вина.
Он улыбнулся ей обаятельной мальчишеской улыбкой, которая немного смягчила ее отчужденность.
– А кто присматривает за домом и садом? – поинтересовалась она.
– Сторож, он живет за холмом.
– Здесь еще кто-нибудь живет, хотя бы иногда?
Он покачал толовой:
– Знаю, бессмысленно содержать дом, в котором никто не живет, но я никак не могу забросить его совсем. Мне нравится думать, что у меня есть такое убежище.
– Ты привозил сюда других женщин?
– Нет.
– А ее ты когда-нибудь привозил сюда? – На этот раз голос Таси прозвучал мягко. Оба понимали, что она имеет в виду Мэри.
Люк надолго задумался, потом утвердительно кивнул.
Тася не могла разобраться в своих чувствах… Скорее всего ей это льстило, но в то же время вызывало какую-то неясную тревогу. Она начала осознавать, что была важна для него, что он действительно любит ее, и это растревожило ей душу.
– Мне жаль, что я тебя обманул. – Люк постарался произнести это небрежным тоном, но ему это не слишком удалось. – Я не знал, как еще по-другому привезти тебя сюда.
Тася нашла в ящике старого буфета длинный вощеный фитиль и, запалив его, стала обходить комнату, зажигая свечи; наконец воздух в комнате заколыхался золотыми волнами.
– Ты мог бы попытаться пригласить меня.
– И ты бы приняла это приглашение?
– Не знаю. Думаю, что это зависело бы от того, как бы ты приглашал. – Она задула фитиль и сквозь курившийся дымок посмотрела на него.
Люк медленно встал и подошел к ней. Глаза его обольщали, улыбка была полна лукавства.
– Мисс Биллингз… Прошу вас, не покидайте меня. У меня недалеко отсюда, в глубине леса, есть прелестный дом, куда я хочу вас отвезти. Мы будем там одни, только вдвоем.
И сможем оставаться там, вдали от мира, столько, сколько вы захотите…, день…, месяц…, вечность.
– А что мы будем там делать? Одни, только вдвоем?
– Днем спать, просыпаясь лишь тогда, когда на небе зажгутся звезды… Пить вино…, делиться тайнами…, танцевать в лунном свете…
– Без музыки?
Он склонился к ее уху и доверительно прошептал:
– Лес полон музыки. Но большинство людей ее не слышит. Они не умеют слушать.
Тася на миг закрыла глаза. От него исходила обольстительная смесь запахов мыла, воды, влажных волос, крахмального белья.
– Вы предлагаете научить меня этому? – еле слышно отозвалась она.
– Вообще-то я надеялся, что ты меня научишь.
Она отодвинулась, глядя ему в глаза. И они внезапно рассмеялись без всякой видимой причины, только потому, что мгновение это было наполнено радостью.
– Я обдумаю ваши слова. – Она двинулась к стулу, который он ей предупредительно подставил.
– Вина?
Вместо ответа Тася подтолкнула к нему свой пустой бокал. Он сел напротив нее, разлил вино по бокалам, и они подняли их в безмолвном тосте. Бледно-золотое вино было чуть густым и сладковатым на вкус. Тася кивнула в ответ на вопросительный взгляд Люка и снова поднесла бокал к губам. Раньше она ограничивалась одним-двумя маленькими глотками под присмотром матери или кого-то из старших.
Теперь она наслаждалась свободой сделать столько глотков, сколько хочется.
Они неторопливо поужинали. Тем временем стемнело, и в доме по углам сгустились тени. Люк делал все, чтобы Тася не вспоминала о случившемся. С ласковой шутливостью он наблюдал, как Тася снова и снова подставляла ему свой бокал, и, забавляясь, предупреждал о том, что утром ее ждет жесточайшая мигрень.
– Мне все равно, – отвечала Тася, глотая изумительный напиток. – Это лучшее вино, которое я когда- либо пробовала.
Люк рассмеялся:
– И с каждым бокалом оно становится все лучше и лучше. Потягивай его медленно, любимая. Я все-таки джентльмен и не смогу воспользоваться твоим беспомощным состоянием, когда ты опьянеешь.
– Почему же нет? Пьяная или трезвая – итог будет один.
Не так ли? – Она запрокинула голову, давая сладкой жидкости скользить в горле. – Кроме того, не такой уж ты и джентльмен.
Он сощурился и сделал рывок к ней через стол. Тася со смехом вскочила, едва успев увернуться. Комната как-то накренилась, и ей потребовалось сосредоточиться, чтобы не потерять равновесие. Когда наконец ей это удалось, она снова взяла свой бокал и стала бесцельно бродить по комнате. Понимая, что выпила чересчур много, она тем не менее испытывала согревающее ее светлое ощущение радости бытия и не хотела, чтобы оно исчезло.
– Кто это? – указала она жестом на портрет белокурой женщины. Немного вина выплеснулось из бокала. Досадливо нахмурившись, Тася решительно стала допивать его, пока бокал не опустел.
– Это моя мать. – Люк подошел и встал рядом с ней перед портретом. – Не пей столько, милая, – произнес он, отнимая у нее бокал. – У тебя закружится голова.
Голова у Таси уже кружилась. А Люк был таким устойчивым, основательным… Она откинулась на него, продолжая разглядывать портрет. Герцогиня была красивой женщиной, но в ее лице совершенно не было нежности или хотя бы мягкости. Губы были сурово сжаты в ниточку, а глаза смотрели остро и холодно.
– Не очень-то ты на нее похож, – заметила Тася. – Разве что нос…
Люк расхохотался:
– У моей матери железная воля, и с возрастом она не стала мягче. Да и ум у нее ясный и быстрый. Она всегда клялась, что сохранит его до самой смерти, и пока ни на йоту не растеряла своей сообразительности.
– А какой твой отец?
– Старый негодяй с неутолимой страстью к женщинам.
Один Бог знает, почему он женился на такой, как моя мать.
Для нее любое проявление чувств, даже смех – нечто непристойное. Отец утверждает, что в свою постель она пускала его всего несколько раз…, лишь для того, чтобы произвести потомство. Трое их детей умерли в младенчестве, а потом родились мы с сестрой. С возрастом мать обратилась к церкви, предоставив отцу бегать за женщинами в свое удовольствие.
– Они когда-нибудь любили друг друга? – рассеянно поинтересовалась Тася.
Грудь его поднялась в задумчивом вздохе.
– Не знаю. Все, что мне вспоминается, – это вежливое терпение, с которым они общались.
– Как печально!
Люк пожал плечами:
