почувствовала в животе легкий озноб страха. Он выглядел так, будто с детства учился убивать. Скольких он прикончил?
Лизетт вспыхнула. Рыцарь не позаботился даже снять лосины, хотя гульфик был развязан. Подумать только, она не смогла дождаться, пока любовник разденется!
Прикосновение его пальцев жгло, как огонь, но Лизетт продолжала неотрывно смотреть в это лицо, словно вырезанное из красного дерева.
— Что ты за человек? — выдохнула она.
— Мужчина, умеющий держать себя в руках, — просто ответил он.
— Но где ты научился этому, топ amour[6]? Губы Кристиана дрогнули в улыбке:
— Владеть своим телом — это детская игра, а вот управлять чувствами и разумом гораздо труднее. Много лет уходит на то, чтобы научиться подчинять себе других.
— Кто ты? — прошептала Лизетт испуганно.
— Иногда араб, иногда норманн.
Он отнял руку от ее венерина холма и приложил палец к ее губам. Взгляд скользнул к тяжелой двери. Интуиция подсказывала ему: это барон. Ручка двери повернулась, но засов был задвинут. Послышался тихий стук, и Лизетт в страхе замерла. Но Кристиан, предвидевший появление Сен-Ло, остался совершенно спокоен.
Женщина показала на дверь, ведущую к парапетной стене замка, и потянулась к пеньюару.
— Кто бы это ни был, я избавлюсь от него. Дай мне несколько минут.
Холодный ночной ветерок осушил капли пота на темной коже Кристиана. Он поглядел на море, за которым лежала Англия. Французы и англичане яро ненавидели друг друга. Англичане считали французов женственными щеголями, ничтожествами, больше заботившимися об одежде, чем о войне. Французы смотрели на англичан, как на неотесанных невежественных простаков, от которых вечно разит элем! И в этот момент на Хоксблада сошло озарение. Его кровь была наполовину англо-нормандской. Он не может поступить на службу к французам, нет, нужно отправляться в Англию, найти графа Уоррика. Разве английские законы не дают право старшему сыну унаследовать поместье и титул?
Кристиан шагнул, было к двери, за которой ждала прекрасная Лизетт, но почему-то остановился. Перед глазами встало такое яркое видение его «дамы», что казалось, стоит протянуть руку и можно дотронуться до нее. Впервые он увидел ее глаза, влажные от слез. Золотистые и зеленые искры сияли сквозь алмазные капли на ресницах.
Непреодолимое желание обладать ею, удержать и оберегать ее поглотило все его существо. Он чувствовал ее боль, незащищенность и уязвимость, как свои собственные. Ощущение было совершенно непривычным. Хотя Кристиан принес рыцарскую клятву защищать женщин, представительницы прекрасного пола до сих пор не возбуждали в нем ничего, кроме похоти.
Он протянул руку, и соленая капля упала на ладонь. Кристиан, словно по волшебству, поймал ее в воздухе, попробовал на вкус, и вожделение к другой растаяло, словно снег под весенним солнцем.
Сжавшись для прыжка, он перебросил гибкое тело через зубчатый парапет и спустился по стене замка. Правда, для обычного человека это было бы невозможно без веревки или лестницы, но Драккар спокойно преодолел препятствие, словно спускаясь по широким ступенькам.
Оказавшись в своем шатре, Кристиан лег на постель, заложив руки за голову, и попытался проверить свои чувства. Все свои чувства сразу.
Он задумчиво проследил за слабым отблеском лунного света на потолке, внимательно рассмотрел бронзовую лампу, удачно контрастирующую с курильницей для благовоний, Саломе, дремавшую на насесте. Даже когда она спала, ее профиль был гордым.
Кристиан обвел взглядом палатку, не пропуская ни единой детали. Он ощущал запах миндаля и ладана, исходящий от своего тела, и сладкий аромат сандалового дерева от курильницы, не заглушавший едкую вонь птичьего помета. С улицы в шатер проникали запахи горящего дерева, конского пота, чернозема, жареного на кострах мяса, кислого вина и дешевых духов шлюх, смешанные с соленым ароматом морского ветра и благоуханием цветущих каштанов.
Кристиан почувствовал, как холодит кожу ночной воздух, как шершава и груба под ним льняная простыня, пальцами ощутил тепло, которое исходило от янтарных, в серебряной оправе амулетов, разогретых его горячим телом.
Во рту до сих пор был еле уловимый вкус шафрана и укропа — приправ к подаваемым в замке блюдам, язык сохранил букет густого красного вина, а также привкус соли и йода от морского бриза. Но самым потаенным оставался вкус слезы — теплой и почему-то душистой.
Кристиан вздрогнул, но, мгновенно взяв себя в руки, начал сосредоточенно прислушиваться, постепенно отсекая пьяный смех, музыку, лай собак, беспокойное ржание коней, пока не выделил незамутненные суетой звуки самой природы. Легкий ветерок шевелил листву, огонь весело потрескивал, где-то рядом журчал ручей, издалека послышался крик цапли, и до обостренного слуха Кристиана донеслось сначала биение собственного сердца, потом стук сердца сокола-охотника.
Настала очередь шестого чувства — интуиции. Когда остальные чувства напрягались до предела, она сильно обострялась. В свое время наставники на целых семь дней завязали Кристиану глаза и ему приходилось, возмещать потерю зрения за счет слуха, обоняния и т.д., пока, наконец, он не научился ездить верхом и сражаться лишь при помощи внутреннего зрения.
Его шестому чувству еще предстояло раскрыться в полную меру. Лишь иногда Кристиан достигал совершенного состояния, требовавшего полного погружения в себя до того сияющего центра, где таилась сверхъестественная сила, называемая божественной. Кристиан знал, что возникающим видениям обычно предшествовала вспышка яркого света. И через мгновение перед его глазами уже теснились образы и сцены настолько реальные, что казалось, все происходит наяву. Вот он на побережье, наблюдает за целой флотилией кораблей, вот он без усилий уже взлетает высоко над мачтами судов. И, прежде чем видение потускнело, увидел, что корабли французские, определив точное их количество и место стоянки.
Хоксблад позволил себе немного расслабиться и заснуть. Разум, свободный от жестких ограничений, резвился, как не стреноженный жеребец на бескрайнем лугу. В сознании Кристиана вновь возник
