даже слишком много. По правде сказать, отец превратился для нее в незнакомца… впрочем, как и она для него. Софи была еще совсем ребенком, когда он исчез из их жизни… ей тогда сказали, что он умер. Да, получается, она совсем не знала этого человека… и однако решилась доверить ему свою жизнь.
— Ты что‑то притихла, моя дорогая, — ласково сказал он.
— А о чем ты хочешь поговорить?
— Ну, прошло ведь немало лет с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, — с какой‑то натужной веселостью в голосе бросил он. — Есть вещи, о которых ты не знаешь.
— Зато я знаю, как страдала мама. Ее сердце было разбито… а потом она вынуждена была смотреть, как весь ее мир развалился на куски. И все же она любила тебя до последнего вздоха!
Какое‑то время он подавленно молчал. Возможно, ее слова ранили его? Софи очень надеялась, что это так. Как же несправедливо, возмущалась она, что он живет, а бедная мама умерла!
— Мы хоронили ее под дождем. Это был понедельник.
— Знаю. Ты держалась очень мужественно… даже не плакала.
— Ты был там?!
— Да, Фифи.
— Тогда, значит, тебе известно и то, что мы жили в борделе, верно?
— Да. Мне было невыносимо больно видеть тебя в таком месте, но Эудора всегда была добра к тебе, ведь так? Она никогда не пыталась заставить тебя заниматься этим ремеслом. У нее в доме ты и твоя дорогая maman были в безопасности.
— Ты знаком с мадам Эудорой? — потрясенно переспросила Софи. Двуколка, в которой она сидела, вдруг стала тесной и какой‑то на редкость неудобной. Если отец все знал о ее жизни, то как он мог скрываться от нее все эти годы?
— Ну, конечно, я ее знаю, — кивнул он. И даже улыбнулся. — Мы с ней… друзья.
— Вы с мадам… близкие друзья?
Отец что‑то проворчал… или это был смешок, Софи не поняла.
— Нет, Фифи. Ничего такого. Я был вынужден оставить твою драгоценную maman совсем не потому, что в моей жизни появилась другая женщина. Нет, причина намного серьезнее. Когда‑нибудь я все тебе объясню.
Софи снова принялась ерзать на сиденье. Отец моментально это заметил.
— Потерпи, осталось совсем немного, я обещаю, — пробормотал он. — Очень скоро ты будешь разъезжать не в какой‑то жалкой двуколке, а в удобном экипаже. Эудора обещала приехать за нами в своей карете. Скоро мы ее увидим.
Еще один сюрприз.
— Мадам здесь?! Она уехала из Лондона?
— Ей известно, что ты в опасности. Она сказала, что будет ждать нас в Уорике.
— Ждать нас? — поразилась Софи.
— Да, Фифи, — с отеческим смешком подтвердил он. — Она очень соскучилась по тебе.
— Я тоже соскучилась по ней… и по другим девушкам, — вынуждена была признаться Софи.
— Наверное, ждешь не дождешься, когда сможешь вернуться к ней? Ощущение было такое, словно ее ударили. Она ненавидела прежнюю жизнь. Нет, она не хочет возвращаться туда. Хватит с него издевательств.
— Похоже, особого выбора у меня нет… впрочем, как и другого дома! — отрезала Софи, довольная тем, что нашла способ причинить отцу боль.
— Нет, Фифи, ты не права… ведь теперь у тебя есть я, — покачал головой он.
— Знаешь, папа, честно говоря, не знаю, что это меняет.
Отец погрузился в угрюмое молчание — возможно, мучился чувством вины… во всяком случае, Софи очень хотелось верить, что это так. Она даже почувствовала что‑то вроде легкого угрызения совести за то, что рада этому… потом вновь напомнила себе о тех годах, когда он думал только о себе, и сердце ее ожесточилось. Если отец все это время был жив, он обязан был позаботиться о них с мамой. Она не верила, что он сможет ей помочь.
Был уже поздний вечер, однако в Уорике еще никто не спал. По обе стороны дороги, друг напротив друга, стояли два постоялых двора, возле них суетились люди. После долгой поездки в неудобной, тряской двуколке все тело Софи ломило и ныло, но, оглядевшись, она совсем пала духом, сообразив, что ни о каких удобствах нечего и мечтать. Чем дольше она об этом думала, тем чаще спрашивала себя, не сглупила ли она, согласившись убежать с отцом.
— Хм… я рассчитывал, что тут будет поприличнее, — пробормотал тот, пренебрежительно оглядев оба постоялых двора. — Пойду узнаю, где остановилась Эудора.
Софи молча разглядывала побелевший от старости и непогоды фасад ближайшего постоялого двора. Приколоченная над входом вывеска гласила: «Приют управляющего». Если у них найдутся чистые простыни и удобные кровати, размечталась она, то она с радостью останется на ночь на любом из двух постоялых дворов, и ей плевать, приехала уже мадам или нет. Возможно, хороший отдых и несколько часов сна помогут ей прийти в себя и решить, что она станет делать утром — вернется назад и примется искать мисс Сент‑Клемент или доверится отцу?..
— Куда, к дьяволу, запропастился конюх? — прорычал отец, озираясь по сторонам и не видя никого, кто бы мог позаботиться о его лошади.
Софи потянулась, стараясь размять суставы.
— Давай я ее подержу. А ты сходи убедись, что мы не ошиблись. Я буду здесь. — Из груди Софи вырвался тяжелый вздох. — Слишком устала, чтобы сбежать. И потом, если честно, я так отбила себе зад, что при одной мысли, что нужно будет снова забраться в эту чертову двуколку и куда‑то ехать, мне просто плохо становится.
— Хорошая девочка, — улыбнулся отец. Неужели ему приятно видеть, как она страдает?
Оставив Софи присматривать за двуколкой, отец еще раз огляделся по сторонам и вошел на постоялый двор. Лошадь проводила его печальным взглядом. Скорее всего она была голодна и потрусила к изгороди, где принялась с аппетитом объедать пышный розовый куст. Софи, ахнув, кинулась за ней.
К счастью, она углядела небольшой островок зеленой травы, что‑то вроде лужайки как раз между двумя постоялыми дворами. Прямо посреди нее высился старый дуб, и Софи решила, что лучшего места, чем ждать отца, ей просто не найти. Лошадь, завидев траву, охотно потрусила за ней. Софи, бросив поводья, оставила ее пастись, а сама со стоном наслаждения привалилась к толстому стволу. Несмотря на легкие угрызения совести, возможность провести ночь в удобной постели, вдали от бывшего хозяина и лондонской вони казалась настоящим счастьем.
Софи только‑только приготовилась блаженно зевнуть, но звук, который она услышала, заставил ее замереть с открытым ртом. Он донесся сзади, так что источника его Софи не видела, но показался ей каким‑то необычным. Может, крыса, предположила она. Однако лошадь, только что с наслаждением щипавшая траву, резко вскинула голову и пронзительно заржала, навострив уши. Похоже, ее тоже что‑то испугало. Софи обернулась. Потом вытянула шею и заглянула за дерево.
Она ничего не успела увидеть. Заметила только, как из гущи ветвей к ней протянулись чьи‑то руки. А в следующее мгновение она оказалась прижата к чему‑то твердому, словно ствол дуба, возле которого она стояла, только гораздо более теплому, и почувствовала запах горячего мужского тела. Чья‑то ладонь запечатала ей рот прежде, чем с губ ошеломленной Софи сорвался крик. А потом ее щека прижалась к мягкой шерстяной ткани сюртука, и она узнала знакомый запах…
Линдли!
— Ваш защитник, мисс Даршо, поступил довольно‑таки беспечно, оставив вас одну, — пробормотал он, прижавшись губами к уху Софи.
Она забилась, стараясь вырваться… и вдруг с ужасом поняла, что в его объятиях почему‑то чувствует себя гораздо спокойнее и увереннее, чем за весь этот день, который провела в обществе отца. Но почему?! Лорд Линдли был опасный человек. Софи это знала. И от того, что ее вдруг неожиданно потянуло
