— Вы не знаете, в чем он замешан, мисс Даршо! — холодно бросил он.
— Зато я хорошо представляю себе, что будет с ним, если я не приведу к нему доктора!
— Он всего лишь ранен. Уверяю вас, он выживет.
— Но разве вы не видите, что он истекает кровью?! Прошу вас, проявите хоть немного жалости! — всплеснув руками, воскликнула она.
Это прозвучало так искренне, что в груди Линдли шевельнулось сочувствие. В глазах девушки стояло отчаяние, она беспомощно ломала руки. Линдли дрогнул было, но тут перед глазами его вдруг встало другое, тоже искаженное отчаянием женское лицо… глаза, умолявшие его о помощи. О спасении… которое, увы, пришло слишком поздно. А потом эти глаза закрылись навеки. И вина за это лежит на д’Аршо. Проклятие, беззвучно выругался Линдли, он не может сейчас проявить слабость. Четверо членов его собственной семьи лежат в сырой земле, взывая о возмездии. Что ж… они его получат.
— О жалости, мисс Даршо? Жалость я похоронил давным‑давно — в одной могиле вместе с моей семьей, в Кенте.
Должно быть, Софи прочла в его лице ледяную решимость, потому что отшатнулась, словно он ударил ее.
— Может, вы действительно не в состоянии испытывать жалость, но ведь хоть какие‑то чувства у вас остались! — пробормотала она. Потом с трудом глотнула и с видимым усилием улыбнулась дрожащей улыбкой. — Наверняка вы что‑то чувствуете. В конце концов, вы ведь человек…
Проклятие! Конечно, он чувствовал… еще как чувствовал! Просто не имел ни малейшего желания это обсуждать.
— Мои чувства вас не касаются, мисс Даршо, — проскрипел Линдли. — Лучше возвращайтесь к отцу. И попрощайтесь с ним, пока еще не поздно.
Ему показалось — или она осторожно приблизилась к нему?
— Прошу вас… я сделаю для вас все, что хотите…
Фраза повисла в воздухе. Софи не договорила, но Линдли и так понял, что она имела в виду. Господи, спаси и помилуй… уж не пытается ли она его соблазнить?!
Она стояла всего в двух шагах, так что он мог любоваться соблазнительными изгибами ее тела, видеть, как дрожат ее нежные губы. Значит, она решила предложить ему себя в обмен на жизнь этого мерзавца и предателя, ее отца… и Линдли молил Бога, чтобы у него хватило духа устоять перед искушением.
Напрасно. Он даже подумать ни о чем не успел, как его руки потянулись к ней. Девушка либо уже внутренне готова была сдаться, либо была слишком потрясена, чтобы запротестовать; впрочем, сейчас это его уже не волновало. Все, о чем мог в эту минуту думать Линдли, было ее лицо, белевшее в темноте, и губы, к которым он поспешил прижаться губами. Они оказались именно такими, как он мечтал, — мягкими, нежными и восхитительно приятными на вкус.
Линдли сжал девушку в объятиях и был приятно удивлен, почувствовав, как охотно она откликнулась на его поцелуй. Пальцы ее смяли лацканы его сюртука — и впрямь можно было подумать, что Софи сгорает от страсти, а не просто пытается спасти отца. Раздосадованный Линдли впился губами в ее рот, надеясь, что заставит девушку забыть обо всем. И мысленно чертыхнулся, тут же поймав себя на том, с какой легкостью он сам отбросил бы все свои заботы и просто наслаждался тем, что может держать ее в объятиях, чувствовать на губах вкус ее губ.
Конечно, он не мог себе этого позволить. Нет… это какое‑то безумие! Линдли знал, что мог бы сделать так, чтобы Софи потеряла голову… как знал и то, что сам он при этом должен по‑прежнему держать себя в руках. Он напомнил себе, что обязан извлечь из сложившейся ситуации максимальную выгоду — просто потому, что так велит ему долг.
Но, Господи… как бы он этого хотел! Прижимая к себе Софи, слушая, как она чуть слышно постанывает от наслаждения, ощущая жар ее тела, Линдли понимал, что отдал бы все на свете, чтобы поверить, что в этом нет ни капли притворства. Хотя и знал, конечно, что мисс Даршо совсем не та, за кого себя выдает.
Любая женщина на ее месте, оказавшись в его объятиях, задыхалась бы от страсти. Робкий трепет ее губ под его губами отнюдь не был свидетельством ее невинности. А ее готовность отдаться ему была не более чем искусным притворством… попыткой отвлечь его и спасти отца. Но он не попадется на эту удочку, скрипнул зубами Линдли. За те годы, что она жила у Эудоры, девушка наверняка уже не раз предлагала мужчинам себя — и далеко не со столь благородной целью, как сейчас.
Даже сейчас, когда руки его запутались в шелковистой копне ее волос, Линдли не мог забыть, с кем он имеет дело и какую роль она должна сыграть в том, что за всем этим последует. Но он не станет покорной игрушкой в руках этой соблазнительницы, поклялся он. Вместо того чтобы попасться на этот крючок, он сам использует девушку, чтобы добраться до сообщников ее отца.
Собрав всю свою волю, Линдли отодвинулся.
— Должен сказать, вы весьма соблазнительны, мисс Даршо! — с оскорбительной усмешкой бросил он. — Я был бы не прочь продолжить этот разговор… только не сегодня, разумеется, а когда вы повзрослеете. А сейчас возвращайтесь, иначе вы не успеете попрощаться с отцом.
Софи опешила. Видимо, не ожидала, что ее поцелуй не возымеет того эффекта, на который она рассчитывала, злорадно подумал он. Что ж, пусть и дальше думает, что он остался нечувствительным к ее чарам, решил Линдли. Он постарался сделать равнодушное лицо, хотя в действительности весь пылал от нестерпимого желания. С этим он как‑нибудь справится. Возмездие — вот о чем нужно думать сейчас.
Девушка подняла голову — лицо ее было искажено ненавистью.
— Выходит, я ошиблась! — прошипела она. — Нет, вы не мужчина. Вы — чудовище!
Повернувшись, она бегом бросилась назад.
Негодяй… дьявол!
Она не позволит, чтобы отца повесили! Нужно найти способ сбежать, и побыстрее — до того как Линдли вернется за своей добычей. Софи мысленно дала себе слово, что не позволит этому чудовищу увезти отца. Они должны уехать — прямо сейчас. Если отец не сможет идти, она понесет его на себе. Да, если потребуется, она сделает и это.
И похоже, ей действительно придется так поступить.
— Папа!
Софи ахнула. Отец, скорчившись, лежал на полу — девушка даже не сразу сообразила, что груда тряпья в углу и есть ее отец. Это выглядело так, словно он попытался ползти за ней, — вероятно, чтобы помешать ей предложить себя Линдли, как она собиралась сделать. Ему не следовало беспокоиться, с горечью подумала Софи. Высокомерный лорд Линдли не собирался тратить свое драгоценное время на таких, как она… даже несмотря на то, что она недвусмысленно предложила ему свое тело в обмен на жизнь и свободу отца.
Похоже, ее жертва оказалась напрасной, подумала она, глядя на распростертое на полу тело. Опустившись возле отца, девушка положила его голову к себе на колени.
Слава Богу… кажется, еще не поздно. Веки слабо дрогнули — отец с трудом приоткрыл глаза. Софи видела, что он пытается заговорить, и зашикала, умоляя его не тратить на это силы. Рана по‑прежнему сильно кровоточила, хотя, похоже, кто‑то пытался неумело перебинтовать ее. Софи заметила на ноге отца чистую повязку — к несчастью, она не была достаточно тугой, чтобы остановить кровь.
— Нет, нет, отец, молчи. Позволь мне заняться твоей раной. Нужно наложить тугую повязку, иначе не удастся остановить кровотечение, — пробормотала Софи, склонившись над ногой отца. — Не надо ничего говорить, хорошо?
Однако отец не послушался. Вместо того чтобы лежать спокойно, он попытался сесть, потом, вытянув шею, обвел глазами комнату.
— Я убью его. Клянусь Богом, я его убью! — пробормотал он. Потом несколько раз повторил то же самое на французском, прибавив парочку крепких выражений, которые Софи предпочла бы не слышать. — Я все видел. Он трогал тебя так, словно ты его собственность! Клянусь, я придушу его собственными
