подростковых выходках.
Уголки ее губ тоже приподнялись, но она отвернулась прежде, чем он успел заметить улыбку.
— Спокойной ночи, — пожелала она. — Можете оставить мне свой неприличный вымысел. Возможно, когда прочитаю все книги, которые стоят в шкафах, от скуки просмотрю и его.
Что ж, обещание вполне обнадеживающее.
Уже открыв дверь, Гастингс обернулся, чтобы предупредить:
— Да, кстати: в романе вы почти все время привязаны к кровати. Надеюсь, вам понравится.
Хелена подошла к столу, на котором виконт оставил рукопись, задумчиво потерла лоб, откашлялась, искоса посмотрела на конверт. Было уже поздно, разумные люди в это время ложатся спать. К тому же эротика не слишком ее привлекала — во всяком случае, до девятнадцати лет она подобными вещами совсем не интересовалась.
Но на практике оказалось, что невозможно оставить нераспечатанным любовное письмо, в котором тебя привязывают к кровати ради удовольствия мужа.
В рукопись под названием «Невеста из Ларкспура» была вложена закладка с надписью: «Даже если больше ничего не прочитаете, прочитайте это». Но если ограничиться одним-единственным абзацем, как же понять контекст?
Она открыла тетрадь наугад, чтобы для начала бегло ознакомиться с теми эпизодами, которые можно было бы пропустить.
«— Зачем, ты связал мне руки? — бормочет она. — Неужели их боишься?
— Конечно, — отвечаю я. — Тот, кто охотится на львицу, обязан проявлять осторожность.
— А что делает охотник после того, как поймает львицу и посадит в клетку?
Я убираю с глаз рыжую прядку.
— Показывает, что плен может стать восхитительно приятным, и превращает львицу в домашнюю кошечку— пушистую и ласковую.
Ее глаза темнеют.
— Львицы никогда не опускаются до состояния домашних кошек.
Провожу ладонью по груди.
— К чему преуменьшать собственные способности? Ты в плену меньше часа.
Мне всегда нравилось с ней спорить, так что неудивительно, что она так долго мне отказывала, а согласилась исключительно от безысходности. Выбор не самый лестный, но так или иначе теперь она принадлежит мне».
Истинная правда.
«— Но зачем? — строго спрашивает она. — Ты богат, знатен и не испытываешь недостатка в женском внимании. Даже доводилось слышать, как тебя называли обаятельным, хотя лично мне это непонятно. Зачем тебе приручать именно меня, когда многие с радостью согласились бы стать твоей ласковой, послушной кошечкой?
Я подхожу ближе и вижу, как стремительно пульсирует у нее на шее тонкая голубая вена. От волнения грудь восхитительно вздымается. Вожделение накатывает на меня темной волной.
— Их готовность навевает тоскливую скуку, — шепчу, почти касаясь уха губами. — Куда увлекательнее наблюдать, как ты сопротивляешься.
Любимая вздрагивает. Да, держать оборону ей с каждой минутой становится все труднее.
— Ты вызываешь отвращение, — резко произносит она.
Не сомневаюсь. Но если бы отвращение оказалось полным и необратимым, ее бы сейчас здесь не было. Холодное презрение всегда включало в себя — во всяком случае, так мне кажется — долю интереса, которую она отказывалась признавать.
— Прекрасно. Ничто так не обостряет наслаждение, как капля отвращения».
Ну, пока ничего ужасно неприличного не обнаружилось.
«Я кладу ладонь на грудь и провожу пальцем по мгновенно затвердевшему соску».
