— Дело не в этом. Я должен…
Внезапно из дыма появился Грэтли. Он встал перед Уиннифред, снял с себя сюртук и набросил ей на плечи.
— Идиот. Идиот! Что он делает?
— Что считает лучшим, я разумею, — последовал ответ Билли.
Уиннифред предложила Грэтли кусочек того, что было в салфетке. Он взял, не спеша прожевал и, наконец, взял Уиннифред за локоть и повел прочь.
— А, уходят! — крикнул Колин. — Вот и славно, правда? Да и у вас тяжкий груз с души свалился, теперь кто-то другой в ответе за девчонку, а?
Дыхание вырывалось у него резкими, болезненными рывками.
— Да. Да, это облегчение.
— Ага. — Джимми бочком придвинулся к нему и зашептал в ухо: — Хотите на спор, капитан? Ставлю шестипенсовик, что он отведет ее прямехонько в трюм.
Последний удар плечом о преграду — вот что разбудило его. Он уставился в потолок, дожидаясь, когда сердце перестанет бешено стучать в груди. Пока мозг силился сориентироваться, у него возникло странное ощущение, что если он повернет голову, то увидит Уиннифред, наблюдающую за ним своими золотистыми глазами, полными озабоченности, понимания и любви.
Как ему хотелось, чтобы это оказалось правдой! Как мучительно хотелось увидеть ее! И он понял. Понял с отчетливой ясностью, что эта потребность не уйдет вместе со сном. Он хочет видеть ее не только в этот раз, хочет просыпаться рядом с ней, не только когда его мучают кошмары. Он хочет видеть ее каждый раз, когда бы ни поднял глаза, и везде, куда бы ни посмотрел.
Он хочет, чтобы она была там, где он всегда сможет найти ее, дотронуться, вдохнуть запах лаванды и сена. Ему нужно, чтобы она была там, где он сможет сделать так, чтобы она была жива-здорова, счастлива и… любима.
Он медленно повернул голову и увидел лишь пустую комнату.
— Господи, что я наделал?
Глава 35
— Какого черта ты позволил ей уехать? — Гидеон сунул руки в рукава плаща с такой силой, что чуть не порвал по швам. — О чем ты думал, черт побери?
Люсьен прислонился к стене в холле.
— Думаю, что она уехала часа три назад. Полагаю, в то время я думал о мерине по кличке Покетс. Красивый гнедой, которого я видел на «Таттерсоллзе» два дня назад.
Гидеон выхватил у ожидающего лакея шляпу и перчатки.
— Никто не пытался остановить ее?
— Никто не видел. Мы понятия не имели, что она уехала, пока Лилли не нашла… — Люсьен поднял руку, в которой держал кусок бумаги, доселе не замеченный Гидеоном, — эту записку.
Он прошагал через холл.
— Почему, дьявол тебя дери, ты не сказал, что была записка?
— Я пытался, когда разбудил тебя, но ты так спешил…
Гидеон зарычал и выхватил записку из руки брата.
— Судя по всему, отбыла в спешке, — прокомментировал Люсьен. Он протянул руку и постучал пальцем по бумаге. — Хотя она все же подумала о Лилли, о леди Гвен и обо мне.
Гидеон грязно выругался — единственный выход для его растущего страха.
— Ты находишь это забавным?
— Ужасно. А ты находил забавным, что я сломя голову примчался, когда узнал о Лилли?
Гидеон ничего не ответил, но сунул записку в карман и направился к двери, когда Люсьен прокричал ему вслед:
— Дамы сплошь и рядом путешествуют в одиночку, Гидеон! С ней все будет в порядке!
Грум ждал Гидеона с его лошадью. Он вскочил в седло, не обращая внимания на резкую боль в ноге, и пустил коня в галоп. Сейчас он не обращал внимания ни на что, кроме своей потребности догнать Уиннифред. Люсьен прав, дамы часто путешествуют в одиночку. Но Люсьен отлично знает, что на них часто нападают. Вот почему его лошадь тоже подготовили, пока он отдавал распоряжения слугам. Все здоровые мужчины в доме будут отправлены на поиски Уиннифред.
Гидеон не стал их ждать. Нельзя терять ни минуты. Уиннифред станет соблазнительной мишенью: молодая, красивая, одинокая и к тому же, вероятно, больная.
Черт побери, она будет неотразимой мишенью. На мгновение страх грозил взять над ним верх. Если с ней что-то случится… если он потеряет ее…
Он отбросил панические мысли в сторону.
Он найдет ее. Он ее найдет, и с ней все будет хорошо. Она сообразительная, самостоятельная, способная прекрасно позаботиться о себе.
Он снова и снова напоминал себе об этом, пока сломя голову мчался по Лондону, а потом по тракту, идущему на север. Он то и дело напоминал себе об этом, останавливаясь на каждом постоялом дворе и расспрашивая каждого трактирщика и слугу. И все равно в голову ему лезли тысячи катастроф, которые могут приключиться с леди, путешествующей в одиночку, и всякий раз, когда на его расспросы отвечали невыразительными взглядами и качанием головы, он воображал еще тысячи.
Он не успокоится, пока не увидит собственными глазами, что она жива-здорова. Тяжелый комок страха и раскаяния останется у него в животе до тех пор, пока он не почувствует ее в своих объятиях, где она и должна быть. Каким же идиотом он был, думая, что может быть какой- то иной путь. Как он мог убедить себя, что расстояние каким-то образом уменьшит его ответственность за нее, уменьшит его потребность в ней, уменьшит его любовь?
Придорожная гостиница «Черный баран» была далеко не самым лучшим постоялым двором в Англии. Дерево прогнило и посерело от плесени, ставни или болтались на одной петле, или вообще отсутствовали, и все три этажа подозрительно накренились вправо. Уиннифред не сомневалась, что одна хорошая буря, и это ветхое сооружение рухнет на землю.
Но ей было все равно. Какая разница, что пол под наклоном, а лестница скрипит и стонет под ее ногами? Кому какое дело до того, что кровать в ее комнате выглядит так, словно лет десять не видела чистого белья, а единственный стул перед очагом того и гляди развалится под ее весом? Она может спать на коврике перед камином.
Лишь бы коврик не трясся и не раскачивался под ней, и она будет счастлива.
Нет, не счастлива. Она бросила на стул накидку и шляпу и, опираясь рукой о стену, опустилась на пол. Она несчастна — больна, одинока и в тысяче миль от дома.
Она едва выбралась из Лондона. Меньше трех часов в карете, и кожа ее сделалась липкой, в желудке замутило, к горлу подступила тошнота. Если бы Уиннифред не убедила кучера остановиться на постоялом дворе, ее вырвало бы прямо в шляпу.
Она закрыла глаза, борясь с новым приступом тошноты.
Как же случилось, что все вышло так ужасно? Она не должна была возвращаться в Мердок-Хаус побежденной и определенно не должна была возвращаться одна.
С ней должна была ехать Лилли. И Гидеон. Властный, упрямый, чудесный Гидеон. Она никогда не признается в этом даже самой себе, но в глубине души она ждала, что он вернется с ней в Мердок-Хаус. Или, точнее было бы сказать, что она не могла представить возвращения без него.
