но цвет его лица никак нельзя было назвать здоровым. Он был слишком темным и становился все темнее. Буквально шваркнув бутылку на стол, Коннор стал непрерывно расхаживать вдоль изножья кровати. Надеясь, что это упражнение усмирит его гнев, Аделаида решила несколько минут помолчать. Впрочем, она переменила мнение, когда он начал чуть не каждый пятый шаг бросать на нее мрачные взгляды.
Она протянула руку, указывая на бренди.
— Что ты намереваешься с этим делать?
— Выпить.
— Прямо из бутылки? Хорошей же сиделкой ты будешь после этого, — поддразнила она его, надеясь вызвать улыбку. — По крайней мере, поделишься со мной?
— Нет! — отрезал он. — Ты получишь опийную настойку.
Несколько возмущенная его тоном, Аделаида нахмурилась и поинтересовалась:
— Ты на меня сердишься?
— Нет... Да...
Он выплюнул слово, которого она никогда не слышала и потому заключила, что оно очень грубое, а затем он подошел к изголовью кровати и навис над ней. Его руки опустились на подушку по обе стороны ее лица.
— «Возьмите меня с собой»?
— Ах, это... — Она слабо улыбнулась ему. — Я говорила не всерьез.
Глаза его угрожающе сузились.
— А встать на пути пули ты всерьез собиралась?
— Разумеется, нет.
Она собиралась встать перед пистолетом и отчетливо помнила, что надеялась, дело до этого не дойдет.
Однако Коннор явно не видел в этом разницы. Лицо его мучительно исказилось.
— Это я должен был с ним бороться. Я должен был защищать тебя...
— Ты стоял слишком далеко. Ты ничего не мог поделать. И...
— Мог. Мне просто нужно было больше времени, вот и все. Я...
— Так разве я не дала его тебе?
Наступило долгое, долгое молчание, во время которого мышцы лица Коннора задергались сильнее.
— Да, — наконец выдавил из себя он. Было просто поразительно, сколько недовольства можно вложить в одно короткое слово. — Но я и сам достиг бы этого. Тебе не следовало...
Он оборвал себя, все его тело судорожно напряглось... и вдруг как-то обмякло. Гнев сошел с его лица, и воздух устало вырвался из груди.
— О Боже! — низкий стон пророкотал из глубины его груди, Коннор нагнул голову и уперся лбом в ее лоб. — Я думал, что теряю тебя, — прохрипел он, закрывая глаза. — Я подумал...
— Я подумала то же самое. — Аделаида провела ладонью по напрягшимся мышцам его шеи. — Но вот мы оба здесь.
И то, что они тут, казалось таким замечательно чудесным, как и ощущать его жаркое уверенное дыхание на коже. Закрыв глаза, Аделаида позволила себе погрузиться в это блаженство. Коннор был жив. Он был цел, невредим и в безопасности. Она не могла желать большего.
Она могла оказаться убитой.
Коннор сражался с эмоциями, бурлящими в нем. Там были гнев, облегчение и сожаление. Но первым и главным чувством оказался страх. Снова и снова он видел, как отшатывается Аделаида от сэра Роберта, наблюдал беспомощно, как она падает на землю и на платье проступает кровавое пятно.
Он никогда не знал такого страха. Даже в мрачные часы после смерти родителей не испытывал такого ужаса. Он не мог от него избавиться, не мог отбросить его или перекрыть гневом. Он чувствовал, что его и сейчас трясет при одном воспоминании об этом.
— Я хочу... — Он хотел завернуть ее в вату и спрятать под замок. Больше всего ему хотелось стереть из ее памяти воспоминания об этом, убрать из ее жизни даже намек на страх, каждое мгновение боли. — Мне так жаль. — Голос его дрогнул. — Аделаида...
— Шшш. Ты не виноват.
— Если бы я остановил всю эту историю раньше. Если бы яснее донес до Грегори...
Аделаида тихонько фыркнула с досадой.
— Если бы сэр Роберт не ударил тебя по голове дуэльным пистолетом и не отдал бы флотским вербовщикам... Если бы твой отец не пренебрегал своими женой и сыном... Если бы...
— Я не должен был начинать все это, — покачал головой Коннор. — Это моя вина, что сэр Роберт обратил на тебя внимание. Я не должен был впутывать тебя в эту историю.
— Я благодарна, что ты сделал это. Я так благодарна судьбе, что нашла тебя... — Аделаида провела ладонью по его волосам. — Я люблю тебя.
Волна удовольствия пробежала по нему. За ней последовала твердая решимость. Что было сделано, то сделано. Он не мог изменить прошлое, не мог вернуть то, что было у него украдено, стереть то, чем он был, проигнорировать то, что сделал. Но он может поучиться на своих ошибках. Он может ценить то, что имеет теперь. Осторожно, чтобы не тряхнуть ее, он присел на край постели и взял в ладони ее лицо.
— Ты спрашивала, почему я тебя скомпрометировал, почему женился на тебе, почему сжег эти бумаги. Я люблю тебя, — прошептал он. — Люблю тебя любовью... — Он запнулся. — Люблю тебя больше, чем... — Он снова запнулся. — Дьявольщина!
Коннор не мог найти нужных слов. Он думал, они появятся после того, как он выговорит самое трудное, но теперь все слова казались бесцветными и невнятными. И даже те трудные слова не передавали всю неизмеримую глубину чувств, скрывавшихся в его сердце.
Он взял ее руку, прижал к груди над сердцем, страстно желая, чтобы она поняла все без красивых слов.
— Я люблю тебя. — Он поцеловал ее нежно, бережно, легко прошелся губами по ее щекам, лбу, векам. — Я люблю тебя. — Он жадно завладел ее ртом, изливая всего себя в этом поцелуе. — Я люблю тебя, — прошептал он. — И у меня нет других слов.
С глазами, сверкающими от непролитых слез, Аделаида взяла в ладони его лицо.
— Они говорят все, что мне нужно. Они все, чего я желала, на что я когда-либо надеялась.
