очутиться среди гор, ощутить прохладный ветер, добраться до армии хуаристов под командованием Эскобедо, медленно, но неуклонно продвигавшейся к Закатекасу. В Мехико Стив слышал, что маршал Базен стягивает войска вокруг столицы. Почему Деверо не получил приказа отступать? Вопрос времени… Нужно было только подождать! Но все, о чем был способен думать тогда Стив, — Джинни, Джинни в тюрьме, в руках Деверо и Тома Била, голодная, запуганная, может быть, избитая.
Он вспомнил сцену, свидетелем которой только сейчас был: стол, уставленный блюдами, полуодетая Джинни рядом с полковником, ее смех — смех женщины, упоенной долгой ночью любви. Но по крайней мере она хоть дала себе труд притвориться ошеломленной и убитой горем при виде мужа.
Сука! Почему же мысли о ней по-прежнему дурманили голову? Почему даже сейчас он все еще хотел ее? И ненавидел убийственной ненавистью за то, что она так быстро и легко отдалась другому. Неужели она способна спать с каждым, кто захочет ее? Именно это имела в виду Джинни, когда угрожала, что отныне будет сама выбирать себе любовников?!
Господи, должно быть, солнце так действует на него. Он теряет рассудок, способность здраво мыслить. Но самое странное — сознание того, что очень медленно, против его воли, Джинни стала ему необходимой. Он, гордившийся цинизмом собственных воззрений, никогда никому не веривший, особенно женщинам, позволил себе эту слабость, послужившую причиной того, что он теперь оказался здесь.
— Но по крайней мере она не получит удовлетворения от того, что узнала это, — мрачно сказал себе Стив. Даже мысль о боли, смерти не была так мучительна, как воспоминания о Джинни. Она будет наблюдать за тем, как его пытают, смеяться вместе с полковником, ожидая, пока Стив сломается. Но он скорее умрет, чем скажет хоть слово.
Французские солдаты открыли ворота, отделявшие плац от деревенской площади. Поскольку местные жители не питали особой любви к оккупантам, они старались не выходить на улицу без особой нужды, и теперь сержант во главе взвода маршировал от дома к дому, стуча во все двери. Он воевал в Алжире, боролся с арабами — худшими и самыми опасными врагами в мире, но больше всего на свете ненавидел Мексику и мексиканцев. Здесь никому нельзя доверять: чуть отвернешься — воткнут нож в спину. Даже маленькие дети готовы прикончить тебя! Господи, почему ему выпало служить именно здесь, каждую секунду ждать пули из-за угла! Но солдат должен выполнять свой долг!
А долг сержанта Малаваля в данный момент заключался в том, чтобы собрать как можно больше жителей, и те своими глазами убедятся — власть не щадит пособников хуаристов и шпионов, тем более что здесь их великое множество!
Они будут смотреть на пытки и даже на казнь, разницы это все равно не составит; эти люди умеют ненавидеть.
Сержант почти не думал о заключенном, оставленном на палящем солнце. Нет сомнения, этот человек скоро сломается, хотя выглядел он и вел себя не так, как оборванные собаки-хуаристы, которых они до сих пор брали в плен. Этот американец Бил прекрасно умел управляться с кнутом, хотя сам сержант предпочитал «кошку» — девятихвостую плеть, традиционное орудие наказания в армии.
Подталкивая прикладами молчаливых горожан, солдаты направились к плацу. Сержант желал одного — чтобы все поскорее кончилось, тогда можно будет возвратиться в тень и выпить прохладительного.
Полковник, в нарушение обычая, сам спустился вниз, чтобы поговорить с заключенным. Правда, Стив не удивился — Деверо славился коварством и хитростью. Без сомнения, у него свои мотивы, и Джинни — не последний из них. Ну что ж, в конце концов все зависит от судьбы. Будь что будет. Сбежать отсюда невозможно, значит, нужно сохранить достоинство и молчать, чего бы это ни стоило. Сыромятные ремни, которыми был связан Стив, уже начали ссыхаться, немилосердно врезаясь в кожу; кровь медленно капала на землю. Его словно растягивали на дыбе, а скоро станет еще хуже.
— Ну, сеньор? Надеюсь, вы передумали? Не желал бы отдавать подобные приказы, но вы не оставляете мне выбора!
— Предлагаете выбрать мне, полковник? Но что я могу вам дать? Вы уже все взяли сами!
Синие глаза впились в желто-карие.
— Жаль, сеньор Альварадо! Ради вас и вашей жены я надеялся, что…
— Благополучие моей жены теперь вряд ли может меня беспокоить, поскольку вы успели о ней позаботиться. Наш брак, как, впрочем, и ваш, заключен по расчету. Так что примите мое благословение, сэр. Я очень снисходительный муж — разве Джинни вам не успела сказать?
— Довольно! Я здесь не за тем, чтобы обсуждать вашу жену. Меня интересует ваша шпионская деятельность. Кто послал вас в Мехико? Кто вам платит? У Хуареса нет таких денег. Почему ваше правительство так стремится свергнуть императора?
Стив рассмеялся, заметив гневный блеск глаз полковника:
— Но вы сами на все ответили, полковник. Зачем спрашивать меня?!
— Вы уже успели причинить нам немало неприятностей своим вмешательством, месье. Черт возьми, вы станете говорить или я буду вынужден применить крайние меры!
Полковник Деверо гордо выпрямился, подражая Наполеону, и Стив едва сдержался, чтобы не рассмеяться в лицо этому человеку. Но тут француз, очевидно, взяв себя в руки, снова обратился к нему:
— Ну же, Морган, я уверен, вы достаточно рассудительны. Стоит ли выходить из себя?! Сами понимаете, сбежать отсюда невозможно! Если взвесите все обстоятельства, то поймете, насколько я справедлив. Вы любите опасности и риск, и я уверен, мы всегда можем использовать такого человека.
Вам хорошо заплатят, и, кроме того, для вас будет лучше, если станете сражаться за правое дело. Я глубоко уважаю вашего деда, и поверьте, он будет очень рад, узнав, что вы наконец остепенились. Ну, что надумали?
Стив набрал в грудь воздуха, почти решившись высказать в лицо полковнику все, что думает о нем. Но какой смысл вступать в никчемную перепалку, тратить силы. Все же презрение к этому тщеславному коротышке, воображавшему себя героем, пересилило.
— Полковник, — спокойно объяснил Стив, — если я предам друзей, меня все равно ждет смерть. Французы проиграли войну, и, кроме того, вы лично опозорены в глазах испанцев. Будучи гостем в доме Сандовалей, вы предали гостеприимство и арестовали женщину. Должен признать, она очаровательна, моя крошка-жена, и, возможно, вы сумеете кое в чем ее убедить, но что будет, когда семья узнает обо всем?
