французским солдатам становилось все опаснее оставаться так близко у границы с Америкой. Сторонники Хуареса скрывались повсюду, нападая в самые неожиданные моменты. По-видимому, придется вскоре уходить из Чихуахуа и возвращаться в Дуранго, а это означает, что весь север страны окажется в руках хуаристов.
Мишель рассерженно нахмурился. Невероятно! Непобедимые армии Франции и мексиканских ополченцев, войска Австрии и Бельгии до сих пор не могут восстановить порядок в стране! Как один из адъютантов маршала Базена, граф, конечно, слышал, что Соединенные Штаты поддерживают Хуареса, снабжают вооружением его солдат и сквозь пальцы смотрят на нарушения границы. Дела плохи! Если бы только поняли в Америке, да и в Европе, что за паршивая страна — эта Мексика! Крестьяне голодают, условия жизни хуже, чем во времена средневековья! Единственные цивилизованные мексиканцы — гачупины, гордившиеся европейским происхождением. Уж они-то не смешивали свою кровь с индейской. Взять хотя бы красавицу Кармен из Куэрнаваки!
Бледно-золотистая кожа и огромные карие глаза! Недаром ее отец был одним из самых богатых помещиков в округе!
Но тут Мишель подумал о Жинетт — Джинни Брендон, которую он называл Жинетт с той самой ночи, когда влюбился в нее, встретив в парижском театре. Он знал Пьера с детства и помнил худенькую девчонку с неестественно большими зелеными глазами, но не обращал на нее внимания.
Когда же увидел ее в ложе… Какое самообладание! Какая несравненная красота! И Мишель начал заикаться, словно зеленый мальчишка-школьник! Она была очаровательна, дразнила, смеялась, была так уверена в себе.
Если бы не приказ немедленно вернуться в полк. Мишель убедил бы девушку выйти за него. Несмотря на множество поклонников, она, казалось, предпочитала именно Мишеля. Даже Пьер, ревновавший Джинни к кавалерам, казалось, не слишком возражал. Джинни обещала писать, но решительно отказалась бежать с Мишелем, хотя и плакала при расставании. Неудивительно, что в скором времени, месяцев через шесть, письма прекратились. Он и сам, будучи солдатом, не особенно привык к перу и бумаге, да и как ухаживать за девушкой, если находишься за сотни миль от нее?!
Но теперь он скоро увидит Джинни, свою Жинетт. Остается надеяться, что она не изменилась. Черт возьми, сколько еще ждать?!
Пока Реми был занят меланхоличными размышлениями, караван появился в Эль-Пасо во время грозы, гремевшей по обе стороны границы.
Граф остановился в единственной приличной гостинице, переоделся в гражданскую одежду, сознавая, что, если его поймают, то расстреляют на месте как шпиона. Но его английский был почти безукоризненным, а костюм сшит лучшим парижским портным.
Все сомнения и переживания куда-то ушли, когда мадам Брендон, миниатюрная, необыкновенно красивая женщина с большими голубыми глазами и очаровательным смехом, приветствовала его. Какой-то человек, назвавшийся Карлом Хоскинсом, американец, казавшийся необычайно угрюмым, что легко можно было отнести на счет покрытого синяками и ссадинами лица, помог Мишелю переправиться через реку.
Реми тактично не стал осведомляться о происхождении синяков. Эти американцы вечно дерутся, то кулаками, то оружием. Сам Мишель был втайне на стороне южан — они по крайней мере джентльмены. Выиграй они войну — и всем бедам Максимилиана пришел бы конец!
Пока они ждали Джинни, капитан Реми с неприятным чувством заметил, что маленький обеденный зал гостиницы переполнен. Но Соня Брендон успокоила его, объяснив, что всех этих мужчин нанял ее муж для сопровождения каравана, и, поскольку она заявила, что Мишель — друг сенатора, можно не волноваться.
— Джинни не знает, что приехали именно вы, — призналась она. — Я сказала, что прибыл французский офицер, который должен проводить нас. Вы давно ее знаете, месье Реми?
Мишель что-то пробормотал, не в силах совладать с внезапно заколотившимся сердцем — на ступеньках появилась Джинни. Как он мог думать, что она изменилась? Разве что стала еще прекраснее… Она надела зеленое бархатное платье, сшитое явно самим Уортом[4] , по последней моде, созданной императрицей Евгенией, — с глубоким вырезом, облегающее бедра и собранное сзади складками. На плечо спадал единственный локон; в ушах сверкали изумруды, но блеск ее глаз затмевал сияние камней.
Мишелю показалось, что все мужчины в комнате потрясены ее красотой. Никто из дам при дворе императора Максимилиана не мог с ней сравниться! Их глаза встретились: девушка ошеломлен но застыла, но тут же с криком радости бросилась вперед. Мишель с усилием вспомнил о правилах приличия и о любопытствующих людях вокруг и решил только поцеловать ей руку. Но Джинни самозабвенно бросилась ему на шею, плача от радости:
— Мишель?! Это вы? Не верю глазам, после, стольких месяцев!
Он, почти не задумываясь, наклонил голову, и их губы встретились. Мишель собрал все силы, чтобы отстраниться.
Джинни весело щебетала по-французски, и Реми не верил ушам. Она назвала его любимым, драгоценным, ангелом, поклялась, что он разбил ей сердце, когда уехал из Парижа.
Мишель был потрясен.
Они пили шампанское за обедом, не замечая, что едят.
Джинни выпила больше обычного, пока не почувствовала, как кружится голова; собственный смех доносился словно издалека, громко, неестественно… Но Мишель Реми не замечал ничего, кроме того, что Жинетт рада его видеть. Она, казалось, светилась здоровьем и весельем, только немного похудела, но и это ей шло. Мишель весь вечер не мог оторвать от нее глаз, и не только он.
Карл Хоскинс, сидевший рядом, злобно уставился на вновь прибывшего и, хотя Соня шепотом объяснила, что Джинни знает француза едва ли не с детства, так и кипел от гнева и раздражения. Что это нашло на Джинни?!
Ведет себя как… как женщина легкого поведения! И в довершение ко всему игнорирует Карла на глазах у всех, кто вел караван, знающих, что он был ее поклонником. Хуже всего, что Стив Морган тоже имел наглость явиться со своим дружком Дэвисом и двумя ярко накрашенными девицами, очевидно, шлюхами!
