— Вижу, что даже отдых и теплая постель не улучшили твоего настроения, — издевательски перебил он, уставясь в раскрасневшееся, рассерженное личико.
Джинни, с ее разметавшимися волосами и затуманенными сном зелеными глазами, была сегодня особенно хороша и желанна; Поняв его взгляд, она безуспешно попыталась отодвинуться, но тут же вскрикнула от злости, когда Стив сорвал с нее простыню.
— Животное! — прошипела она. — О, почему ты не оставишь меня в покое?
— Но ты была бы разочарована, если бы я не заметил, как ты хороша сегодня утром… не правда ли?
Приподнявшись на локте, Стив медленно оглядел сжавшуюся девушку.
И Джинни с горечью поняла: ничто не может остановить его, ничто и никто. Горячая краска стыда расползлась по щекам и шее.
— Раздвинь ноги, Джинни, — тихо велел он, и на какое-то мгновение она ошеломленно подумала, что не так расслышала. Его рука легла на живот Джинни, пальцы слегка потянули за локоны цвета красной меди. — Я начинаю думать, что тебе еще многому нужно учиться, милая. Ну же, к чему сопротивляться. Откройся… для меня.
Голос был мягким, просительным; он начал осыпать поцелуями ее груди, шею, но Джинни почти не сознавала этого из-за бушующей в ней ярости.
— Нет! Никогда! Я не отдамся тебе по своей воле, Стив Морган! Можешь взять меня силой, если желаешь, но твоей я не буду!
— Не давай обещаний, которые можешь не сдержать, милая! — издевательски прошептал он и запустил руку в ее волосы, стал целовать в губы, сминая их, почти кусая.
Она почувствовала, как язык Стива скользнул в ее рот, а руки гладят живот, скользя все ниже, к нежной внутренней поверхности бедер. Она снова начала вырываться, колотя кулаками по мускулистой мужской груди. Слезы струились по лицу Джинни, в горле стоял ком ужаса и отчаяния.
— Животное! Зверь! — кричала она, ощущая, как его руки блуждают по ее телу — прикасаясь, сжимая, лаская, пока она не начала извиваться, умоляя его прекратить пытку. О Господи, что он делает с ней?!
Стив раздвинул ее ноги, закинул их себе на плечи. Джинни приглушенно вскрикнула от возмущения, но он удерживал ее, сжимая руками упругие груди, перекатывая соски между пальцами… и неожиданно его рот нашел маленький напряженный холмик, скрытый в золотисто-рыжих завитках. Джинни услышала собственные безудержные всхлипывания, стоны стыда, унизительно смешанного с желанием, пока его язык проникал все глубже в запретную розовую влажную ложбинку. Ее тело извивалось, ладони бессознательно сжали его голову, пытаясь удержать ее на месте, притиснуть ближе. Джинни вскрикнула, бессильно мотая головой из стороны в сторону:
— О… будь ты проклят! Будь проклят!
Рот Стива обжигал, словно каленым железом, будто ставя на ней тавро «собственность Стива Моргана», пока остатки сдержанности и самоконтроля не покинули ее и из горла не вырвался крик мольбы об избавлении от сладкой муки. И когда это чудо наконец-то свершилось, оставив ее дрожащей, совершенно беспомощной, почти теряющей сознание, Стив скользнул вверх и прижал ее к матрацу. На этот раз, когда он вошел в нее, Джинни не запротестовала, только слабо вздрогнула, услышав, как Стив прошептал ей на ухо:
— Когда-нибудь, милая, ты тоже сделаешь это для меня.
Какой смысл протестовать? И пусть Джинни ненавидела его, каждый раз, когда Стив начинал ее ласкать, она теряла самообладание, не в силах остановить его, заставить освободить, отпустить на волю. И сейчас, несмотря на отвращение, он снова доказывал свою власть, двигаясь медленно, так медленно, словно терзал ее и себя, а ее тело, ее предательское тело пробуждалось снова и, жадно изгибаясь, встречало его толчки.
— Ненавижу, ненавижу тебя, — прошептала Джинни, но даже в ее ушах слова звучали лаской, и Стив лишь улыбался в лицо девушке, убыстряя ритм движений, пока она не забыла обо всем на свете.
Глава 20
Джинни с каждым днем все больше ненавидела эту комнату, служившую ей тюрьмой. Прошла уже неделя, и Джинни чувствовала себя пленницей в султанском гареме. Даже эта комната — ее бархатная камера, со сплетавшимися в страстных объятиях фигурами на потолке, трельяжем и плюшевой обивкой, — напоминала ей, кто она и почему здесь.. Стив отсутствовал целыми днями, а иногда и до полуночи, и Джинни почти потеряла представление о времени. Бордель оживал с наступлением сумерек — с утра девушки спали.
Конечно, она давно поняла, куда Стив привел ее, и изводила себя вопросами, мучительный стыд терзал душу.
«Шлюха… я его шлюха, игрушка, забава, — думала она. — И с самого начала была его… желала испытать все, глупая, доверчивая девственница.
О Боже, я сама вешалась ему вашею, напрашивалась на это! И вот теперь он держит меня в борделе для собственного развлечения. Но потом… — при этой мысли Джинни, вздрогнув, похолодела от страха, — потом, когда он устанет от меня, что сделает, как поступит? Я слишком много знаю… он не осмелится отпустить меня, а когда его дела здесь будут закончены, что тогда?»
Сначала она все время плакала, непрерывно строила планы побега. Но в конце концов почти смирилась — дверь постоянно была заперта, даже оконные рамы были забиты гвоздями, стекла загорожены тяжелыми шторами. Обед Джинни приносила горничная-индианка, но за спиной всегда маячил телохранитель Мануэль с револьвером наготове. Все ее истерические выкрики наталкивались на холодное равнодушие окружающих, а Лайлас как-то объяснила ей спокойно, дружелюбно, как она усмиряет непокорных девушек.
— Вы, конечно, должны понять, дорогая, как вам… скажем, повезло! У вас всего один любовник! Но беспорядка я не допущу, это развращает девушек, они жалуются, так что вы не должны так вести себя…
Застыв от ужаса, чувствуя тошнотворный ком в горле, Джинни решила держать себя в руках и с тех пор плакала, только когда оставалась одна, заглушая рыдания подушкой.
