Джоанна с презрением уставилась на него, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно, не выдавая охватившего ее гнева:
— Вы, стало быть, не любите короля и не хотите, чтобы Оксвич достался ему. Это ясно. Только почему при этом алчность свою вы пытаетесь выдать за патриотизм?
Глаза его сузились и потемнели от ярости. Но она не мигая выдержала этот взгляд. Сэр Райлан, овладев собой, заговорил ледяным тоном:
— Под каким бы предлогом вы, миледи, ни отказывались выполнить свой долг, но он призывает вас защитить Оксвич, как делал это покойный ваш родитель.
— Мой долг?! — воскликнула она голосом, полным отчаяния. — У меня один долг — перед Господом Богом! Оксвич будет процветать при любом другом владельце, и Англия как-нибудь без меня обойдется! — Грудь ее вздымалась, в глазах стояли слезы. — Кому достанется это проклятое место — вам или королю, — мне плевать! Я хочу только одного — чтобы оба вы отправились к дьяволу! И Оксвич прихватили бы с собой!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лорд Блэкстон и его люди покинули обитель вскоре после полудня. Джоанна вновь уединилась в маленькой келье, чтобы помолиться в тишине. Но до слуха ее доносились ржание и топот лошадей, резкие звуки голосов, а временами — свист и хохот. Слова молитвы не шли ей на ум.
Итак, Райлан Кемп, принесший тревожные вести, навсегда покидал монастырь святой Терезы. Джоанна знала, что в памяти ее он останется надолго, если не навсегда. Много дней и ночей будет она грезить об этом человеке, вспоминая каждую минуту их недолгого знакомства. Вот и теперь мысли ее то и дело возвращались к их последнему разговору. Он говорил о ее долге перед Оксвичем. И перед жителями деревни. Но Джоанна чувствовала, что не может она быть в долгу ни перед мрачным родовым замком, ни перед крестьянами, которые, поди, и не узнали бы ее, если бы увидели. Им наверняка почти безразлично, кто станет хозяином их земель, — лишь бы он был надежным защитником своих владений и не слишком изнурял своих крестьян работой в поместье. Нет, она не изменила никакому долгу, решив остаться в монастыре. А кроме того, подумала она, становясь коленями на холодный каменный пол, она предпочла выполнить обязанность, которая была и будет самой главной для любого благочестивого человека, — обязанность быть хорошей христианкой.
— А как же насчет детей? — как будто шепнул ей чей-то низкий голос, в котором явственно звучала насмешка.
Джоанна поднялась с пола, подавляя вздох. Она рассеянно потирала колени. Мысль о детях привела ее чувства в смятение.
Если бы существовала хоть малейшая возможность родить ребенка, не выходя замуж, то она бы ею непременно воспользовалась. Ей так хотелось иметь собственное дитя! Она бы так любила своего младенца, так преданно заботилась бы о нем, предупреждая все его желания. Он рос бы, окруженный любовью, он был бы счастлив и обеспечен всем необходимым.
Она скрестила руки, обхватив ими плечи, и погрузилась в мечты. Она любила бы своего ребенка больше всего на свете. И ребенок в ответ платил бы ей тем же. От одной мысли об этом у нее на сердце потеплело. Но тепло это исчезло и каким-то непостижимым образом превратилось в комок в горле, стоило ей вспомнить, где — и почему — она находится. Девушка бессильно уронила руки и склонила голову. Что ж, придется покориться своему собственному выбору. Никогда у нее не будет детей, потому что не будет мужа. Во Господе найдет она покой и утешение. Любовь Его поистине безгранична и превыше любой земной любви.
Но мысль эта не принесла девушке желанного успокоения. Со двора донесся топот копыт. Лорд Блэкстон и его люди ускакали прочь, унося с собой последнее напоминание о мирской жизни, адресованное ей, Джоанне. Тщетно старалась девушка убедить себя в том, что для нее их отъезд — большая радость и избавление. Все, что ей удалось, — это ценой немалых усилий удержаться от слез.
Когда Джоанна вышла из кельи во двор, настал час вечерней молитвы. Но девушка была настолько взволнованна, на душе ее было так мрачно и тяжело, что она почувствовала себя не в силах видеть сейчас чьи-либо лица, присутствуя на богослужении в часовне. На ужин она тоже не явилась. С моря порывами дул сильный, злой ветер. В его неистовых завываниях Джоанне слышались чьи-то жалобные стоны. Эти тоскливые звуки как нельзя лучше выражали чувства, которыми она была охвачена. Ее снедала бессильная ярость, желание куда-то бежать, делать что-то, только бы не оставаться на месте.
На востоке, там, где раскинулось Германское море, небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, но на западе сквозь легкую пелену облаков еще проглядывало солнце. Летние сумерки длятся долго, и Джоанна знала, что их неверный свет окончательно померкнет лишь через несколько часов. Она стояла в каком-то оцепенении, глядя на запад, а в это время колокола зазвонили к вечерне. Несколько запоздавших монахинь торопливо просеменили по двору и, поднявшись по ступеням, прошли сквозь высокий портал. Джоанна снова осталась одна. Поежившись, она бесцельно обвела глазами пустой пыльный двор и окружавшие его серые монастырские строения.
Дождь прибьет пыль, думала она, но зато, если разразится сильный ливень с бурей, течь в крыше часовни увеличится. Она повернулась лицом к ветру, вглядываясь в предгрозовое небо. Наплевать на течь! Пусть разразится неистовый шторм, буря, ураган — это то, что ей сейчас нужно! Пусть вся Англия потонет в грохоте и вое стихии, пусть разверзнутся хляби небесные и зальют ее потоками вод! Пусть хоть весь мир захлебнется в этом втором потопе, так будет даже лучше!
Ища хоть какой-то выход для обуревавших ее чувств, Джоанна внезапно сорвала с головы платок, и ветер мгновенно унес его, разметав медно-рыжие локоны девушки по ее лицу, спине и плечам. Она торопливо зашагала к монастырским воротам, сама не ведая, куда и зачем она идет. Просто оставаться на месте было выше ее сил. Миновав ворота, она не пошла по узкой немощенной колее, а свернула к прибрежным скалам. Далеко внизу шумело море, неистово бившееся о меловые утесы. Высокий прилив, казалось, хотел опрокинуть их и завладеть этой землей. У самого края скалистого уступа Джоанна склонилась и посмотрела вниз. Ей совсем не было страшно. Ветер дул с такой силой, что девушке захотелось подпрыгнуть, чтобы он покружил ее, а затем опустил на землю.
Если бы только ветер мог в тот страшный вечер подхватить на свои крылья ее мать и не дать ей разбиться! И мысль эта мгновенно отрезвила девушку. Она резко выпрямилась, отшатнувшись от края обрыва, повернулась и заспешила прочь, в сторону поросших вереском болот.
Как только у ее матери хватило духа на тот отчаянный прыжок? И как могла она оказаться столь малодушной, чтобы бы лишить себя жизни?
«Не хочу думать об этом, — в который уже раз сказала себе Джоанна. Ветер подгонял ее в спину, длинные волосы змеями взметались впереди нее, высоко задравшийся подол платья то вздувался, то
