— Знаю, cap. Мисс Джинни стала такой с тех пор, как в прошлом году ее папа здорово заболел и так и не поправился.
— Раньше она была другой?
— Да, cap. Мисс Джинни была веселой и счастливой и всегда подшучивала надо мной и Ленни и Грейси.
— Кто такая Грейси?
— Наша единственная горничная, мастерица на все руки, как я ее называю, милая девочка, которая сама была больна. Жаловалась на грудь, кашляла сильно, но теперь почти поправилась. Она обслуживает мисс Джинни и приказывает нам, что делать. Скоро вы с ней встретитесь.
Мозесу, кажется, нравилось подчиняться приказам неизвестной Грейси, потому что он весело хмыкнул, но тут же поспешно добавил:
— А сейчас, cэp, одна беда, сплошные неприятности.
Печально покачав головой, негр направился к кухне. Алек почувствовал угрызения совести, и это ему не очень пришлось по душе. Он подсмеивался над ней, только и всего, во всяком случае, ничего такого, что могло заставить Мозеса принять столь скорбный вид, будто тот присутствовал на похоронах. Алек счел за лучшее вернуться в гостиную.
Ему нравился дом Пакстонов, особенно гостиная, или зала, как именовали ее балтиморцы, — большая квадратная комната с высокими лепными потолками, выкрашенными в кремовый цвет, отчего и казавшаяся светлой и просторной. Стены были оклеены бледно-голубыми обоями, дубовый пол — почти голый, если не считать двух маленьких круглых светло-голубых ковров. Мебель из красного дерева, с инкрустацией, была расставлена небольшими группами по стенам так, что середина оставалась свободной, давая обитателям и гостям свободу передвижений. По обе стороны камина, в глубоких нишах, стояли высокие вазы с засушенными цветами. Эффект создавался очаровательный. Алек даже задался вопросом, как выглядела бы подобная обстановка в гостиной Каррик-Грейндж, в древних стенах, возведенных в шестнадцатом веке. Должно быть, предки прокляли бы его за столь современные вкусы и перевернулись в гробах.
— Это была Джинни? — спросил Джеймс Пакетов.
— Да, сэр, промокшая до костей. Она никогда не ездит в каретах?
— Нет, девочка — заядлый пешеход. Сильна, как лошадь. Кроме того, балтиморская погода настолько изменчива, никогда не угадаешь, что случится через час.
Пакстон несколько мгновений помолчал, задумчиво поглаживая светло-голубую с кремовыми полосами обивку диванчика.
— Я рад, что Джинни наконец решилась признаться вам и покончить со своим переодеванием.
— По правде говоря, она не совсем призналась, сэр.
— Так, значит, вы все-таки стащили с нее шляпу?
Алек удивленно вскинулся:
— Откуда вы узнали?
— Мне самому следовало бы это сделать. Дурацкая шапка, которую Джинни вечно таскает не снимая, принадлежит мне, только я давно ее забросил. У меня просто руки чесались сбросить ее, когда девочка появилась в таком виде вчера вечером. — Джеймс вздохнул: — Наверное, не стоило мне позволять ей проделывать все это. Но Джинни так настаивала, так боялась, что вы не станете обращаться с ней с должным уважением или усомнитесь в ее деловых способностях. Позвольте узнать, как поступили бы вы на моем месте?
У Алека тоже была дочь, и сейчас он спрашивал себя, что сделал бы, вздумай Холли в двадцать с лишним лет рядиться мужчиной. И не находил ответа. Посмеялся бы? Пригрозил? Задал трепку?
Нет, по правде говоря, ни то, ни другое и ни третье.
— Скорее всего позволил бы ей делать все, что захочет.
— Совершенно верно. Хорошо, но пока Джинни не присоединилась к нам, я должен задать вам один вопрос, мой мальчик. Вы все еще заинтересованы в том, чтобы стать нашим партнером, зная, конечно, что всем заправляет Джинни, а мое проклятое сердце выделывает всякие фокусы?
Алек долго молчал, пристально глядя на пустую позолоченную птичью клетку, стоявшую на карточном столе. Войти в долю, вести дела с женщиной?!
— Я много думал, — продолжал Джеймс. — Мое здоровье ухудшается с каждым днем. Нет, не перебивайте меня, просто послушайте. Не знаю, сколько мне еще осталось жить. Мой доктор, эта воинственная старая леди в штанах, только качает лысой головой и поглаживает подбородок и требует, чтобы я побольше отдыхал и не волновался. Можно подумать, без его советов я все время бы карабкался на ванты или поднимал паруса. Иногда я подумываю прикончить его еще до того, как встречусь со своим Создателем. Но речь не об этом. Джинни — моя наследница. Ее брат, Винсент, скончался десять лет назад, как это ни прискорбно. Конечно, я очень ценю Джинни, потому что она работает день и ночь, добросовестна и усердна, не говоря уже об уме и сообразительности. Но если я завтра сойду в могилу, она останется одна на всем белом свете. Вы так же хорошо, как и я, знаете, что ни один уважающий себя джентльмен не захочет иметь с ней дела.
— Но те люди, которые все эти годы заключали с вами сделки, несомненно…
— Нет, никогда. Мужчины — странный народ. Дом и очаг — одно, бизнес — другое. Две совершенно разные сферы. Если вы вырвете женщину из одной, где, как считают все, ее настоящее место, и бросите в другую, мужчины посчитают это угрозой своему положению и поднимутся против нее. Черт возьми, возможно, я и сам бы так поступил.
Он снова смолк, удивляясь, почему гость так пристально уставился на эту дурацкую клетку, принадлежавшую покойной миссис Пакстон.
— У меня к вам предложение, Алек.
При этих зловещих словах Алек взглянул в глаза Джеймсу Пакстону и увидел в них тревогу, надежду и
