— И парусную мастерскую? Ах, на это стоит посмотреть. Я прикинул, что мастера должны сшить почти одиннадцать квадратных футов парусины, потратить много миль дратвы и добрых сорок фунтов пчелиного воска.
Алек присвистнул было, но тут же приоткрыл рот: в комнату, прихрамывая, вошла Джинни в простом муслиновом платье, слишком коротком для нее и к тому же с огромным воротом, доходящим до самых ушей, но это не имело значения. Алек хорошо знал, что скрывает это платье. Он хотел видеть ее снова. Как можно скорее. Всю. С ног до головы. Вряд ли она согласится, конечно, но и это тоже не имеет значения. Он решил, что отныне его любимое развлечение — приводить в бешенство Джинни Пакстон, а потом соблазнять ее.
— Значит, мы готовы? — спросил он вслух, вставая. — Можно идти? — И, обернувшись к Джеймсу, добавил: — Все будет хорошо, вот увидите, сэр. Не стоит вам волноваться по этому поводу.
— Ну что ж, вы знаете, чего я хочу, Алек.
Алек прекрасно знал и поэтому невольно съежился. Он не женится на Джинни Пакстон, даже ради сотни кораблей и судоверфи Пакстонов.
— Не позволю тебе умереть, как Несте! Теперь я знаю, что делать, и с тобой ничего не случится. Ничего, клянусь!
— Папа!
Алек, резко дернувшись, проснулся с тревожно колотящимся сердцем и, мгновенно перевернувшись, взглянул в сторону двери, откуда доносился испуганный голосок Холли:
— Хрюшка? Что с тобой? Все в порядке? Как ты себя чувствуешь? Не заболела?
— Нет, папа. Услышала, как ты с кем-то говоришь, и испугалась, что здесь кто-то чужой и мучит тебя. Ты так громко кричал, а в комнате никого нет.
— Это был сон, Холли, кошмар. Я видел Джинни.
— Мне холодно, папа.
Алек постарался побыстрее вернуться к реальности, стряхнуть странные ощущения, оставленные кошмаром, и приподнял одеяло:
— Прыгай ко мне, хрюшка.
Холли примостилась рядом с отцом. Алек не пустил ее под простыню, поскольку спал голым. Он прижал дочь к груди, поцеловал в ушко, укутал получше и приготовился вновь заснуть. И, как выяснилось, зря.
— Чему ты не позволишь случиться с Джинни, папа?
— Мне приснилось, что она замужем за мной, и собирается родить ребенка, твоего маленького братика или сестричку, и очень боится. Я сказал, что пугаться нечего и я не позволю, чтобы случилось плохое.
— Она не умрет, как мама?
— Нет. Я говорил, что знаю, как поступить, и не позволю ей умереть.
— Это я убила маму?
— Нет, конечно, нет. Откуда ты взяла такое, Холли?
— Но ведь я появилась, а она умерла. Миссис Суиндел говорила об этом доктору Прюитту. Она еще сказала, что некоторые младенцы просто слишком велики для своих мам.
— Это верно, но она не хотела сказать, что это твоя вина. Ты тоже могла умереть, Холли. Я бы этого не вынес. По крайней мере у меня осталась ты.
— Почему ты не спас маму?
— Я был тогда молод и глуп, мышка. И ничего не знал о младенцах… а доктор Ричардс, это врач, который лечил твою маму… думаю, он был еще невежественнее меня. Когда мы в прошлом году были в Северной Африке, я познакомился с очень мудрым человеком. Помнишь Орана?
Малышка сонно кивнула.
— Он был арабом и лекарем, и как-то я рассказал Орану, что случилось с твоей матерью. Он объяснил, что делать, если мне когда-нибудь случится принимать роды.
— А Джинни боится рожать?
— Именно в этом-то самое странное. Не имею ни малейшего представления, боится ли Джинни рожать или нет. Твоя мама была совершенно особенной, Холли, и мне пришлось очень плохо и больно, когда она нас покинула. И меня мучит совесть, потому что, знай я хотя бы то, что знаю сейчас… может, она была бы с нами сегодня. Только этому не суждено случиться. Твоя мама была очень милой и доброй, и никогда не забывай этого.
— Только она не любила путешествовать, как мы.
— Это верно.
Алек сильно подозревал, что при свете дня пожалеет о своей излишней откровенности с дочерью, но он давно взял за правило никогда не увиливать от правды в разговоре с ней.
— С Джинни очень весело, папа. Она ничего не понимает в женской одежде. И совсем не похожа на миссис Суиндел. У миссис Суиндел на все свое мнение, и иногда это мнение просто ужасно. Только очень странно, что Джинни ничего не знает.
— Никто из вас ни в чем не разбирается! Я чувствовал себя настоящим арбитром мод!
— Мне нравится Джинни.
— Но?
