— Мне нравится Джинни. Она даст мне маленьких братиков и сестричек?
— Вполне возможно. Мне бы этого хотелось.
— Ей сейчас ужасно плохо, папа.
— Знаю, Холли, знаю. Нужно ей помочь. Сделать так, чтобы она почувствовала себя лучше.
— Как думаешь, она захочет посмотреть мою коллекцию?
— По-моему, она будет очень рада.
Алек поужинал один, в столовой Пакстонов, испытывая странное ощущение, словно он владелец этого дома, которому воздаются едва ли не королевские почести. Мозес почтительно стоял у двери, ведущей в кухню, готовый исполнить малейшее приказание Алека.
Ему сказали, что Джинни попросила принести ей поднос в комнату.
Алек попробовал кусочек рагу из зайца. Неплохо. Немного переперчено, но неплохо. Он положил на тарелку нож с вилкой. Нет, он не голоден. И жажды не испытывает.
— Мисс Джинни поужинала, Мозес?
— Да, cap. Ленни отнесла ей поднос.
— Я скоро поднимусь к ней, — вздохнул Алек. — У нас некоторые затруднения, Мозес.
— Да, cap. Мисс Джинни… то есть она девушка стойкая, но… кроме ее папы… у нее никого не было, трудно ей пришлось, cap.
— Знаю. Наверное, я попытаюсь увидеться с ней сейчас. Если услышите звон разбитой посуды… не важно, Мозес, не обращайте внимания.
— Да, cap.
Через пять минут Алек остановился у двери спальни Джинни, поднял руку, чтобы постучать, но тут же опустил. Она плакала.
Он расслышал приглушенные всхлипы, и от этих жалобных звуков внутри у него все перевернулось. Она не плакала с той минуты, как узнала о смерти отца, по крайней мере он не видел ее плачущей. Хорошо, что она может немного облегчить скорбь. Однако Алек обнаружил, что не может вот так просто повернуться и уйти. Бесшумно открыв дверь, он вошел в комнату. На камине горел единственный канделябр, так что почти вся спальня была погружена в темноту. Несколько секунд Алек не двигался, выжидая, чтобы глаза привыкли к полумраку.
Джинни сидела на подоконнике, подтянув колени к подбородку, прижавшись к ним лицом. Тело ее сотрясалось. Алек тихо подошел к ней и положил руку на плечо.
— Джинни!
Девушка вскинулась:
— Уходи, Алек. Немедленно! Оставь меня в покое!
— Не уйду. Хватит здесь места и для меня? Наверное, хватит.
Он подвинул девушку и устроился рядом.
— Вижу, ты совсем ничего не ела.
— Не люблю тушеного зайца.
Алек вынул из кармана носовой платок и, приподняв ее подбородок, вытер глаза.
— Что ты хочешь?
Алек, не отвечая, продолжал свое занятие, пока Джинни, вцепившись в его запястье, не отвела руку.
— Убирайся, Алек. Я больше не хочу тебя видеть.
— Выслушай меня, Джинни, — начал Алек, но тут же замолчал, увидев полные боли глаза. Господи, это уж слишком… так живо воскрешает те ужасные дни после гибели Несты…
Алек привлек ее к себе, положил голову девушки себе на плечо:
— Мне очень жаль, дорогая. Я знаю, это тяжело. Господи, я все знаю…
И эта нежность окончательно доконала Джинни, оказалась последней каплей. Джинни снова заплакала, тихо, безнадежно, покорно. Алек продолжал говорить с ней, сам не зная о чем, бормоча всякую бессмыслицу, давая ей выплакаться, вылить печаль, облегчить душу. Сам он не мог плакать, и лишь поэтому скорбь сжирала его многие месяцы.
Он продолжал прижимать к себе Джинни, пока рыдания не затихли, непрерывно гладя девушку по спине, по-прежнему что-то бормоча. И в какой-то момент она превратилась из маленькой девочки, нуждавшейся в его утешении, в женщину, желавшую его, готовую отдаться.
Подняв лицо, Джинни взглянула на него. Взгляд ее упал на рот Алека, и розовые губы слегка приоткрылись. Алек мгновенно потерял голову и начал целовать ее, страстно, безжалостно, проникая языком во влажные глубины, почти насилуя ее нежный рот. Она не застыла, не замерла, не отстранилась и с какой-то радостью приняла этот вторгшийся чужой язык, отдаваясь на волю Алека. И эта покорность, полное подчинение немедленно смягчили его.
— Ах, Джинни, — шепнул Алек, тепло дыша ей в рот. Она прижалась к нему грудью, обвила руками шею.
— Пожалуйста, Алек…
Он пытался сдержаться. Это было трудно, ужасно трудно, но Алек понимал, что в этот раз, ее первый
