Хм!.. — Вдовая маркиза издала такой смешок, как если бы сама испытала нечто подобное, а ее внук внутренне напрягся и наклонился вперед, прежде чем заявить с плохо скрываемой яростью:
— Ее экипаж, который Эмбри отослал домой, вернулся уже несколько часов назад, и я знаю об этом! А она сама отправилась с ним! О Боже, если бы я только знал о том, что…
В своей обычной преувеличенно-терпеливой манере, которая могла изображать и самое большое нетерпение, вдовая маркиза вскинула брови и произнесла:
— Мой дорогой мальчик! Даже если у Эмбри хватило наглости овладеть ею и даже если она ухитрилась остаться девственницей после бедного сэра Джона, а этот бедняга никогда не был особенно искусен в таких вещах, о чем я тебе уже говорила, то все равно, какая тебе разница — неужели ты все еще настолько романтичен, что рассматриваешь брак не как особого рода условность или целесообразность? Только женитьба может сделать тебя богатым, а уж тогда ты сможешь позволять себе девственницу каждую неделю или даже каждую ночь, если на то пошло. Не так уж много имеется таких богатых женщин, как леди Трэйверс! Мой бедный малыш, ты, видимо, все еще никак не можешь понять, что, имея большие деньги, сможешь купить себе все, что пожелаешь, включая и власть. Неужели твоей единственной целью является отчаянное поддержание внешнего благополучия, которое возможно лишь благодаря доброте твоих кредиторов? Ну а теперь спокойной ночи, Чарльз. И возможно, Эмбри…
Лорд Чарльз поднялся со своего места, и его красивое лицо покраснело от избытка самых противоречивых чувств, которые его обуревали.
— Я думаю, что теперь все понял, — подавленно сказал он, — и, начиная с этого момента, смогу действовать самым хладнокровным образом.
— Я надеюсь на это ради тебя самого, Чарльз, еще и потому, что твоя мать говорила мне со слезами в голосе о твоем отце. Он больше не желает заниматься вашими карточными долгами и некоторыми другими расходами, которые он сам не одобряет. И я рада, что у тебя хватило здравого смысла не обращаться за этим ко мне! — Хотя она произнесла последнюю фразу самым скучным тоном, но ее внимательные глаза безошибочно уловили реакцию внука. Он уже утомил ее, а потому она повторила: — Спокойной ночи еще раз. Я только что заметила, как уже поздно. Надеюсь увидеть тебя завтра вечером.
— Завтра? — спросил он уже от двери, слегка удивив ее своей горячностью.
— Если ты сможешь совершить этот подвиг достаточно ловко, то приходи к ужину. Я думаю, что на всякий случай Эмбри решит удостовериться в ее состоянии, прежде чем это сделаешь ты.
«Как же мне необходима, несмотря на все презрение, такая вот овца, которую я всегда легко нахожу для того, чтобы использовать в своих интересах!» — высокомерно подумала Аделина после ухода Чарльза. В те времена, когда она была еще молода и достаточно привлекательна, это достигалось — по крайней мере иногда — с помощью собственного тела, вздохов и полуобещаний шепотом. Потом это уже достигалось страхом. Ей были известны слабости, тайны, провинности почти всех, разве не так? А потому они были связаны этим и понимали, что в конце концов она обязательно добьется своего. Но сколько из них еще осмеливались спрашивать: почему? Ах, жалкие и презренные глупцы!
Она почти бессознательно оставила свое кресло и прошлась по комнате. Встав перед зеркалом, она мужественно взглянула на свое отражение и даже не вздрогнула при этом, а ограничилась слабой улыбкой. Ее молодость и привлекательность были достаточно полезны в свое время, разумеется, но теперь у нее осталось не менее грозное оружие — ее невероятная целеустремленность, позволявшая всегда добиваться своих целен. Аморальная, неразборчивая в средствах ведьма…
Ее никогда не заботило мнение окружающих, да и почему бы это должно ее заботить? Она сильнее любого из них именно потому, что всех их презирает и никогда не позволит себе руководствоваться так называемой моралью, даже если ей будет полезно и необходимо притвориться, что она именно так и поступает.
«Глупцы!» — вновь подумала она, возвращаясь к своему письменному столу, на котором лежала промокательная бумага, покрытая расплывшимися словами и пометками, которые она делала, пока слушала жалобы Чарльза на его бессилие. Единственным из всех них, которым она не могла манипулировать, был Николас; скрытый подтекст его слов она понимала лишь тогда, когда он поворачивался лицом к ней. И он же был единственным, из-за кого она иногда плакала, а ведь последний раз ее слезы видели, когда ей было пятнадцать или шестнадцать лет.
Аделина вновь прошлась по комнате, на этот раз остановившись перед камином; нет, надо отбросить все эти расслабляющие воспоминания. Если Николас не будет поступать так, как она ждала от него, тогда, разумеется, придется прибегнуть к иным средствам. Одним из них может быть и Чарльз, если только он наберется мужества или хотя бы отчаяния для того, чтобы действовать решительно. Но если этого не произойдет, у нее имеется и собственный вариант, который не дает осечек и с помощью которого можно будет решить все раз и навсегда. И не далее как к завтрашнему вечеру.
…Дернув за шнур звонка, которым она вызывала горничную, Аделина позволила себе улыбнуться холодной и потаенной улыбкой, лениво подумав, сможет ли Николас обойтись с этой женщиной так же грубо и хладнокровно, как он обошелся с теми нанятыми бродягами, которые были посланы, чтобы ее «спасти», ведь его подлинные мотивы состояли в том, чтобы привести ее с собой в хорошо известный бордель. Завтрашний день должен дать ей ответ и на этот вопрос тоже; кроме того, необходимо срочно послать за Ньюбери, чтобы он явился еще до полудня, поскольку дела не могут ждать.
Преисполнившись чувства удовлетворения, Аделина подумала, что сегодня ей не составит труда заснуть и не придется принимать настойку опия, как это она обычно делала, вливая ее в чашку шоколада. Последней мыслью была мысль о мщении. Глупая и высокомерная маленькая выскочка! Она еще пожалеет о том, что возомнила себя способной совладать с ней, Аделиной…
Не ведая о том, что ее уже не считали серьезной соперницей, Алекса сосредоточилась на собственной обороне, начиная с того самого момента, когда Николас проводил ее в дом, с которым он, по-видимому, был так хорошо знаком, что даже использовал для этого потайной вход, от которого у него, естественно, был ключ. И как просто, без малейших следов смущения или затруднения он заявил о своих развратных привычках, прежде чем вновь превратиться в лицемера и обвинить ее в…
— Есть ли здесь что-нибудь, что тебе особенно понравилось, — в этом достаточно тесном холле? Возможно, эти азиатские ландыши?
Делая усилия, чтобы прийти в себя, Алекса спокойно ответила:
— Этим бедным цветочкам требуется вода. — И тут же, поймав на себе его оценивающий взгляд, с притворной невозмутимостью добавила: — И кстати, вода требуется и мне самой, потому что я ужасно хочу пить, не говоря уже о том, что умираю от голода. Надеюсь, ты не собираешься меня уморить?
— Я думал, моя изысканная Алекса, что уже достаточно ясно показал тебе свои намерения, — сквозь
